– И то верно.

На улице пошёл густой сухой снег. Ветер кружил его без ярости, словно наслаждался размеренными танцевальными па. Это была хорошая погода для романтики. Выхин оценил.

Они вышли из маршрутки чуть ли не последними, переоделись в гардеробе и ещё немного прогулялись по опустевшим заснеженным тропинкам санатория. Вокруг постепенно становилось тихо. Люди разбредались по номерам и ресторанным зонам. Свет фонарей насыщал воздух синевой. Выхин ничего не хотел говорить. Ему нравилось идти рядом с Элкой и просто разглядывать её в бледном свете фонарей. Снежинки смешно путались в волосах. Элка, видимо, тоже, наслаждалась молчанием. Потом она сказала:

– Пора домой, – и повела Выхина к ёлкам, что росли вдоль забора.

Возвращались тем же путём, что и пришли. Дорога назад казалась короче, миновали небольшой микрорайон, гаражи, прошли возле знакомого магазина и дальше – мимо детской площадки, к неказистой пятиэтажке. Ещё издалека Выхин услышал рокот голосов, неровный смех – то затихающий, то взрывающийся, будто петарда. Он первым увидел подростков, оккупировавших лавочку метрах в трёх от подъезда его нового дома. Сразу опознал коренастого лысого, одетого сейчас в линялую джинсовку и «адидасовские» штаны. Рядом с ним примостились нерусские парень и девочка, тоже знакомые по санаторию. А напротив лавочки стоял, засунув руки в карманы пальто, с сигареткой в уголке губ – Андрей Капустин. Он лениво катал носком ботинка пивную банку. Из небольшого кассетного магнитофона, похрипывая, доносилась модная песня про ветер с моря.

Меньше всего Выхину сейчас хотелось вступать в диалог с компанией местных, портить волшебный вечер. Но пройти к подъезду он мог только мимо них – ну или трусливо обогнуть дом с обратной стороны, что было, конечно же, совершенно неприемлемо. Вдобавок Элка восторженно крякнула:

– О, Андрей! Как классно-то! Пойдём, познакомлю с остальными.

– Думаешь, надо?

– Ещё как надо. Там все нормальные, не переживай. Просто нужно пообщаться как следует.

Их уже заметили. Капустин ухмыльнулся и, выудив руки из карманов, расставил их в стороны, словно ждал объятий. Было в его движении что-то угрожающее, а в ухмылке – злобное. Говорил же, не приближаться к сестре… Элка, ничего этого не замечая, бросилась к брату.

– Домой не заходил? Сколько уже здесь? Купались? А мы на ватрушки съездили и не спалились! – тараторила она, обнимая Капустина за талию.

Выхин остановился в метре от лавочки. Песня сменилась на новую, незнакомую. Мужской голос тоскливо затянул про ветер, который сорвал с его головы колпак.

Вышло всё не так, – прозвучало внутри головы.

Мир вдруг преобразился. Лица подростков перед Выхиным обесцветились, искривились тёмно-синими линиями, будто были нарисованы шариковой ручкой. Выхин увидел, что у лысого паренька голова покрыта трещинами и вмятинами, будто по ней долго били чем-то твёрдым. Рот почему-то был набит пирожками, кровоточил чёрно-синими размазанными штрихами, сквозь порванные губы торчали зубы.

Нерусский парень оказался со сбитым влево, приплюснутым носом и без ушей. Из глаз текли струйки чёрной же крови, собирающиеся над верхней губой.

Сидящая рядом с ним девочка лет двенадцати закрыла лицо фатой – сквозь неё проглядывались провалы глаз, размытые пятна вместо глаз и носа, будто кляксы.

А у Капустина на голове была шляпа из гвоздей. Огромные такие, определённо очень острые гвозди. Один гвоздь пробил череп и вышел острым концом из левой скулы. Второй гвоздь торчал из окровавленной глазницы.

Элка повернулась к Выхину. У неё из разорванных окровавленных ноздрей торчала горсть спичек.

– Подходи же, ну! – сказала Элка, и видение рассеялось.

В голове гулко забилось сердце.

– Испугался? – ухмыльнулся лысый. – Не дрейфь, пацан. Мы больно бить не будем.

Компания гулко и громко заржала. Выхин сглотнул вязкую сухую слюну, пытаясь унять возникшую дрожь. Ему вдруг стало холодно. В уголках глаз всё ещё плавали волнистые линии, оставленные шариковой ручкой.

– Я и не боюсь. Просто домой надо, поздно уже. Родители будут искать.

