5. XIX век плохо расслышал то, что говорила ему пророческая литература. XX век сумел немногим лучше понять пророчества своего кино. Искусством XXI века станет, возможно, домашний экран и съемки реальных сюжетов видеокамерой (как «Барака» Рона Фрике), с фоном классики литературы и кино на том же экране.

1. Другое начало, der andere Anfang — слово Хайдеггера в книге «О событии» (Beiträge zur Philosophie. Vom Ereignis). Когда после войны Ханна Арендт посетила дом Хайдеггеров во Фрейбурге, она осталась недовольна его женой, Эльфридой Петри, ее обращением с мужем и в частности тем что десятки тысяч рукописных страниц валяются неперепечатанные и жена не делает ничего чтобы хоть как-то    помочь их сохранению. Что бумаг так много, знали только самые близкие люди. Ученик Хайдеггера, очень хорошо вроде бы с ним знакомый, много писавший о нем, в 50-х годах с осуждением говорил, что от всех лет, пяти или шести, лекционных курсов Хайдеггера о Ницше осталась только одна статья, «Слово Ницше ‘Бог умер’», — вот бесплодие ложно взятого курса, а Лёвитом взят верный. Вскоре после того, как он так сказал, вышел большой двухтомник Хайдеггера «Ницше», а еще через тридцать лет начали выходить сами курсы о Ницше, их много. Но даже знавшие об этих курсах все-таки не знали об этих записях 39-го года о событии и о другом начале; они были впервые напечатаны через полвека. Так не спешит мысль.

После объяснения названия, «К философии (О событии)», первая фраза книги такая:

Эти Beiträge являются спрашиванием на пути, который впервые только еще прокладывается через переход к другому началу, zum anderen Anfang, в которое вдвигается теперь (в философском сдвиге) западная мысль.

В следующей фразе говорится об истории. Везде в дальнейшем другое начало мысли и истории, мысли или истории равнозначны, равносильны. Семена не обязательно должны быть огромными чтобы из них выросло что-то    большое; важное не обязательно должно быть у всех на виду и светиться на всех экранах. «Божествование Бога богов» совершается во всяком случае не так, чтобы навязывать себя всем, но только это божение, это обожение что-то    весит, потому что только с Богом, во всяком случае не без Бога бытие; только с бытием и через бытиё сущее.

Другое (der andere) начало мысли названо так не потому что оно просто другого вида чем любые иные прежние философии, но потому что ему должно быть уникально другим из-за его отнесенности к уникально единственному и первому началу.

Другое начало другое именно потому, что единственное начало уникально. Никакое первоначало не могло поэтому относиться к началу в смысле принадлежности ему. Только другое начало встает вровень с уникальностью безусловного начала этим своим свойством другого.

Первое начало остается решающим как первое и всё равно преодолевается как начало,

т.е. в своем качестве первого начала. В важном смысле можно сказать заостряя, что настоящее начало может быть только другим, беря настоящее и другое во всех смыслах. Поэтому

самое откровенно трепетное благоговение перед первым началом, впервые раскрывая его уникальность, должно идти рядом с безусловностью отхода (от того первого начала), присущего другому спрашиванию и другому сказу.

И наоборот: никакой поворот к своему невозможен без греков, без их первого начала. Обе вещи должны идти вместе: не увидев, как близки по-настоящему греки к началу (можно слышать в начале зачатие, кон, закон и конец), нет надежды понять другое начала. И опять же: не поняв, что начало — другое, мы не догадаемся, кто на самом деле были греки.

Насколько не-обходимо оказывается размежевание с первым началом истории мысли, с такой же очевидностью спрашивание (спрос) должно само осмысливать только свою нужду и всё вокруг себя забывать.

Только через нужду, свою и острую, мы теперь знаем, дает нам себя знать то, вокруг чего было первое начало, — вокруг Бога и бытия, которые нас оставили. Только вот эта, самая острая нужда, нас теперешних последних может связать и связывает с тем первым началом: нужда в Боге и в бытии. Только через эту нужду мы прикасаемся к полноте божения, Götterung, обожения и бытия. В этом смысле

все начала являются в себе непревосходимо полными. Они изъяты из истории, не потому что они надвременно-вечны. Но они больше чем вечность: прорывы времени, вмещающие для бытия открытость его самоутаивания.

О вечности в этом смысле приходится говорить, что она не над, а под временем.

Хайдеггер снова и снова возвращается к той правде, что большое дело не обязательно должно быть громадным.

Когда еще готовится другое (der andere) начало, то оно таится как большое изменение, и тем затаеннее, чем крупнее происходящее. Продолжает однако царить заблуждение, будто существенный перелом, которые охватывает от самого основания всё, должен сразу всеми же сообща быть осознан и понят и развернуться в массовой общественности. Всегда бывает так, что лишь немногие стоят в озарении этой молнии.

Кончим тут цитирование Хайдеггера. Эти первые страницы его важной книги о событии можно поставить ключом ко всему им написанному. Дело у него всегда идет так или иначе о другом начале, об уникальном начале истории и о другом всякого настоящего начала.

2. В соображениях о нашей оставленности, которыми мы хотели бы с вами поделиться, нет ничего такого, что не прочитывалось бы так или иначе у Хайдеггера. С другой стороны, в них нет ничего такого, что можно было бы отыскать в его тексте. Решив, что все говоримое здесь просто Хайдеггер, читатель будет прав. Считая, что за всё отвечает только говорящий, читатель будет тоже совершенно прав.

Тема другого или нового начала напрашивается в наше время. Сергей Сергеевич Хоружий говорит сейчас о неопатристическом синтезе в России как втором или другом начале мировой мысли, имея в виду историческое и основополагающее значение идей. Анатолий Валерьянович Ахутин пишет о новом начале. Так же ощущает нашу эпоху композитор Александр Вустин.

Да, это кризис, но не в отрицательном смысле, а как завязка чего-то    совершенно неслыханно нового. Того, чему названия еще не дано. Я абсолютно отчетливо ощущаю какие-то необычайные перспективы, которым пока еще нет имени. И музыка это предчувствует, она находится в состоянии предчувствия, как у раннего Шёнберга. В этом смысле мы живем в изумительное время для искусства. — Вы себя чувствуете в конце старого или в начале нового? — То и другое взаимосвязано: конец — это и есть начало. Как в какой-нибудь сонате Бетховена происходит сцепление: конец фразы накладывается на начало, и последний такт одновременно является первым. Вот мы как раз попали в такой такт[207].

Нужно иметь в виду эти объявления начала. Нельзя забывать и об ожидании Михаила Михайловича Бахтина, что русская мысль по-настоящему еще только должна быть. Хайдеггер высказывался не раз в том смысле, что, ему кажется, он будет по-настоящему впервые понят в России. Для того, чтобы эти ожидания и объявления сбылись, надо чтобы дело шло в России не о начале в России, не о русском начале (русской идее, русском духе, русской личности), а о начале просто.