Как только партизаны обосновались в помещении союза, большой дом рядом, а также улица перед зданием союза оказались под их контролем. Днем и ночью стояли партизанские посты, и, как только приближались японцы, в здании союза немедленно узнавали об этом. Если японцы собирались что-либо предпринять и приходили в здание союза позвонить по телефону, партизаны, разумеется, перехватывали их разговор. Не раз заместитель командира партизанского отряда под видом японца присутствовал даже на их совещаниях. Японцы и шагу не могли ступить без того, чтобы партизаны об этом немедленно не узнали.

В целях безопасности наших советских товарищей-партизан мы поместили их в самой потайной комнатке союза. Там они всегда проводили совещания с командиром отряда, намечали планы действий, руководили борьбой против японцев на Третьей Речке. Давали поручения и мне. Я часто передавал распоряжения командира отряда партизанским связным в лесу. Проходя мимо японских часовых, кланялся им как можно ниже, а сам думал: «Не пыжтесь особенно! Скоро улепетывать придется!»

В то время силы у партизан были еще небольшие, поэтому на Третьей Речке партизаны занимались лишь сбором информации о положении японцев, копили силы и руководили налетами других партизанских отрядов, действовавших в тайге, на японские гарнизоны, а сами в открытые схватки не вступали. Зато когда осенью 1922 года части Красной Армии начали штурм Третьей Речки, тут уж и наш отряд показал себя как следует. Вместе с регулярными частями Красной Армии мы вышибли японцев с Дальнего Востока.

В 1927 году я приехал в Лесозаводск. Этот не очень большой городок расположен недалеко от реки Уссури. Там работало много китайцев: лесорубы, кузнецы, официанты, портные, сапожники. В Лесозаводске я вступил в комсомол.

Это было время, когда партия большевиков начала борьбу за социалистическую индустриализацию страны, повсюду строились заводы и везде требовались технические кадры. Как нуждалась тогда Советская страна в специалистах! Только где же сразу найдешь столько? Разве можно было построить в Сибири заводы, восстановить во всей стране разрушенную промышленность и создать новые индустриальные центры без огромной армии строителей? Надо было растить свою интеллигенцию из рядов рабочего класса. И комсомольцы нашего городка под руководством большевиков горячо взялись за учебу.

Чтобы помочь им овладеть специальностями, горком комсомола создал краткосрочные курсы, куда набирались молодые рабочие, не сумевшие окончить школу или оставшиеся без работы. На курсах можно было встретить рабочих разных специальностей: портных, грузчиков, матросов, лесорубов, торговых работников, в основном это были парни лет восемнадцати. Только из нашего района пришли учиться более полутора тысяч человек, а уж со всего города и не знаю сколько!

На курсах были промышленные, технические, политические группы, группы культуры и искусства и многие другие. В каждой группе был специальный читчик, который читал газеты, после чего начиналось обсуждение. Кроме того, раз в неделю для нас устраивались доклады о современном положении, лекции по вопросам ленинизма, доклады о строительстве в СССР. Лекторами и докладчиками были руководители городских учреждений. А в воскресенье все делали вместе: пели, плясали, участвовали в субботниках, гуляли за городом. Словом, весело было. Дружно жили!

Но самое оживленное время наступало по вечерам, на занятиях. Поскольку наши курсы были вечерними, то, понятно, и занятия проводились по вечерам. Как только начинало темнеть, улицы и переулки заполнялись молодежью: с книжками под мышкой китайцы и русские — все вместе спешат на занятия. Народу было очень много, и поэтому аудитории для нас найти было трудно; приходилось использовать кабинеты горкома партии и разных учреждений. Каждый вечер мебель в этих кабинетах сдвигалась в один угол, на стену вешалась доска — кабинеты превращались в аудитории. Мест для всех не хватало, поэтому уже с первым звонком у дверей начиналась давка. Попробуй опоздать хоть на полминуты — придется сидеть у самых дверей!

