Когда сознание ко мне вернулось, мы лежали в постели. Я был голый, а она сняла только туфли. Она возлежала на подушках, как и положено богине, а я сосал пальчик на ее левой ноге.

– Хороший мальчик, – сказала она.

Она погладила меня по голове.

И я снова пропал.

Серега

Проснулся я, и понял, что это хорошо. В последние несколько дней спать мне приходилось в экстремальных условиях, в основном на траве и земле, и будили меня тоже по-разному, когда Гэндальф в бок посохом тыкал, когда и типы всякие неприятные ногой по ребрам пинали.

Так что выспаться в нормальной, мягкой и теплой постели было очень приятно.

И тут я вспомнил, что проснулся я не в себе, в прямом смысле причем, а в каком-то чужом теле.

Главное, никакого перехода я не помнил. Никаких тоннелей со светящимся выходом, никаких воспарений, никакого подъема с немереной глубины, ничего. Никакой, короче говоря, эзотерической чуши. Типа, вчера был в одном теле, а сегодня уже в другом.

Странно.

Лежу, глаз не открываю, к внутренним своим ощущениям прислушиваюсь. Чувствую, что лежу. Чувствую, лежу на мягком. Чувствую, мне тепло. Произвожу мысленную инвентаризацию. Руки две, ноги две, голова одна, уткнулась в подушку. Пока никакого дискомфорта.

Зато потом такой дискомфорт!

Сунул я правую руку… ну… короче, проверить, все ли на месте, все ли органы при мне. Не, ты чего, совсем глупый, что ли? Уточнить, что я имею в виду? Между ног я ее сунул, вот куда! А там нет ничего!

Абсолютно! Я три минуты искал, никак въехать не мог.

Потом въехал.

Ну, думаю, все-таки Древо-то дубом оказалось, хоть разумным и прикидывалось. Такую подляну мне подсунуло. Пихнуло евнухом в какой-нибудь ближневосточный гарем, девицам истеричным чай с шербетом подносить, мало того, что личной жизни никакой, так как еще прикажете с делами разбираться и тело свое многострадальное из другого мира вытаскивать? Тут ведь, наверное, не только наложниц стерегут, но и вообще за персоналом присматривают… Безопасность, короче, на высшем уровне.

Решил я все-таки глаза открыть. Сориентироваться в новой обстановке, так сказать. Все равно придется ориентироваться рано или поздно, так чего резину тянуть, как говорил один мой знакомый, отбрасывая в сторону презерватив.

Открыл. Лежу я на кровати. Ничего себе кровать, двуспальная. Не мой московский сексодром, конечно, но тоже сойдет. С балдахином даже. Я тебе скажу, большое это дело – правильную кровать выбрать. Человек треть своей жизни спит, а кто и больше. Так и от этой трети тоже надо удовольствие получать.

Ковер на полу, на стене телевизор плазменный висит. Муть какую-то показывает, звука только нет.

Шкафы, стол журнальный, два кресла. Жратва на столе, два стакана, бутылка из-под чего-то полупустая стоит.

То есть явно не гаремная обстановка. Больше на квартиру обычную похоже.

Ну, думаю, если я и евнух, то, похоже, что евнух я безработный. Заранее из гарема драпанул, наверное, дамочками истеричными до глубины души утомленный.

Потом только я на себя посмотрел.

– … – говорю. – И еще четыре раза. А потом еще и еще.

Что именно я говорил, тебе лучше не знать. Потому как пребывание в другом мире сильно мой лексикон обогатило.

А почему я это говорю?

Потому что никакой я, оказывается, не евнух.

Я… Как бы тебе объяснить потактичнее? Евнух, он кто? Он – обслуживающий персонал гарема, так? Вспомогательный элемент. А я в своем нынешнем виде если бы был в гареме, то был бы там составляющим не вспомогательного, а основного элемента. Которого вспомогательные элементы обслуживают.

Все еще не понял?

Короче, баба я.

Там у одной стены зеркало во весь рост обнаружилось. Я напротив него встал и аккурат в него смотрюсь. Не просто баба. Секс-бомба какая-то.

Спал я голым. Голой. Короче, без одежды, так что ничего не мешает мне на себя полюбоваться. Ноги от ушей, волосы до попы, буфера отпадные. Личико смазливое, короче, раньше я и сам на такую бы запал. До сегодняшнего утра вплоть.

