– Как ты любишь запутанно говорить. Просто не можешь изъясняться?

– Извини издержки образования и характера. Но слишком много мыслей в два слова не впихнешь. Было бы лучше, если на все твои вопросы отвечал только: "да" или "нет"?

– Не лучше. Но иногда бывает трудно тебя понимать. Даже не всегда улавливаю смысл слов. Но ты так и не ответил на вопрос?

– Отвечаю. Нет. Не тяготит. Точка.

Она улыбнулась.

– Юр, прости меня за истерику. Мне показалось, – со мной должно что – то случиться на льду. Очень испугалась. Не соображала, что делала.

– Понимаю. Женское сердце – вещун. Все нормально, я тоже был близок к припадку. Тебе просто удалось опередить. Не представляю, как бы ты смогла утихомирить меня, если бы успел начать первым?

Показалось, что она не слышит. Через мгновенье получил подтверждение. Впрочем, не расстроился

– Юра, ты однажды сказал странное слово – эвтаназия. Что оно означает?

– Добровольный уход из жизни одного человека с помощью другого человека. Осуществлялась, как правило, введением в вену безболезненных умерщвляющих препаратов. –

Постарался выдать краткое определение, не вдаваясь в подробности.

– Почему ты спросила?

– Так. Просто вспомнила это слово. Может быть, пойдем дальше. Я уже отдохнула, и сидеть становится холодно.

– Пойдем. Раньше выйдем, скорее дойдем.

Посмотрел вверх. Висевшие над головами трупы не выпускали нас из виду.

До другого берега оставалось метров сто, не больше. Уже расслабился и думал, как бы побыстрее оказаться у гранитного спуска к реке. Неожиданно что – то взорвало лед перед Наташей. Она в этот момент как раз занесла ногу, чтобы сделать следующий шаг. Лед как бы вспучило изнутри, а потом он не выдержал давления и, ломаясь, выпустил высоко вверх огромный, черный столб воды. Этот фонтан окутал Наташу и всей массой вместе с ней исчез в образовавшейся полынье. Веревка рывком натянулась, сбросила меня на лед, потащила в мертвую воду. Выхватил нож из ножен. Первым желанием было перерезать веревку. Шли мгновения, меня все ближе и ближе подтаскивало к зияющему пролому. Сила, тащившая постепенно ослабевала, но не так быстро, чтобы не успеть оказаться в черной воде. Остервенело, принялся рубить лед ножом, пытаясь зацепиться и приостановить скольжение. Тщетно. Нож соскальзывал, оставлял неглубокие выбоины на льду, неспособные приостановить движение. Вдруг, когда до полыньи остался метр, все прекратилось. Положил нож и обеими руками начал подтаскивать веревку к себе. Вода была черной и спокойной. Метр веревки. Она шла легко, но груз на конце чувствовался.

– Где же ты! Всплывай, черт тебя подери! – Еще метр. Веревку начало сносить, как леску, на конце которой сидела рыба. Течение, не такое сильное, но все же ощутимое. Еще метр. Показалась рука. Судорожно над поверхностью искала кромку льда, чтобы ухватиться. Быстро обмотал веревку вокруг своего запястья. Схватил за руку. Потащил, что было сил. Показалась ее голова. Глаза были открытыми, но мысли в них не было. Запустил свободную руку по плечо в воду. Ее обжог холод. Нащупал брючный ремень и рывком вытащил Наташку до половины, на лед. Еще одно усилие, мы уже в паре метров от пролома.

– Наташенька! Наташка! – Я хлестал по щекам, мучительно вспоминая приемы искусственного дыхания. Никак не мог вспомнить. Все произошло очень быстро. Не могла же она за столь короткое время захлебнуться! Моргнула. Потом резко села и наклонилась вперед. Ее вырвало черной слизью разбавленной зеленой водой. Цвета у рвотной массы были неестественно яркими.

– Быстро, быстро, лапушка моя! – Подхватил ее подмышки, кое– как поставил на ноги и почти волоком, насколько возможно быстро, потащил ее вокруг полыньи. Прочь от этого пролома. Полынья была почти правильной прямоугольной формы, словно кто-то долгое время специально вырубал пешней или пилил пилой для такого вот случая. Оттащил ее метров на десять от полыньи. Она пришла в себя и стала принимать более активное и осмысленное участие в нашем бегстве. Однако, не доверяя ее силам, продолжал крепко держать Наташу за талию.

