– Дура чертова!!! – Заорал во весь голос. Она стояла и смотрела на меня оловянными глазами. Поднимаясь, продолжал орать:

– Я тебе что говорил! Держи дистанцию. А ты мне в затылок дышишь, на пятки наступаешь! Еще раз так сделаешь, прибью!!!

Она заревела, и мне показалось, что плач звучал громче, чем ор.

– Юрочка, милый прости, прости меня! Не ругайся! Мне очень страшно! Никогда так не было страшно, как сейчас! Я боюсь, ты так далеко от меня! Я не могу… не могу идти на расстоянии от тебя. Я прошу тебя, давай вернемся и побежим по мосту! Я буду бежать быстро – быстро, честное слово, до самого конца без остановки. Пробежим и спрячемся на том берегу! Ведь с нами ничего не успеет случится, если мы побежим очень быстро?! – все это в захлеб, вперемешку со слезами, с судорожным схватыванием воздуха в перерывах между словами.

– Дура, – повторил еще раз, но уже без прежнего задора. Она наступила на провисшую веревку. Получился рывок. А я чуть не пережил позорный приступ медвежьей болезни. Наташа уже захлебывалась слезами, изо рта пошли пузыри. Годовалый ребенок, да и только. Но это произвело успокаивающее действие на меня. Стряхнул остатки пережитого страха. Стало стыдно за те слова, которые из – за него вырвались.

– Наташа, мы не можем идти по мосту. Пойми, девочка, как бы быстро мы по нему не бежали он слишком длинный, чтобы успеть перебежать его. А здесь на льду у нас есть пространство для маневра. Здесь нас ни кто не ждет. Наверху будем как на ладони. Мы и подумать ничего не успеем, как нас сожрут. Как тех, вон видишь?! – Я указал на трупы, щедро развешенные на перилах моста, раскачиваясь над нашими головами. Под мостом, можем, по крайне мере, спрятаться!

– Все вижу и понимаю! Но чувствую, что подо льдом какая – то смертельная опасность! Что – то есть здесь! Я боюсь, боюсь!!! Понимаешь, ты, дурак бесчувственный!!! Ненавижу тебя!!! Уходи один, я вернусь обратно! Что смотришь на меня?! Убирайся!!!

Она начала судорожно пытаться развязать узел веревки. Этот взрыв эмоций еще больше успокоил меня, хотя часть слов, которые выкрикнула Наташа, были очень обидными. Наверное, потому, что были отчасти правдой.

– Наташа, – медленно двинулся к ней.

– Не подходи ко мне, гад!!! – закричала, все еще безуспешно теребя узел. Выбрал веревку, когда она натянулась, что есть силы дернул на себя. Наташа, ойкнув, махом упала в направлении рывка. Упала тяжело, всем телом. С глухим стуком. Я испугался, в один прыжок преодолел разделявшее расстояние. Рухнул рядом на колени и рывком перевернул ее вверх лицом. Из носа шла кровь. Она молча, сопя, боролась, пытаясь вырваться из моих рук. Я все сильнее и сильнее сжимал ее плечи. Вход пошли кулаки и колени. Еле успевал уворачиваться, чтобы не подставить под удар лицо. Потом её силы иссякли, и она заплакала. Горько и безутешно. Словно маленький ребенок, который потерялся и впервые столкнулся с проблемой одиночества. Меня прорвало:

– Любимая моя! Прости меня, прости!!! Я люблю тебя! Но ты должна понять все то, что я делаю, делаю не из прихоти, и не потому, что жестокий и злой. Я хочу сохранить тебя. Хочу, чтобы ты осталась живой! Чтобы оба мы были живы! Ну, не плачь, прошу тебя, успокойсая. Все будет хорошо. Обещаю тебе, я все сделаю для того, что бы нам удалось выбраться отсюда. Слышишь, единственная моя?! Клянусь тебе, приложу все до капельки усилия, чтобы с тобой ни чего не случилось!!! Прости, прости, любимая моя! Слышишь?! – Удалось докричаться до нее. Из глаз продолжали течь слезы. Но их выражение поменялось. В припадке искренности сумел найти слова, которые вселили в нее надежду.

– Юра, Юрочка!!! Мне страшно! И ты такой чужой, непонятный! Я думала, что ты ненавидишь меня, и при первом удобном случае попытаешься от меня избавиться! Я боюсь… Я думала.… Думала, когда шли, ты не бросишь меня, а здесь на этом льду…

– Так это лед тебя испугал? – с облегчением нашел ответ на мучавший меня вопрос о причине истерики, –

– Меня он тоже напугал. С одного места смотришь на него он серый. И вдруг, бах, стал зеленым! Есть от чего сознания лишиться!

