В городе Циньхуандао, что в провинции Хэбэй, существует артель возчиков. Одним из ее членов являлся шестидесятичетырехлетний Чжай Юн-тан. На правой руке у него было три глубоких шрама, от которых рука казалась разделенной на четыре почти равные части. Средний, самый большой шрам, находился как раз в локтевом сгибе. Большой рваный рубец виднелся и на левой ладони, а мизинец левой руки загнулся внутрь и никогда не разгибался.

Прежде, в период господства японцев и гоминьдановцев, Чжай Юн-тан никогда не рассказывал, откуда у него шрамы. В ответ на расспросы он бормотал что-то неопределенное. После освобождения страны Чжай Юн-тан открыл свою тайну, и история происхождения шрамов стала известна.

Чжай Юн-тан родился в семье крестьянина-бедняка в деревне Ляньхуагу, уезда Фэнжунь, провинции Хэбэй. В возрасте двадцати лет уехал он на Кайлуаньские угольные копи, где получал за свой труд буквально гроши. Прослышав, что в России можно зарабатывать больше полутора рублей в день, он в 1916 году вместе с 800 другими рабочими из Таншаня приехал в Россию и попал по распределению на одну из шахт Донбасса забойщиком. На этой шахте работало более 50 рабочих-китайцев. Во время октябрьских событий 1917 года Чжай Юн-тан вместе с 32 другими китайскими рабочими вступил в красногвардейский отряд донецких шахтеров. Затем отряд был преобразован в китайскую роту 14-го полка 5-й армии украинской Красной Армии. Командиром роты был Чжан Да-жэнь. Чжай Юн-тан стал командиром взвода.

Чжай Юн-тан участвовал во многих боевых операциях — освобождал Киев, Харьков, Ростов, оборонял Царицын. Зимой 1917 года в боях за освобождение Украины от буржуазии и за установление там Советской власти Чжай Юн-тан дрался с бандами Каледина и Корнилова, позднее — с немцами и казаками атамана Краснова. Каждая его рана может рассказать о многом.

Шрамы на правой руке Чжай Юн-тана остались после боя с казаками севернее Бахмута (ныне Артемовск) осенью 1918 года. Погода тогда стояла скверная: в течение нескольких дней лил дождь, под ногами — сплошная грязь.

Отряд Красной Армии и белогвардейцев, расположившихся в соседней деревне, разделяло небольшое расстояние — всего на полет пули. Ежедневно приходили известия о зверствах белогвардейцев. А китайцы народ горячий: услышат, что белые кого-нибудь убили, — и хоть сейчас готовы ринуться туда. В такие минуты врагу лучше не попадаться им в руки. Но сколько ни просились они тогда в бой, штаб полка не разрешал, да и командир роты не соглашался. Бойцы себе места не находили.

В этот день по-прежнему лил дождь. Чжай Юн-тан проснулся еще до рассвета. Лежавший рядом с ним Сюй Гэнь-цзы уже не спал.

— Бородавка, ты чего не спишь? (Бородавка — прозвище Чжай Юн-тана.)

— Не спится что-то. В прошлом бою много земляков поранило. Вместе ведь пришли, не отомстим за них — какими глазами на земляков посмотрим, когда на родину вернемся? К тому же погода холодная, а мы в мешковине да лаптях щеголяем. Есть тоже нечего… Разве могу я, командир взвода, спокойно смотреть на тяготы своих бойцов? Пощупать бы этих сволочей: за товарищей бы отомстили да провиантом и одеждой раздобылись. Да только…

— Ну а почему бы не пощупать?

— Начальство не разрешает!

— Ладно, лишь бы в Китай вернуться.

Чжай Юн-тан даже привскочил:

— Что? Ах ты, старый осел! По жене соскучился?

Но Сюй Гэнь-цзы говорил все это, конечно, для того чтобы только подзадорить Чжай Юн-тана; он и сам нервничал от безделья не меньше друга. Видя, что Чжай Юн-тан весь кипит, Сюй Гэнь-цзы попытался успокоить его:

— Попробовал бы ты еще раз с командиром роты потолковать!

И они вместе отправились к Чжан Да-жэню. Глядь — а кровать командира пуста; он давно уже поднялся и теперь прогуливался прямо под моросящим дождем. Друзья сразу выложили ему все, что у них на душе.

