Она кивнула головой, но выражение лица по – прежнему было отчужденным. Решил прибегнуть к психологическому приему. Лучшим средством от горьких дум является преодоление трудностей, с использованием физической силы. Тут, как нельзя кстати, подвернулось открытое окно первого этажа серого, старого дома. От добра – добра не ищут. И так слишком долго находились на открытом пространстве, что бы космические пришельцы, если во всем произошедшем были виноваты, именно, они, засекли и положили конец нашим робким попыткам остаться в живых.

– Вот окно открытое. Давай в него залезем и устроим внутри привал. Я тебя подсажу, потом предам рюкзаки. Следом сам, как – ни будь, залезу, – план выполнили сравнительно без труда, и без потерь. Если не считать того, что, залезая, несильно оцарапал руку о жестяной отлив подоконника. Мы оказались в узкой как пенал комнате расположенной, скорее всего, в обычной питерской коммуналке. Об этом говорил допотопный замок на двери, расположенной напротив окна. Прежде чем начать осмотр временного убежища, все – таки решил расставить все точки над всеми буквами.

– Наташа, извини еще раз, за возвращение к неприятной теме. Но задать этот вопрос просто необходимо. Каждое мгновение, в независимости оттого, что вижу, убеждаюсь, – мы последние оставшихся в живых в городе. У тебя нет такого чувства?

– Да. Я то же в этом уверенна. И кажется, что если бы был кто – либо живой, мы бы почувствовали. Или знали наверняка. А так, их никого нет. Все умерли. Мне страшно думать, почему мы до сих пор живы. И о том, зачем так происходит!

Комната была небольшая. Она очень походила на монашескую келью. Хотя те, в моем, представление были несколько большими по размеру. Жила в ней, скорее всего молодая семья. Причем, вероятно, оба были иногородними. Об этом говорили многочисленные цветные фотографии, служившие единственным украшением стен, оклеенных нелепыми обоями. Снимки отличались искренностью и какой-то провинциальной наивностью. На всех фотографиях были изображены молодые люди. Парень и девушка. Вот они на набережной Невы. Вот он сидит верхом на каменном льве. А вот она забралась на самоходную установку во дворе Артиллерийского музея. Вот и фотография из дворца бракосочетаний. Он слишком серьезен и надут, чтобы ни признать в нем однослойного лимитчика, всего добившегося своими руками, без помощи мамы и папы. Хотя и достиг он, судя по интерьеру этой, с позволения сказать, комнаты, немного. Справа от окна, у стены шкаф, верхняя секция, за стеклянными дверцами забита книжками в мягких переплетах, и книгами с яркими обложками. Библиотека развлекательного чтения, главным образом детективы и фантастика. Человеку с такими вкусами было бы легко адаптироваться, в этой, будь она проклята, новой реальности. Нижняя секция закрыта. Не стал ее открывать. Вряд ли там прятался забытый любовник. Напротив шкафа стояла аляповатая, как и вся мебель середины девяностых, тумбочка. Она выполняла функцию подставки под телевизор и видеоплеер. За стеклянной, изогнутой дверцей выстроены в ряд видео кассеты. Телевизор, и плеер были выпущены фирмой "Голд Стар", до переименования ее в загадочную аббревиатуру "Эл Джи". Одним словом дотошность выбравшегося в город крестьянина сквозила из каждого угла. По диагонали от тумбочки стоял разобранный диван устаревшей образца. Если смотреть с этого дивана телевизор, лежа под таким углом, шея затечет ровно через десять минут. Однако размер комнаты не допускал иной планировки расстановки мебели. По этому упрекнуть хозяев этой квартиры в отсутствии вкуса было нельзя. Единственное, в чем их можно было упрекнуть, в отсутствии средств для реализации вкуса и воображения. Впрочем, теперь и это уже неважно. Рядом с изголовьем дивана, у стены стоял квадратный стол. Под него задвинуты два мягких стула. Стол был застелен скатертью. На нем у стены стояла ваза с засохшими гвоздиками в количестве трех штук. Очевидно символ не умирающей, но подсыхающей любви. Рядом с вазой уверенно размещался двухкассетный магнитофон с радиоприемником, обозначенной ранее фирмы. Над столом, на мой взгляд, высоковато к стене крепился стеклянный кухонный шкафчик. В нем стояли немногочисленные сервировочные приборы. Ну и естественно, на двери большое прямоугольное зеркало. А справа от двери затейливая полочка, на которой стояла косметика и лежали многочисленные и разнообразные расчески. Предмет коллекционирования богатой на волосы хозяйки. Дверь в комнату заперта. Я не стал пытаться ее открыть. Необходимости в этом пока не было. Вот и все убранство этой комнаты, в которой переживали свои дни хорошие и плохие, молодая чета. Они надеялись, испытывали разочарование, любили и просто жили здесь. Теперь все пусто. И как всякая пустота совершенно бессмысленна.

