В летнее время в тайге часто бывают ливни, и мы несколько раз попадали под них. Мы промокали до нитки. Чтобы спрятаться от дождя, который хлестал как из ведра, мы на скорую руку строили шалаши из веток, покрывали их сверху кусками брезента, корой деревьев или травой. Все промокало, и не было ни клочка сухой земли. Чтобы бойцы имели возможность поспать, мы клали на землю поленья, заваливали их тонкими ветками, а сверху — сеном. Людей было много, а шалаши маленькие, так что некоторые спали почти снаружи, под дождем. Советские бойцы всегда уступали нам, китайцам, местечко получше, в самих шалашах.

Миновали дожди, но других трудностей впереди было еще много. Нам предстояло преодолеть крутые подъемы и отвесные скалы. Если идти напрямик становилось невозможно, шли в обход. Когда бурные горные реки преграждали нам путь, мы искали брод. Однажды отряд вышел на берег глубокой и широкой реки. Брода найти не удалось. Пришлось рубить деревья и вязать плоты для людей и имущества. Коней переправили вплавь.

Прошло несколько дней, а до Сретенска все еще было далеко. По-прежнему не попадались населенные пункты. Маралов съели, и снова пришлось резать коней. Некоторые партизаны-китайцы не могли есть конину. Тогда командир отряда послал несколько групп в сопки за дикими кореньями; а потом приказал поварам изжарить их с солью для китайских товарищей.

Вдоль железной дороги от Могочи до Сретенска мы добрались бы пешком дней за шесть — семь. Но это было рискованно: могли напороться на японцев и белогвардейцев. Поэтому мы предпочли большие дороги безлюдной тайге. И нам потребовалось целых двадцать дней, чтобы добраться до Сретенска. Хорошо еще, что в отряде оказался компас, а то со всеми обходами, поворотами и крюками в глухой тайге не мудрено было и заблудиться.

Дойдя до Сретенска, мы узнали, что отряд Лю Лян-кэ давно ушел оттуда. Бросились на поиски в район Кокуя и Куэнги, где и встретились с партизанским отрядом под командованием Юй Нэн-ханя, насчитывавшим четыре тысячи бойцов, в основном китайцев. Юй Нэн-хань сообщил, что отряд Лю Лян-кэ действует где-то в районе Иркутска, очень далеко от Куэнги. Наши бойцы страшно устали от длительного перехода, и встреча с японцами на пути в Иркутск не сулила ничего хорошего. Поэтому наш командир товарищ Люсиков принял решение: остаться в Куэнге и громить врага совместно с отрядом Юй Нэн-ханя.

Литературная запись Хэ Гуна.

Мое настоящее имя не Лю Фу, а Лю Юй-цин. Родом я из деревни Лючжуанцунь, волости Фэншао, уезда Лэ-тин, провинции Хэбэй. У меня было два брата, а вся семья состояла из 14 человек. Земли мы имели всего лишь немногим более десяти му, поэтому постоянно арендовали у помещика по десяти с лишним му, и он из года в год нещадно эксплуатировал нас. Много бедствий приносили крестьянам наводнения, довольно частые в наших краях. Так что жизнь была очень и очень трудной.

В 1907 году по деревне пошли слухи, что многие люди, уехавшие на Северо-Восток, хорошо зарабатывают там. И тогда я подумал: «Поеду-ка, попытаю счастья! Ведь если придется умереть с голоду, так не все ли равно где?»

Но как достать денег на дорогу? Помогла жена: она заняла у своих родственников несколько юаней, и я собрался в дорогу. Минуты прощания были очень тяжелыми. Все от мала до велика горько плакали. Жена, рыдая, наказывала мне: «Береги себя там! Быстрее возвращайся домой! Не забывай семью, помни о нас с сыном! Будь честным, не забывай нас…» Сынишка, которому только что исполнилось два годика, тоже заплакал и стал проситься ко мне на руки. Сердце мое разрывалось на части! Но я пересилил себя и решительно зашагал от дома. Долго еще слышался плач мальчика, и чем дальше я уходил от дома, тем невыносимее становилось слышать его. Я едва не повернул назад, но желание добиться своего победило — я не вернулся.

