– Я – Сим! – сказал он, смятенный и растерянный.

– Сим! – повторила она, сияя. – Я запомню!

Ночь пихнула его локтем в ребра.

– Ешь давай! – проворчала она. – Ешь, а то не вырастешь большим и сильным и не сможешь ее догнать.

Откуда ни возьмись примчался Хион.

– День! – он, кривляясь, протанцевал мимо них. – День! Я ее тоже запомню!

Ночь выпрямилась, высокая и тонкая, будто тростинка. Волосы ее были как облако, как черное дерево.

– Я вижу твою жизнь, маленький Сим, – молвила она печально. – Скоро тебе понадобится оружие – сражаться за День. А теперь бежим скорее, солнце идет!

И они ринулись назад, к пещерам.

Одна пятая его жизни промелькнула и пропала. Младенчество кончилось. Теперь он был мальчик, отрок. Вечером обрушились дожди и исхлестали долину ледяными кнутами. Сим смотрел, как река прокладывает себе путь по ущельям, огибая подножие горы с железным зерном. Это знание он оставил про запас – пригодится позднее. Каждую ночь река была новой; каждую ночь она пролагала себе новое русло.

– А что там, за пределами долины? – спрашивал он.

– Никто никогда не бывал за пределами долины, – отвечала Ночь. – Все, кто пытался выйти на равнину, или замерзли, или сгорели. Мы знаем только те места, куда можно добежать за полчаса. Полчаса туда и столько же обратно.

– Значит, до железного зерна никто еще не доходил?

Ночь фыркнула.

– Ученые. Они все время пытаются. Глупцы. Как будто не понимают, что все это без толку. Все бесполезно – оно слишком далеко.

«Ученые». Это слово что-то в нем всколыхнуло. Сим уже почти забыл видение, явившееся ему до рождения.

– Где эти Ученые? – спросил он, и голос его был жаден.

Ночь отвела взгляд.

– Я не сказала бы тебе, даже если б знала. Они будут ставить эксперименты и убьют тебя! Я не хочу, чтобы ты стал одним из них. Живи своей жизнью, не старайся добраться до этой глупой железки на горе, не отнимай у себя время.

– Тогда я пойду к кому-нибудь еще и все равно узнаю, где они прячутся!

– Никто тебе не скажет! Ученых все ненавидят. Тебе придется искать их самому. И даже если найдешь – что потом? Ты всех нас спасешь? О, да, малыш, спаси нас – ждем не дождемся!

Лицо ее было угрюмо – шутка ли, половина жизни уже прошла.

– Но не можем же мы просто так сидеть и трепать языками, – запротестовал он. – И есть! И больше ничего!

Сим даже вскочил.

– Ну, так иди, ищи их! – ядовито обронила Ночь. – Уж они-то помогут тебе забыть.

– Да, да! – она прямо выплюнула это «да» ему в спину. – Забыть, что жизнь твоя через несколько дней будет кончена.

Сим бегом прочесывал туннели. Иногда он уже почти догадывался, где они прячутся, эти таинственные затворники, но всякий раз волна чужих мыслей, полных гнева и раздражения (а ведь он всего лишь спросил дорогу к пещере Ученых!), накрывала его с головой, оставляя по себе лишь еще большую растерянность – и закипающую злость. В конце концов, это Ученые виноваты в том, что все они торчат в этом жутком мире! Из тьмы ему вслед неслись ругательства и проклятия, и Сим передернулся под их градом.

Он устал и присел в центральной пещере вместе с другими детьми – послушать, что говорят взрослые. Это было время учения – Время Разговоров. Как бы он ни злился, что понапрасну тратит жизнь, сколь бы ни было велико его нетерпение, как бы стремительно ни утекало от него время, приближая смерть, летевшую навстречу подобно черному метеору, – разум Сима требовал знаний. Сегодняшний вечер будет отдан школе.

Но сидел он все равно как на углях. Осталось всего пять дней…

Напротив Сима, надменно скривив губы, восседал Хион.

Тут появилась День. Последние несколько часов сделали ее нежнее, выше и уверенней в поступи. Лазурные волосы ее сияли. Улыбнувшись Симу, она села рядом с ним, не глядя на Хиона. Тот застыл, как сталактит, и даже перестал жевать.

