Мы вышли из машины.

– Как она здесь живет с ребенком? – Суворов показал мне на явно обрезанные провода, свисавшие со столба рядом с домом. – Ни света тебе, ни радио...

Мы подошли к покосившейся калитке, от которой осталось лишь название, точно так же как от забора, огораживающего усадьбу. Несколько гнилых плах, видимо, не годились даже на дрова. Все вокруг, и двор в том числе, щедро заросло лебедой, чертополохом и крапивой. Стены и крышу уже тронуло мхом, изба дышала на ладан, а от хозяйственных построек остались одни столбы. Вероятно, соседи разобрали их на дрова, а может, и сама хозяйка постаралась. Во дворе я не заметила ни полена дров...

– Эй, есть кто живой? Отзовись! – крикнул Суворов и постучал по доске, закрывающей ближнее к нам окно.

При этом он обжегся крапивой, шепотом чертыхнулся и велел мне отойти подальше.

– Марина! Выйди на минутку! – крикнул он еще громче. Но когда и этот клич остался без ответа, он с недоумением посмотрел на меня. – Не отзывается!

– Саша, смотри, кажется, к дому кто-то подъезжал. – Я поманила его и показала на заметный след в траве. – Совсем недавно, трава еще не успела подняться...

Суворов с веселым удивлением посмотрел на меня, покачал головой и принялся рассматривать след, оставленный колесами неизвестного транспортного средства. Одно я знала точно – это был не мотоцикл «Урал» и не трактор «Беларусь».

Суворов крякнул, но ничего мне не сказал, только быстро направился к калитке, вошел во двор, затем наклонился и что-то поднял. Какую-то тряпочку, как мне показалось, но Суворов крикнул:

– Детский носочек!

Я двинулась к нему, но Суворов махнул мне рукой и приказал:

– Оставайся на месте! Я сейчас! – и скрылся за углом избы.

Я прошлась по следу, оставленному неизвестной машиной. Мне хотелось разглядеть след протектора и понять наконец, был ли это Сережин «Вольво» или какая-то другая машина. Но я так ничего и не сумела разглядеть и понять.

Суворов не показывался из избы, но я почему-то была уверена, что Марины в доме нет. Приближалась ночь, только что прошел дождь, а женщина с маленьким ребенком даже не удосужилась затопить печь.

С одной стороны, меня ее отсутствие устраивало. Я вдруг поняла, что мне расхотелось указывать сопернице на ее истинное место вне нашей с Сережей жизни, совершенно пропало желание ругаться, спорить, что-то кому-то доказывать. Я уже не испытывала того чувства беспросветного отчаяния, которое сразило меня при виде доказательств Сережиного вероломства... Странное дело, но я успокоилась. И моя любовь к Сереже, и грядущее объяснение с ним предстали передо мной в совершенно других тонах. Мне уже не хотелось кататься по полу и рвать на себе волосы. Даже если нам придется расстаться с Сережей, жизнь на этом не остановится. А с другой стороны, возможно, прав Суворов, когда говорит, что я на десять лет выпала из общественной жизни.

«Выпала! – сердито подумала я. – Нагляделась на неприкаянную жизнь мамы и отца и решила сделать все, чтобы мой ненаглядный муж и моя ненаглядная дочь купались в любви, обожании, заботе... И вот итог этой любви и заботы...»

Тут я подумала, что сама себя обманываю. Ни о чем я не жалею, просто слишком хороший образ подвернулся мне на глаза: разрушенная изба как символ моей покосившейся семейной жизни, болтающаяся на одной петле калитка... Один Суворов в эту безнадегу никак не вписывался. Он как раз появился во дворе и развел руками.

– Никого!

Я поспешила к нему.

– Так я и знала! Кто-то увез ее незадолго до нас!

– Ты говоришь, твой муж разъезжает на «Вольво», но здесь подъезжали на другой машине... – сказал Суворов, но не договорил и устремил свой взгляд поверх моей головы. – Эй, любезный! – окликнул он кого-то за моей спиной. – Можно вопрос задать?

