А питья хватало: горсть снега в рот — и утолил жажду. Вот в каких условиях преследовали мы противника.

После трех месяцев боев мелкие белогвардейские банды были в основном ликвидированы, а путь для Красной Армии открыт. Когда мы почти добрались до монгольской границы, неожиданно объявили собрание всего отряда: с нами хотел говорить какой-то командир, прибывший из Сибири. Обрадовались мы, конечно, несказанно и про усталость забыли. Собрались, ждем.

Вдруг на гнедом коне подъезжает к нам военный среднего роста, в серой шинели и фуражке, перетянутый портупеей, легко соскакивает с коня и направляется к трибуне. Это был главнокомандующий. Выглядел он очень молодо, говорил просто, доходчиво, уверенно.

Главнокомандующий коротко сказал о значении нашего похода в Монголию, призвал нас решительнее преследовать белогвардейцев, удирающих в Монголию, и уничтожать их, обеспечивая тем самым безопасность первой страны социализма. Он сказал также о необходимости строго соблюдать дисциплину и уважать обычаи монголов. Его зажигательная речь нашла отклик в сердце каждого бойца.

В начале июня унгерновцы и белогвардейцы начали наступление от Урги (ныне Улан-Батор) на Кяхту, пытаясь выйти к железнодорожным туннелям на Байкале и перерезать связь между частями Красной Армии и монгольской Революционной армией, чтобы в дальнейшем уничтожить войска Сухэ-Батора. 10 июня части монгольской Революционной армии завязали бой с унгерновцами в районе Троицкосавска. В лесах около Усть-Кяхты в соприкосновение с противником вошел и наш отряд. В ходе жестокого боя, продолжавшегося трое суток, мы вместе с частями монгольской Революционной армии разбили белогвардейцев, уничтожив более двух батальонов и захватив много орудий, пулеметов и боеприпасов. Немало врагов попало к нам в плен. Жалкие остатки белобандитов в беспорядке бежали в Ургу, бросая вооружение и снаряжение.

2 июля мы вступили в Кяхту, а затем вместе с частями Сухэ-Батора и Чойбалсана по трем направлениям повели наступление на Ургу.

В этой операции одна колонна наступала на Сиванфу с запада, а другая колонна обходила противника с юга, уничтожая мелкие отряды восточнее Кяхты. Казалось, из Кяхты протянулись две огромные руки и зажали врага в стальное кольцо, из которого не было выхода.

Развивая успех, мы не давали противнику ни секунды передышки. (Враги сдавались в плен целыми группами или разбегались кто куда. Мы дошли до Урги всего за два дня. В бою под Ургой я обезоружил двух белогвардейцев. Еще через два дня в Ургу вошли главные силы Красной Армии и монгольской Революционной армии. Белогвардейские банды барона Унгерна были разгромлены. Отныне монгольский народ получил возможность навсегда покончить с нищетой, унижением и отсталостью.

У меня были обморожены ноги, я передвигался с трудом. В 1928 году Монгольское Народное правительство помогло мне вернуться на родину для лечения.

Меня вырастили и воспитали Коммунистическая партия Советского Союза и Монгольская Народно-революционная партия. Я стал борцом за новую счастливую жизнь.

В Китае я лечился больше года, а затем принял участие в национально-освободительной борьбе своего великого народа.

Литературная запись Лю Сян-лина.

В 1907 году, когда мне было всего 17 лет, я не выдержал притеснений помещика и тайком от родственников ушел из дому. Сначала я направился в Харбин, где устроился поденщиком у одного помещика, а затем перебрался в Суйюань, находящийся недалеко от Хабаровска. Там-то я и встретил одного русского, который под предлогом приглашения китайцев в качестве переводчиков вербовал китайскую молодежь на работу в Россию. Я слышал, что заработки в России были выше, чем в Китае, а поэтому вместе с несколькими другими китайцами поехал туда.

Не имея никакой специальности, я сначала работал подручным по установке столбов на новой телеграфной линии. Затем научился забираться на столбы и монтировать провода, а в дальнейшем стал электриком. Проработав там пять лет, я перешел на железную дорогу Хабаровск — Владивосток также электриком.