— Я и сам думаю, что не мешало бы их тряхануть хорошенько, — понимающе ответил Чжан Да-жэнь, — но командование не дает согласия. Говорят, момент неподходящий и не стоит слишком рисковать.

— При чем тут риск? — перебил его Сюй Гэнь-цзы. — Волков бояться — в лес не ходить.

Но командир роты только покачал головой.

Чжай Юн-тан давно уже распознал своего командира — тот был вспыльчив, словно порох. И Чжай Юн-тан, будто переводя разговор на другую тему, уколол его:

— А, по-моему, дело не в разрешении командования. Просто наш командир трусоват стал.

— Товарищ командир, — подхватил Сюй Гэнь-цзы, — неужели ты нам не доверяешь? Ведь мы в скольких боях побывали, смерти в глаза не раз смотрели!

Так, слово за слово, друзья раззадорили командира роты. Ненависть к врагу, стремление отомстить за друзей, благородный гнев на короткое время ослепили его, и он забыл о воинской дисциплине.

— Да за кого вы меня принимаете?! Ладно, была не была! Разобьем белогвардейцев, потом доложим командованию.

Через несколько минут рота уже выступала. Чжай Юн-тан со своим взводом шел впереди. Бойцы спешили: они хотели уничтожить белогвардейцев до рассвета, пока те крепко спят.

Разделившись на три группы, рота атаковала противника с севера, юга и востока. С востока на направлении главного удара действовали два взвода, в том числе и взвод Чжай Юн-тана. Ими руководил командир роты. Ворвавшись в деревню, бойцы не обнаружили на улицах ни души, даже часовых не было. Все были довольны, полагая, что операция в основном завершена и остается только брать врагов — живыми или мертвыми. Они уже начали окружать два самых богатых дома, как вдруг в тылу раздались выстрелы — это из церкви высыпало более сорока белогвардейцев. Тут же засвистели пули и из домов. Оказалось, что белогвардейцы, наученные горьким опытом встреч с китайскими бойцами, на этот раз заранее приняли меры предосторожности. Возможно, они обнаружили китайскую роту, когда та выступила. Обстановка сложилась так, что Чжай Юн-тану и его бойцам пришлось с боем отходить.

Едва успели выйти из деревни, как заметили окружающую их казачью лаву. Положение еще более осложнилось; дело дошло до рукопашной. Чжай Юн-тан дрался в самой гуще схватки и уже уложил двух вражеских солдат, как вдруг заметил, что три белогвардейца насели на Сюй Гэнь-цзы. Он тотчас бросился на выручку товарищу. Но не успел. Сюй Гэнь-цзы упал, а три белогвардейца налетели на Чжай Юн-тана, и его правая рука повисла, проколотая штыками сразу в нескольких местах. «Конец! — мелькнуло в сознании. — Но умирать, так не зря!»

Перехватив винтовку в левую руку, Чжай Юн-тан начал бешено размахивать ею вокруг себя. Враги не решались приблизиться к нему. И как раз в тот момент, когда он остался один против десятка вражеских солдат, в тылу ударила артиллерия. Казаки бросились врассыпную, и китайская рота вырвалась из окружения.

Ввиду того, что китайская рота ввязалась в опасную схватку только потому, что не прошла серьезной политической подготовки, командование на этот раз простило ей ее единственную ошибку и одновременно помогло бойцам роты извлечь уроки из этого боя.

Чжай Юн-тан пролежал в госпитале пять месяцев, а после выздоровления вернулся в строй.

В левую руку он был ранен осенью 1920 года. К тому времени его перевели в Екатеринослав (ныне Днепропетровск) на борьбу с бандитизмом и контрреволюцией. Однажды на рассвете Чжай Юн-тана разбудил командир роты товарищ Андрей. Как обычно, сообщив задание, товарищ Андрей напоследок сказал:

— Товарищ Василий (так по-русски звали Чжай Юн-тана в отряде), дело серьезное, врагов немало, сегодня будь особенно осторожен.

Получив задание, Чжай Юн-тан взял с собой около тридцати бойцов (из них двадцать — китайцев) и выступил. Пришли на какую-то глухую улицу. Среди других зданий одиноко стоял небольшой красный дом, выходивший сразу на две улицы. Приблизившись к дому, бойцы по заранее намеченному плану рассыпались в цепь и окружили здание. Два пулемета системы Максима нацелились на обе улицы, а третий глядел прямо в дверь. Восемь бойцов попарно держали под наблюдением четыре больших окна.