Словом, все художественные образы на этом южноамериканском памятнике совпадают со знаками пасхальских дощечек — все до одного.
Обращаясь к мелкой деревянной и каменной скульптуре Пасхи, видим индивидуальное разнообразие и причудливую игру воображения, которые решительно отличают этот остров от любой другой области Полинезии. Лавашери, занимавшийся кроме археологии еще и историей искусства, первым отметил явно неполинезийское разнообразие в изученных им пасхальских петроглифах (Lavachery, 1939;
1965[198, 199]). Завершив недавно исследование всех известных образцов пасхальского искусства в 64 публичных и частных коллекциях по всему миру, могу подтвердить, что это разнообразие характеризует не только петроглифы (Heyerdahl, 1976[154]). Великое число деревянных и каменных скульптур, вывезенных с Пасхи до того, как с прибытием миссионеров постепенно началась коммерциализация искусства, показывает, насколько ошибочно считать, как это было до сих пор, пасхальское искусство однообразным, монотонным, рабски следующим немногим заданным нормам. Такое представление могло укорениться только потому, что опубликованные пасхальские скульптуры повторяют сюжеты, которые намеренно были стандартизованы в силу особых причин. Огромные истуканы для аху вытесывались по одному образцу, чтобы походить на божественного зачинателя всех знатных генеалогий, изображению которого все племена поклонялись в Оронго; если судить о них как о надгробных памятниках, то воображения тут не больше, чем в постоянно повторяющемся в христианском религиозном искусстве распятии. Деревянного моаи-кавакава полагалось вырезать по строгому канону, потому что, согласно преданию, он изображал последнего уцелевшего представителя «длинноухих». Совершенно плоская моаи папа, или па’а-па’а, представляла важное божество Матерь-Землю; такой же плоской делали эту фигуру в разных версиях от древнего Средиземноморья до Мексики и Перу. Изумительные фигурки моаи тангата (буквально — «фигура человечества») и крылатого тангата-ману (птицечеловека) с хищным клювом также воплощали определенных древних богов, изменять которых художник был не вправе. И наконец, двухлопастное весло ао, жезл уа с двуглавым навершием, серповидная пектораль реи-миро и яйцевидная тахонга — все это стандартизованные эмблемы ранга, узнаваемые именно благодаря неизменному оформлению. Все эти хорошо известные пасхальские изделия либо устанавливали снаружи жилищ, либо доставали из хранилищ на время религиозных танцев и других ритуалов.
Был, однако, еще один род скульптур — моаи маэа, о которых Гейзелер писал, посетив Пасху в 1882 г… «Эти изображения всегда держали в хижинах, они представляют собой своего рода домашних идолов, и у каждой семьи есть не менее одного такого изображения, тогда как деревянные фигурки носят с собой на праздники» (Geiseler, 1883[120]).
После введения христианства множество разнородных моаи маэа было вывезено посетителями острова и попало в музейные витрины или запасники, но гораздо больше исчезло в тайных родовых пещерах, из которых для нашей экспедиции в 1956 г. извлекли почти тысячу образцов. Некоторые наиболее эродированные скульптуры воспроизводились и раз и два последующими поколениями художников, но в остальном музейные и пещерные экземпляры являют бесконечное разнообразие мотивов и богатейшее индивидуальное воображение, подобие которым, как указал впоследствии Лавашери, можно найти только в Перу. Он писал:
«Остров Пасхи не знает себе подобных в Полинезии по тому как его художники приспособились в стиле и сюжетах к наличному материалу. Воображение настоящего полинезийца бедно перед воображением пасхальцев. Даже на тех островах, которые особенно изобилуют предметами искусства, как Маркизы или Новая Зеландия, эта бедность возмещается лишь многочисленными повторениями одних и тех же мотивов. Так, маркизские мотивы неизменно привязаны к стилизованной маске с большими круглыми глазами и к традиционному затейливому орнаменту, идет ли речь о каменной и деревянной скульптуре, о рельефах на раковине, кости и дереве, о петроглифах или о татуировке. На других островах Восточной Полинезии мотивы искусства еще более ограничены. Выходит, прихотливое и разнообразное искусство острова Пасхи являет нам еще одну тайну? Несомненно, как и для многих других загадок этого острова, нам надлежит обратить свой взор в сторону Южной Америки…» (Lavachery, 1965[199]).