Вскоре я прибыл в Харбин. С помощью двоюродного брата мне удалось устроиться поваром в сапожную мастерскую. Там я проработал год. Заработка едва хватало на питание, я не мог ничего купить себе из одежды. В мастерской часто поговаривали, что можно хорошо заработать на золотых приисках. И вот через год я отправился в провинцию Хэйлунцзян, на золотой прииск Синлун, расположенный в долине реки Кумаэрхэ, где начал работать старателем. За день удавалось намывать по одному цяню[21] и восемь фэней[22] золота. Это совсем неплохо, но хозяин прииска безжалостно обирал рабочих. В то время, как на рынке за пределами прииска один цянь два фэня золота стоили четыре юаня и три цзяо[23] и даже четыре с половиной юаня, хозяин прииска платил нам за это же количество золота всего по полтора юаня. А если тебе везло и ты намывал золота больше обычного, то он платил и того меньше: всего лишь по одному юаню два-три цзяо. А продать золото кому-нибудь другому нельзя. В распоряжении хозяина имелся вооруженный отряд, который охранял три дороги, ведущие от прииска. Охранники обыскивали каждого, кто выходил из долины, и если находили золото, то забирали его, а владельца избивали до полусмерти и прогоняли.

Но этого мало. Долина была настоящей вотчиной хозяина. Ему принадлежали все лавки, расположенные в ней, и цены на муку, ткани, лопаты для промывки золота и прочие товары первой необходимости были в несколько раз выше, чем на стороне. Например, лопата стоила всего пять цзяо, а на прииске за нее брали полтора юаня; за мешок белой муки четвертого сорта мы платили по 6 юаней, тогда как он стоил всего полтора юаня. Даже деньги, которые рабочие выручали за золото, хозяин печатал сам; они назывались «приисковыми знаками». За пределами прииска эти деньги не стоили ни гроша. В общем, хозяин-капиталист придумывал множество всяких способов грабить рабочих, он опутывал их такой сетью, что вырваться из дьявольских лап этого кровопийцы было просто невозможно.

Я в первый год не только ничего не заработал, но и остался должен хозяину. В последующие годы не успею я выплатить старые долги, как влезаю в новые. И чем больше намывал золота, тем сильнее влезал в долги. Так прошло больше семи лет. В последние два года, чтобы расплатиться с долгами, я ел всего лишь раз в день. Но, несмотря на это, так и не погасил своего долга, за мной осталось пять лян (250 граммов) золота. Тогда я понял, что мне не расплатиться с хозяином до самой смерти, и решил: «К черту такую работу!».

Весной 1915 года я убежал с золотого прииска, переправился через реку и пришел в Ляньи, надеясь, что русские капиталисты помилосерднее. Только спустя некоторое время я понял, что у капиталистов всею мира души одинаково черные. Целый год я проработал на приисках Улугань, Невер и Салиюцзы, но ничего не заработал.

Теперь мои мечты о хорошем заработке окончательно рухнули, и я решил: «Поеду домой! Если умирать, так дома!»

Я ушел с прииска Салиюцзы и отправился в Благовещенск. Там в это время русский подрядчик Алинков вербовал китайских рабочих. Он обещал, что завербованные будут работать в Иркутске и ежемесячно получать по 45 рублей, кроме тою, каждому сразу же после сдачи паспорта подрядчику начнут ежедневно выдавать по 30 копеек на питание.

Эта новость сильно взволновала меня. Я раздобыл три юаня, купил старый паспорт и завербовался. Паспорт был на имя Лю Фу, вот почему я из Лю Юй-цина превратился в Лю Фу. Это произошло в июне 1916 года.

Когда завербованных набралось более ста человек, их погрузили на пароход и повезли вверх по Амуру. В Сретенске мы сошли с парохода и поездом поехали дальше на запад. В Иркутске мы простояли на станции двое суток; выгружаться не разрешали. Тогда несколько человек пошли к Алинкову узнать, в чем дело. Подрядчик ответил: «В Иркутске китайские рабочие не нужны. Мы поедем во внутренние районы России». Многие отказались ехать дальше. Тогда Алинков сказал: «Будем вам платить не по 45 рублей в месяц, а по 3 рубля 15 копеек в день; причем зарплата пойдет с того дня, как тронется поезд. Кроме того, ежедневно по 45 копеек на питание. Как можно упустить такой заработок! Поехали! Ведь у себя дома не заработаете и 10 копеек в день! Россия сейчас ведет войну, погибло очень много людей. И только поэтому мы платим вам так много».