С 1915 года в наших местах под руководством большевистской партии ширилось революционное движение русских рабочих. Поскольку я сравнительно много общался с моими русскими братьями, то понемногу начал понимать, какое значение имеют забастовки в борьбе против царского самодержавия. Поэтому летом 1916 года, узнав о намерении рабочих нашей железной дороги провести забастовку, я заявил русским товарищам о своем желании принять в ней участие. Я спросил их:

— А китайцы могут участвовать в забастовке?

Один русский товарищ ответил мне тогда:

— Это хорошо, что ты хочешь идти с нами, но забастовка ведь дело очень опасное. Сорвется — и нам грозит тюрьма или вообще головы не сносить. — И тут же добавил: —А ты смерти не боишься?

— Не боюсь. Погибну, ну что ж поделаешь!

Так я принял участие в первой забастовке, которая проводилась осенью того же года под лозунгом повышения заработной платы. В той забастовке мы добились победы, и каждый из нас получил прибавку на покупку комплекта теплой одежды. Весной 1917 года мы провели вторую забастовку, и хотя нам снова немного прибавили, несколько товарищей, руководивших забастовкой, было арестовано.

Когда произошла Октябрьская революция, один русский сказал мне:

— У нас революция, придется сражаться. Не боишься?

Я ответил на этот вопрос, как и раньше:

— Не боюсь!

Итак, я вместе со своими русскими братьями, взяв в одну руку винтовку, а в другую — свои рабочие инструменты, ушел в местный партизанский отряд, который охранял железную дорогу и помогал Красной Армии наносить удары по белым. Вспыхивал бой — мы брались за винтовки и шли сражаться, кончался бой — брались за инструменты и восстанавливали прерванную телеграфную связь.

В то время регулярные части Красной Армии были малочисленны, партизанские отряды — разбросаны, вооружение — плохое (большей частью однозарядные берданки). Силы же белых были довольно велики. Кроме всего этого, в районах вдоль железной дороги тысячи антисоветски настроенных людей тайно поддерживали белых. Так что обстановка тогда сложилась очень трудная. Особенно тяжело было зимой: глубокий снег, горы, леса; трудности в работе, изнашивалась и рвалась одежда, а чинить нечем; продовольствия в районе действий нашего отряда тоже не было. Разживемся картошкой — это уже хорошо. А о том, чтобы хорошенько выспаться, вообще не могло быть и речи.

Хорошо, что в то время я был еще молодым и сильным, всюду поспевал. Согревало меня чувство того, что я участвую в революции. Поэтому и преодолевали мы все трудности и не знали страха в бою. Кончались патроны — дрались штыками и все время думали об одном — сохранить для партизан связь.

Весной 1919 года, когда вскрылись реки, под влиянием революции взбунтовался гарнизон белых в Хабаровске, а генерал — начальник гарнизона — бежал в Суй-юань. Части Красной Армии, находившиеся в районе Хабаровске, были малочисленны, вооружены старым оружием, а поэтому не могли вовремя овладеть Хабаровском. Этим воспользовались японские войска, стоявшие недалеко от Хабаровска. Они оккупировали город и воспрепятствовали вступлению в него Красной Армии.

Тогда основной задачей Красной Армии стало уничтожение японских войск. В этот момент наш партизанский отряд вошел в состав регулярных частей Красной Армии, и я был направлен в саперный отряд. В саперном отряде, кроме меня, было еще два китайца — Ли и Цзян. Прошло много лет с того времени, и я сейчас не могу вспомнить, как их звали. Командиром нашей дивизии был русский по фамилии Попов.

Методы борьбы против японских войск в то время были почти такими же, как и во время нашей антияпонской войны: мы наносили частые и многочисленные удары по японцам или же нарушали их коммуникации. Если дело было зимой, то мы на лыжах, замаскировавшись белыми простынями, устраивали засады с обеих сторон шоссе или железной дороги и захватывали продовольствие, вооружение и боеприпасы.