Обращаясь к пасхальской утвари и орудиям, мы опять не видим большой близости к полинезийским нормам. Наиболее распространенное местное изделие, конечно, матаа — главное оружие пасхальцев, широкий зазубренный копейный наконечник из обсидиана, в котором нет ничего полинезийского. Долго оставалось загадкой, почему за пределами острова Пасхи найдено всего два таких же матаа, оба в древнем южноамериканском погребении в Льольео, в чилийском приморье. Однако недавно при раскопках в двух других точках чилийского приморья, в Сапалларе и на острове Моча, найдены еще обсидиановые матаа, неотличимые от пасхальских (Aichel, 1925; Ortiz, 1964; письмо автору от доктора Эрнана Сан Мартима из Консепсьона в Чили от 6. XII. 1966 г.[111, 240]).
Неолитический режущий инструмент на острове Пасхи включает как полинезийские, так и неполинезийские типы. Топоры, или тесла, с симметрично оббитым с двух сторон клинком нельзя назвать типично полинезийскими, тем не менее они найдены в датируемых слоях среднего периода. Заостренные с одного или двух концов ручные рубила составляют основную массу находимых на Пасхе режущих инструментов, но и они никем не описаны как полинезийский инструмент зато, как и тесла, распространены в Южной Америке.
В главе 6 мы видели, что в Юго-Восточной Азии, включая Малайский архипелаг, не знали рыболовных крючков, а распространенные в Океании образцы близки к арктическим и американским. Простой и составной костяные крючки острова Пасхи аналогичны находимым при раскопках от Южной Америки до Новой Зеландии. Но самый замечательный пасхальский тип — цельный крючок из шлифованного камня, который по совершенству исполнения и баланса считают вершиной каменного дела в Океании. Кроме трех таких же крючков с островов Сан-Кристобаль (Чатем) единственные за пределами Пасхи образцы найдены в мусорных кучах на островах и побережье Южной Калифорнии. Сходство с пасхальскими крючками так велико, что можно говорить о тождестве; по этой причине Хейне-Гельдерн и Экхольм, желая подтвердить свою гипотезу о трансокеанских миграциях, экспонировали в Американском музее естественной истории в 1949 г. рядом образцы из обеих областей. В каком бы направлении ни шло распространение, пасхальский крючок остается неполинезийским.
Единственное убранство описанных выше пасхальских жилищ составляли циновки и каменные подушки. Циновки плели из южноамериканского камыша тотора. Отнюдь не полинезийский обычай пользоваться каменными подушками Метро предположительно отнес за счет предполагавшегося отсутствия дерева на острове (Metraux, 1940[222]), но это неубедительно, если вспомнить, что для вырезания описанных выше фигурок и эмблем всегда находили и плавник и торомиро.
Исследуя наземные остатки бывших пасхальских поселений, мы нашли довольно много совсем не полинезийских каменных терок, неотличимых от типично американских метате. Для чего они употреблялись на острове, не выяснено; это же относится к значительному количеству великолепно вырезанных и отшлифованных полусферических базальтовых чаш, найденных в разных концах острова, в том числе совершенно целых. Такие чаши и метате нигде больше в Полинезии не обнаружены, зато они обычны для древнего Перу: немало экземпляров найдено в приморье ниже Тиауанако.
Разобрав все основные аспекты доевропейских верований, обычаев и изделий на крайнем восточном форпосте Полинезии, уместно спросить: где полинезийские элементы? Если исключить часть лексики и некоторые примитивные режущие инструменты для дерева, на острове Пасхи не видим никаких явных чисто полинезийских культурных черт. Спросим тогда, что же вообще можно называть типично полинезийскими культурными элементами?