– Каким зеленым? – удивленно спросила она, размазывая слезы и кровь по щекам. Я вытащил из бокового кармана куртки, относительно чистый платок и протянул ей. Она благодарно кивнула. Потом, словно успокаивая ребенка, сказал:

– Ну как каким зеленым, лапушка? Вот таким, – похлопал ладонью по льду рядом с собой.

– Он серый, – опровергла, совершенно уверенно.

– Да ты что не видела разве?! Он цвет поменял! Ты его что и сейчас серым видишь?!

– Да-а-а-а…– и вот здесь у нее вновь появилось то выражение глаз, которое было, когда я спросил о названии реки. На этот раз оно не промелькнуло, а осталось там. Так смотрят на опасных сумасшедших. Или на маньяков. С ужасом и надеждой. С ужасом оттого, что может случиться. И с надеждой на то, что все может быть образуется. Мне пришлось рискнуть и задать еще один вопрос. Он мог убить ужас и утвердить в ее глазах надежду, или совсем наоборот.

– Наташа, а когда ешь, вкус у тебя сразу появляется, как только положишь пищу в рот?

В ответ опять услышал протяжное:

– Да-а-а-а…

Запустил пятерню под шапку и с силой почесал голову.

– Ты знаешь, что мы по-разному ощущаем объективную реальность, данную нам в этом самом ощущении? Я вижу зеленый лед. У тебя со вкусом все в порядке, а у меня он вечно опаздывает, как электрички.

– Ты курила раньше?

– По-моему нет, – сказала ужа более осмысленно. Села на льду удобнее.

– Переберемся на ту сторону, попробуешь.

– А зачем?

– А затем, что со мной все это происходит не так, как с тобой. Может именно поэтому, ты воспринимаешь меня, как своего возможного убийцу. Наташа, вот сейчас мы оба успокоились. Я тебе совершенно искренне говорю, у меня в мыслях не было причинить тебе, какой – нибудь вред. Могу поклясться, чем угодно – это правда.

Но в этот момент меня больше волновало сделанное открытие. Она совершенно иначе воспринимала многие вещи этого мира. Ее это, по-моему, удивило не меньше моего и в чем-то, даже успокоило. Дай, не знаю кто, что бы ее страх передо мной сменился на что – нибудь другое.

– Наташенька, пора идти. Чтобы тебе не было так страшно, пойдешь первой. Если появится опасность, увидим ее вместе и вместе будем действовать сообразно обстановке. Я пойду замыкающим и буду прикрывать наш тыл. Еще одно. Хочу, чтобы ты мне верила. Я действительно люблю тебя. Может это не к месту и не ко времени "вот уж точно". Но ты должна мне верить! Все, только что сказанное мной, это правда. Может быть, единственная правда в этом месте.

Она вернула мокрый от слез и бурый от крови платок. Я скомкал его и запихал в карман. Обнял ее и стал целовать. Глаза, еще мокрые щеки, распухший от удара об лед нос, губы, сохранившие горечь слез.

– Ты веришь мне?! – в тот момент показалось самым главным в моей жизни услышать положительный ответ.

– Юра, я постараюсь. Честно постараюсь.

Мне в своем вранье всегда удавалось быть более убедительным. Встал и помог подняться ей. Еще раз обнял и поцеловал. Потом слегка подтолкнул:

– Ну, иди. Ничего не бойся! С нами все будет в порядке.

Она попробовала улыбнуться. Не вышло. Кивнула мне, развернулась и медленно и неуверенно пошла вперед. Два шага, три, четыре, когда сделала восьмой шаг, веревка приподнялась надо льдом, двинулся за Наташей.

– Милая, не спеши! Смотри под ноги. Все в порядке! – крикнул в спину. Она не оборачиваясь, кивнула.

На середине реки устроили привал. Сели у опоры моста. Я обнял ее. Она не отстранилась. Так сидели долго. Молчали. Каждый думал о своем.

– Юра, – первой нарушила молчание Наташа.

– Тебя очень тяготит моя возможная беременность?

– С чего ты взяла?

– Так. Показалось.

– А почему это должно меня тяготить? Скорее всего, что законы той жизни, в том числе и физиологические не имеют силы в этом мире. Так что беременность под большим вопросом. Если это и не так, то ведь она еще не очевидна?