И тогда я говорю:

– …

Долго говорю, виртуозно. Лексикон у меня расширился до ненаблюдаемых границ. Говорю, а легче мне не становится.

Потому что голос у меня грудной и бархатистый. Очень секси голос. Таким голосом ругаться неинтересно. Аж тошнит. Клевая телка, короче.

Ну, думаю, Древо древесное, падло сучковатое. Такую свинью мне подложить! Нет, я понимаю, что оно, скорее всего, дуб, а от дуба ничего хорошего ждать не приходится, но чтобы так меня подставить? Долго я ему эту любезность буду помнить.

Хотя, думаю, сам виноват. Оно же помочь хотело, между прочим, а сам я все равно перенестись не способен был. Спрашивало, какое тело меня устроит. Сам заказал. Здоровое, молодое, привлекательное.

Откуда дубу знать, чем мальчики от девочек отличаются и что они вообще друг от друга отличаются, а?

Лады, думаю, это все лирика. Тело свое верну, только бы до офиса добраться. А там и над деревом подшучу как-нибудь в отместку. Бензопилу ему покажу.

И только я начинаю думать о своих дальнейших действиях, как открывается еще одна дверь, которой я раньше не заметил, и входит в комнату незнакомый мужик. Нагло так входит, как будто он тут живет. Причем, судя по всему, идет он из душа, потому что голый, волосы мокрые, а из двери за ним облако пара волочится.

Стремный мужчинка. Хилый какой-то, волосы длинные, бороденка жиденькая. Короче, тут меня и впрямь чуть не стошнило.

А он к тому же идиот.

Входит в комнату и видит, как голая женщина перед зеркалом стоит и странным глазом на свое отражение смотрит. Другой бы понял: женщина в раздумьях, и свалил бы по-тихому да по-умному.

А этот остался, подошел поближе, за талию меня облапал и еще говорит:

– Проснулась, солнышко? – И голос такой неприятный. – Уже встала? А я-то надеялся, что ты еще в постели.

И по бедру гладит.

Я аккуратненько так руку его со своего бедра снимаю, разворачиваюсь медленно и смотрю ему прямо в глаза. Пристально смотрю.

– Послушай, – говорю. – Зайчик. У тебя есть ровно десять секунд, чтобы собрать вещи и умотать отсюда к такой-то матери, – и уточняю, к какой именно. – Или я тебе шею сверну.

– Солнышко, а что случилось? – спрашивает он. – Не с той ноги встала?

– Десять секунд, – говорю. – Уматывай, пока цел. И если в будущем наши жизненные пути пересекутся, сделай вид, что мы с тобой незнакомы. Зайчик.

– Солнышко… – снова начинает он.

– А если ты еще хоть раз назовешь меня «солнышком», – говорю, – то знай, что жизненные пути наши никогда не пересекутся, потому что твой путь прямо сейчас закончится.

Тут он смотрит на меня и понимает, что я не шучу, потому как быстренько собирает свои манатки и сваливает. Представляю, какие у этого любовничка ощущения должны были остаться. Наверное, начиная с этого момента он вообще женщин за километр обходить будет.

А вдруг это не любовник, думаю я. А вдруг это муж законный? Мне же потом с дамочкой этой обратно телами меняться, а я ей в первые же пять минут жизнь испортил.

Потом думаю, не муж он. Муж бы просто так не ушел, объяснений бы требовал и сцены устраивал. Любовник это был, причем не постоянный даже, а спутник на одну ночь.

И вообще, мужчины все одинаковые, как женщины говорят.

Другого найдет по возвращении. Перетопчется дамочка без этого хмыря как-нибудь.

Ладно, думаю, прежде чем глобальными вопросами заниматься, надо еще выяснить, где я и что. Открываю шкаф и сразу же документы нахожу. Фотка вроде моя, на отражение в зеркале похожа. Только волосы короче и другого цвета.

И зовут меня теперь Марина Марковна. Идиотское имя. Фамилия красивая, а главное, редкая – Иванова.

Двадцать восемь лет мне, русская. Русский – это же не национальность. Это судьба.

Кредитные карточки обнаружились, целая стопка. Ага, деньгами я не стеснен. Не то чтобы я слишком деньги любил, просто без них как-то не очень уютно себя чувствую.