– Садитесь, пожалуйста, – отодвинул стул, приглашая Наташу. Опять приходилось выступать в очередной роли. На этот раз официанта. Быстро вытащил припасы и водрузил в середине стола бутылку вина. Воспользовавшись любезностью отсутствующих хозяев, достал из шкафчика две тарелки, два бокала вилки и ножи. Найденным там же хитрым штопором откупорил бутылку вина. Расскрыл консервы и распечатал пачку крекеров. Все это насколько было возможно, красиво расставил на столе. Ловко разлил вино по бокалам. Приготовления к банкету были завершены. Взял свой бокал, не садясь, произнес тост. Впервые в жизни он получился искренним и настоящим на мой, конечно, взгляд:

– Наташа я хочу выпить этого прекрасного вина, не побоюсь этого слова, за тебя! За то, что я тебя встретил. Может быть, неправильно говорить в этот момент о своем страхе, но у меня его стало меньше. Не весь он, но какая-то одна часть, которую я называю – страхом одиночества, исчезла. Ты вернула мне, уже казалось навсегда потерянные, какие то простые человеческие чувства, мысли, желания. Никогда не мог предположить, что эти вещи могут быть такими важными. Наташенька, я почти перестал быть человеком, и к своему счастью встретил тебя. Спасибо тебе, за то, что ты есть!!!

Чокнулись и выпили по половине бокала вина. Все было бы хорошо, если бы не опаздывавший вкус. Это поубавило торжественности и приподнятости моим мыслям. Хотя Наташа смотрела на меня с признательностью, я почувствовал себя не ловко. Моя неловкость объяснялась тем, что когда произносил, тост с одной стороны был, совершенно искренен. То, что ворочалось с другой, было таким, что я поспешил затолкать это в самые потаенные уголки сознания. Знание о том, что у тебя могут быть подобные мысли, заставляет врать самому себе. Для того, что бы сохранить хотя бы внешние признаки человечности. Тем временем Наташа готовила бутерброды. Сказывалась школа жизни, которую получила в замужестве. Теперь это переносилось и перераспределялось на меня. Впрочем, это не напрягало. Мы перекусили. Особого аппетита не было. Не знаю, что тому виной, то ли запаздывавший вкус, или немудреная пища. Поэтому вскоре нетерпеливо покручивал бокал за тонкую ножку. Наконец, не выдержал и обратился к ней:

– Скажешь, что – нибудь? – Вначале она, было, мотнула головой, но видимо сочла неловким оставить мой тост без ответа. Слава Богу, а то я уже примеривал на себя наряд тамады.

– Юра, хочу поблагодарить тебя за все то, что ты сделал для меня. И прошу тебя не сердиться. Все то, что с нами происходит не укладывается у меня в голове, может быть по этому я так часто вывожу тебя из себя. Но хочу, чтобы ты знал. Если бы не было тебя, то уже давно не было бы и меня. Ты спасаешь не только мою жизнь, но и мое здравомыслие. – Допили вино. Чего греха таить ее слова мне были приятны. Не стал распространяться по поводу возможности умереть и сохранить здравомыслие в этом мире, хотя очень хотелось. Мы взяли хороший старт, и чтобы ни сбиваться с ритма, и не упускать инициативы из рук, я снова наполнил наши бокалы. Алкоголь, видимо, не утратил своих свойств после того, что произошло. Я слегка захмелел и по тому решил брать быка за рога.

– Предлагаю в ознаменование наших успехов, а они согласись не маленькие. Мы как – ни как живы. Выпить на брудершафт, с тем, чтобы упрочить и без того теплые, я бы сказал добросердечные отношения.