Беседа занялась, разгорелась, заполнила пещеру – стремительная, как пульс: тысячу, две тысячи ударов в минуту. Сим учился, и в голове его постепенно не оставалось пустого места. Глаз он не закрыл, но соскользнул в грезу, по вялой истоме и сонной яркости образов подобную той, в которой покоился до рождения. На фоне картинок таяли слова, сплетая узоры знаний.

Ему виделись зеленые луга, где не было камней – только трава, трава, сплошь трава, волны лениво катятся к восходящему солнцу. Ни тебе безжалостного мороза, ни запаха кипящего камня. Он шел по шелковистой траве, а над головой, в воздухе с небывалой, постоянной, мягкой температурой чертили небо металлические зерна. И кругом все было такое медленное…

Птицы порхали по гигантским деревьям… чтобы вырасти так высоко, нужна сотня – нет, две! нет, пять тысяч дней! Все спокойно стояло на месте, птицы не метались заполошно, едва завидев солнечный луч, деревья не пытались втянуться в скалы при малейшем дуновении теплого ветра.

Люди в этом сне бродили по лугам – тихо гуляли, а не носились, сломя голову; их сердечный ритм был непривычно томным, а не дерганым и безумным. Трава росла себе спокойно и не собиралась сохнуть и рассыпаться пеплом. Кругом говорили о завтрашнем дне и о жизни… а не о завтрашнем дне и о смерти. Все это казалось таким знакомым и нормальным, что когда Сима взяли за руку, он решил, что и это ему тоже снится.

День держала его за руку.

– Сны? – спросила она.

– Да.

– Все пребывает в равновесии. Чтобы сгладить жестокость жизни, уравновесить ее бесчеловечность, разум погружается в себя и ищет то, что ему приятно созерцать, на чем можно отдохнуть.

– Но от этого жизнь не становится человечнее! – Сим ударил рукой по каменному полу, потом еще раз и еще. – Ненавижу! Сны говорят, что на свете есть что-то лучшее, но у нас это отняли! Почему нельзя, чтоб мы жили бездумно, почему нельзя не знать? Почему мы не можем жить и умирать, не ведая, что все это ненормально, – и не страдая?

Воздух с хрипом прокладывал себе путь наружу, сквозь сведенные, сухие губы.

– Во всем есть свой смысл, – отвечала ему День. – Такое положение дел дает нам цель, заставляет работать, думать, искать выход.

Глаза его полыхали жаркими изумрудами на белом лице.

– Я шел по зеленому холму, – сказал он, – и мир был такой медленный…

– По тому же холму, где шла я час назад?

– Откуда мне знать? Возможно. Сон был лучше реальности, – Сим снова посмотрел внутрь. – Я видел людей, и, представь, они не ели.

– И не разговаривали?

– И не разговаривали. А мы все время жрем, все время болтаем. А иногда, представляешь, люди из сна просто сидели, развалившись, или даже лежали – с закрытыми глазами и совершенно неподвижно.

День смотрела на него, и тут случилось ужасное. Он ясно увидел, как ее лицо темнеет, бежит морщинами, как старость мнет его в кулаке. Волосы на висках побелели, глаза превратились в изглаженные временем монетки, запутавшиеся в паутине ресниц. Зубы утонули во рту, пальцы заскорузлыми веточками повисли на иссохших запястьях. Время пожрало ее красоту и развеяло по ветру. И тогда он схватил День и закричал, увидав, как его собственные руки разъедает старость, – и захлебнулся рыданием.

– Сим, что случилось?!

Слюна у него во рту высохла от вкуса этих слов:

– Еще только пять дней…

– Ученые…

Сим замер. Кто это сказал?

А высокий мужчина в полумраке продолжал:

– Ученые, ввергнувшие нас в этот мир, уже потратили зря тысячи жизней и дней. Все бесполезно. Терпите Ученых, но не тратьте на них ни секунды вашего времени. Мы живем только раз, запомните это.

Но где же искать этих ненавистных Ученых? Учеба и Время Разговоров сделали свое дело – теперь Сим был, наконец, готов отправиться к ним. Теперь он знал достаточно, чтобы вступить в битву – за свободу, за далекий корабль!

– Сим, ты куда?

Но Сима рядом уже не было, и эхо его шагов замерло где-то в лабиринте каменных коридоров.