– Если что, мы отмажем, – лысый продолжал ухмыляться. – Ты же новенький, мне рассказывали. Этот, приезжий. Давай знакомиться, житель дальнего севера. Я Сашка. Вон в том доме живу.

– Лысая башка, дай пирожка, – хихикнула нерусская девочка и быстро добавила. – Я Маро. Мы с Андреем поженимся, когда мне будет восемнадцать. Но мне пока ещё двенадцать, поэтому пока просто невеста. Он сильный, меня оберегает. Почти как старший брат, но сильнее.

– А ты как, жиртрест, сильный или только притворяешься? – неожиданно прервал её детский щебет Капустин. – Страх потерял, это я вижу. Но вот силёнок хватит нормально за базар ответить?

Сашка и Маро переглянулись. Нерусский парень – видимо, брат Маро – невозмутимо нажал на кнопку паузы на магнитофоне. На улице сразу стало тихо.

Выхин обреченно мазнул взглядом по окнам пятиэтажки. Свет почти нигде не горел. Никто не высунется и не разгонит шумную компанию. К ним здесь уже давно все привыкли.

– Ты чего? – шепнула Элка, сжимая Капустину руку. – С ума сошёл что ли?

– Чо, морду бить неместному будем или как? – спросил нерусский и начал неторопливо расстегивать пуговицы куртки.

– Он нормальных слов не понимает. Придётся научить. – ответил Капустин и добавил снисходительно, чуть склонив голову на бок. – Я же тебе говорил, пухляш, вали из санатория, а? Ты кто вообще такой, чтобы не слушаться?

– Ты что ему наговорил? – растерялась Элка, теребя Капустина за рукав пальто. – Я тебе сколько раз говорила, чтобы не лез к моим знакомым? Зачем ты это делаешь?

– А затем, что ты ещё мелкая и сопливая. Кто тебя оберегать будет от таких вот чушек? Батя? Нафиг ты ему не сдалась. Сама знаешь.

Нерусский спрыгнул с лавочки, одновременно сбрасывая куртку. Он был накачанный, как в фильмах, играл мускулами, заломив густую бровь. Драться нерусскому явно нравилось.

– Так что, Дюха, вломить господину по первое число?

Лысый тоже поднялся. Трое на одного. Девочка по имени Мара вцепилась пальцами в оледенелый край лавочки, смотрела с интересом. Видимо, не в первый раз наблюдала.

– До первой крови, пацаны. Сосед всё же. Научим манерам, чтобы в следующий раз слушался.

Говорил Капустин равнодушно, незлобно. Даже улыбался, чёрт, обаятельно, а на щеках проступили ямочки. Элка продолжала несильно и неуверенно дёргать его за рукав.

– Ну, ребят, ну не надо. Зачем вы это…

Её никто не слушал.

Выхин отвлечённо подумал, что надо было обогнуть пятиэтажку слева, наплевав на эти пацанские кодексы храбрости. А затем подумал, что подвернулся хороший шанс исправить упущение в санатории. Он сжал кулаки, шагнул вперёд и что есть силы ударил Капустина по лицу. Раз и сразу – второй, под челюсть. Как смотрел в фильме.

Сигарета, рассыпавшись искрами, вылетела из приоткрытого рта. Капустин дёрнул головой, взмахнул руками и начал заваливаться назад. Брызнула кровь, оставшись на костяшках пальцев Выхина. Капустин упал тяжело, без сознания, в сугроб у лавочки.

– Ты что, дурак?! – к Выхину бросился нерусский, низко склонив голову, выставив перед собой руки.

Выхин увернулся. Драться не хотелось, да и не умел он, тем более сразу с несколькими соперниками. Вряд ли повезёт во второй раз вот так вырубить человека.

Лысый тоже прыгнул наперерез, но Выхин, нелепо поскользнувшись, перепрыгнул через невысокий сугроб, ломая оледенелые ветки какого-то кустарника. Выскочил на покрытую инеем тропинку. Сердце стучало в висках.

– Убейте его! – звонко крикнула Маро, вскакивая на лавочку с ногами. – Он Дюхе зуб вышиб! Сколько крови, блин! Насмерть мудака!

Выхин заметил, что среди этого вертепа стоит растерянная Элка. Она как будто не поняла, что Капустин лежит без сознания.

Лысый и не русский ломанулись через сугроб. Выхин решил не дожидаться больше счастливого случая – развернулся и побежал к подъезду своего дома. На ходу выудил ключи, рванул дверь на себя, взбежал на пятый этаж, перепрыгивая через ступеньки, задыхаясь и хрипя. Где-то далеко внизу гулко топали сапоги, кто-то ругался.