И вот люди, которые в старом обществе были лишены возможности учиться, которые испытывали только гнет и нужду, теперь стали разбираться в событиях государственной важности, их кругозор расширился, они научились управлять машинами и станками, стали слесарями, токарями, сварщиками, из темных и неграмотных превратились в культурных рабочих, из лачуг пошли на заводы, вырвались из-под гнета капиталистов и стали строителями-энтузиастами своей молодой Родины!

В 1929 году меня направили на учебу в Дальневосточный политехнический институт. Я занимался, на Восточном факультете.

Директором института был русский, а из двух его заместителей один был китайцем, другой — корейцем. Нам преподавали математику, физику, химию, обществоведение, русский язык, а также специальные технические дисциплины. Лекции по физике, химии, промышленной технике читали русские товарищи. Ввиду того что в наших группах было много китайцев, которые плохо понимали по-русски, при каждом русском преподавателе был переводчик. Политзанятия, математику и русский язык вели китайцы. Нашим преподавателем на политзанятиях был товарищ Линь Бо-цзюй[17], а русским языком с нами занимался товарищ У Юй-чжан[18].

Учился я в институте как раз в то время, когда в Советском Союзе особенно остро стоял вопрос о продовольствии: в том году западные районы России и Белоруссия пострадали от засухи, а в Сибири и в житнице Советского Союза — на Украине был недород. Положение было тяжелым. В день на человека полагалось полфунта черного хлеба. Черный хлеб ели и наши советские товарищи по институту. Администрация института проявила по отношению к нам, китайским студентам, особую заботу: она добилась, чтобы нам давали пшеничную муку, из которой мы могли бы печь себе пампушки.

Кроме того, советские товарищи каждый месяц выдавали нам свинину, зная, что мы очень любим ее. Но мы подумали: «А ведь так мы оторвемся от масс!» — и послали к администрации делегацию для переговоров, чтобы нам разрешили питаться вместе с советскими товарищами. После неоднократных требований с нашей стороны администрация, наконец, согласилась выдавать нам черный хлеб. Но все же паек у нас остался — побольше.

Жили мы в одном из лучших зданий Владивостока, светлом и чистом. Сначала администрация института, учитывая наши обычаи, поселила всех китайских студентов вместе. Но потом мы поняли, что при таком размещении мы русский язык как следует не выучим, а это значит — труднее будет достичь взаимопонимания. После того как мы обсудили этот вопрос с администрацией, она согласилась расселить нас вместе с советскими товарищами — в каждой комнате поровну. Советские товарищи помогали нам в изучении русского языка, а мы помогали им понять положение в Китае. Через полтора года мы уже обходились на лекциях без помощи переводчика. Много друзей среди русских приобрели мы за время учебы!

Во многом помогли нам товарищи Линь Бо-цзюй и У Юй-чжан. Хотя мы и были вдали от родины, все же могли систематически изучать вопросы китайской революции, новейшую историю Китая, вопросы крестьянского движения. Мы лучше понимали историю нашей родины и ее будущее. Товарищ У Юй-чжан рассказывал нам о проблемах реформы китайской письменности, говорил, почему нужно заменить иероглифическую письменность, рассказывал о латинизации письма. Иногда советские товарищи читали нам доклады по вопросам ленинизма, о партийном строительстве, о диктатуре пролетариата. Это нам очень помогало в работе.

Весьма насыщенным было наше время и после занятий. По вечерам у нас было кино, иногда мы вместе — русские, китайцы и корейцы — ставили пьесы. Правда, бывало, что русские и корейские товарищи кое-что в них не понимали, так как мы в своих постановках использовали что кто знал: и отрывки из классических пьес, и хэнаньские песни, и шаньдунские скороговорки. Один из советских товарищей даже как-то спросил меня: «Почему это они говорят так быстро? Неужели нельзя помедленнее?»