– Быстрее, золотко, быстрее. – Черт его знает, сколько таких ловушек может оказаться на нашем пути? Бежали, уже не разбирая дороги, в сторону спуска к реке. Случись что и уже оба стали бы удобрением для подводной растительности. Ни чего не случилось. С разрывающимися от напряжения легкими влетели на набережную. Но здесь тоже не появилось чувство безопасности. Слишком близко к реке. Не останавливаясь, перебежали дорогу и вломились в первый попавшийся подъезд. Массивная дубовая дверь, к счастью, оказалась открытой. Как только веревка, тащившаяся нелепым хвостом, ни за что не зацепилась?

Здание, в котором оказались, было, скорее всего, административным. Металлическая вертушка, стеклянная будка. На столе лежала камуфляжная шапочка с козырьком. Пришлось подхватить веревку, чтобы миновать дурацкое, пропускное устройство. На втором этаже долго стояли, стараясь перевести дух. С Наташки натекла огромная лужа воды. У меня кололо в левом боку. Потребовалось много времени, чтобы хоть чуть-чуть прийти в себя. Наконец удалось озвучить вопрос, который мучил с самого начала бегства от злобной полыньи:

– Ты как?!

– Холодно, – жалобно сказала она.

– Сейчас согреемся. – Достал нож. Не мог вспомнить, когда его подхватил и запихал в ножны. Разрезал веревку, охватывающую талию, освободился сам. На площадке было две двери. Я взял Наташу за руку и повел, громко выбивающую дробь зубами, к правой. Она была не заперта. За ней длинный коридор с большим количеством дверей по обе стороны. Немного углубились в коридор. Я открыл третью дверь слева. Комната была типичной чиновничей норой. В таких всегда сидели бухгалтера. Окна комнаты выходили во двор здания. У левой стены стоял старинный кожаный диван. Кивнул в его сторону. Сказал Наташе:

– Раздевайся побыстрей! – она попыталась снять рюкзак, который все еще истекал водой, но удавалось это плохо. Движения сковывал холод и мокрая одежда, ставшая тяжелой, как латы средневекового рыцаря. Стал помогать ей разоблачаться. Стянул рюкзак, металлическая молния на куртке никак не хотела расстегиваться. Пришлось разорвать. Свитер сняла уже сама. Дальше тоже отказалась от помощи. Развязал свой рюкзак, достал оттуда мешок с запасным теплым нижним бельем, шерстяные носки, флягу со спиртом. Когда оторвался от своего занятия и поднял голову, увидел, что она стоит. На ней остались только трусики и лифчик.

– Снимай все, – скомандовал голосом, не терпящим возражений. Ожидаемого диспута не последовало. Она сняла белье и теперь стояла, закрывая грудь перекрещенными руками. Кожа посинела и была покрыта гусиными пупырышками не виданного мной доселе размера. Я принялся яростно растирать её махровым полотенцем. С благодарностью думая о своей предусмотрительности. Когда вытер насухо все тело, кожа начала краснеть. Она не мешала и не помогала. Стояла, опустив руки и закрыв глаза. Изредка постанывала от моего усердия. Продолжал растирать приговаривая:

– Вот сейчас тебя разотрем всю. Согреем. Вот так. Вот так. Не хватало нам еще простудиться! Все у нас будет просто прекрасно. Ложись на диван, Приступаем ко второй части нашей экстремальной медицины.

Она легла на живот, и по телу прошла судорога. Кожа на диване была холодной. Взял флягу со спиртом, снова подивившись своей обстоятельности. Откуда что берется? Растирал спиртом, пока мои ладони не начали дымиться. Всю с головы до пят, включительно. Потом когда она вся пропиталась огненной водой со всех сторон, подал теплые хлопковые толстые кальсоны, тельник и шерстяные носки.

– Быстренько одевайся! Я сейчас мигом вернусь, – выскочил в коридор, до конца не будучи уверенным в том, что мне удастся найти постельное белье в этом дворце бюрократии. Однако опасения не подтвердились. Наши чиновники были в свое время очень предусмотрительными, почти такими же, как и я. Когда вернулся, неся в охапке два одеяла и подушку, она сидела на диване, подобрав ноги и охватив их руками, словно пытаясь сохранить тепло внутри. Лбом упиралась в колени. Мое появление не встретило никакой реакции. Положил подушку в изголовье дивана. Помог ей лечь и укрыл сверху двумя одеялами.