Я обернулась. На крыльце соседнего двухквартирного дома появился невзрачный мужичонка в тельняшке, трусах и резиновых сапогах. Заметив нас, он замер на верхней ступеньке.

– С-слушаю вас, – сказал он учтиво и, покачнувшись, ухватился за хлипкие перильца.

Мы приблизились к калитке. Мужик уставился на нас мутными глазами и икнул, затем повел рукой и, хихикнув, предположил:

– А, дачники! На озеро приехали? Добро пожаловать в наши края!

После столь долгой тирады он лишился последних сил, с размаху шлепнулся тощим задом на ступеньку и, привалившись щекой к балясине крыльца, закрыл глаза.

– Ну вот! – Суворов посмотрел на меня, глаза его смеялись. – Как упоительны в России вечера... Этого уже упоили в стельку...

В этот момент на крыльце появилась полная женщина в пестром платье, обшитом по подолу грязным кружевом. Не обращая на нас внимания, она схватила мужика за шиворот и визгливо заорала:

– Петька, твою душу мать! Свинья не кормлена! Корову не встретил...

– Дама! – прервал ее Суворов. – Можно вас отвлечь на минутку?

«Дама» подняла голову и недружелюбно уставилась на нас.

– Чего надо? – спросила она, не выпуская из рук тельняшку своего супруга. Тот слабо барахтался у ее ног, пока не встал на четвереньки.

– Мы хотели узнать про вашу соседку, Марину, – вежливо сказал Суворов. – Дома ее нет. Куда она подевалась?

– Маринка? – Баба шмыгнула носом. – Так уехала Маринка. Часу еще не прошло, как свалила. Прикатили мужик с бабой, посадили ее с дитем в машину и убрались в одночасье.

– На какой машине? – вклинилась я.

– На «Ниве», – подал голос мужик и заголосил: – Синий, синий иней лег на провода, в небе темно-синем...

– Заткнись! – встряхнула его баба и пояснила: – На голубой «Ниве», номера, кажись, не иркутские...

Суворов многозначительно посмотрел на меня. Но я и без того догадалась, что это была за «Нива». Выходит, Людмила нас опередила, но почему мы не встретили «Ниву» по дороге, если они повезли Марину в город? Или направились в какое-то другое место?

– Скажите, пожалуйста, – обратилась я к бабе, – как выглядела женщина, которая приезжала за Мариной?

– Лолита-а! Девушка моей мечты! – заорал мужик, пытаясь подняться с четверенек. Но баба треснула его по затылку и проворчала:

– Сюзанна, дурак, а не Лолита!

Но я уже догадалась, кого он имел в виду, а баба только подтвердила, что я не ошиблась.

– На Лолиту она похожа, на певицу, только поздоровше и выше меня на две головы, – прокомментировала она песенные показания своего супруга. – На Маринку шибко орала: «Сука, – говорит, – ты последнего разбора!», а мужик в это время дите на руках из избы вынес. Маринка к нему кинулась, плакала очень, хотела ребенка забрать, а Лолита эта ее толкнула, Маринка в траву упала... Дальше я не видела, кошка со стола мясо утянула. Пока я ее лупцевала, они уже уехали.

– Та-ак! – Суворов посмотрел на меня. – Уехали! – И снова перевел взгляд на бабу. – Вы, конечно, не видели, в каком направлении?

– Я видел, – снова вылез мужик. – На Кордовку они двинули. Только че там искать? Тупик, болота и дорога не приведи господь! – Он махнул рукой куда-то за полотно железной дороги. – Там оне!

– Странно! – сказала я. – Женщину, кажется, увезли силой, а вы никому не заявили... Вдруг ее похитили бандиты? У вас милиция есть?

Баба расхохоталась, следом за ней захихикал мужик.

– Какая милиция? Вы че, охренели? У нас тут, почитай, кажный день мордобои. Что ж, по каждому случаю милицию звать? Сами разберемся! А Маринку та баба правильно сукой обзывала! Сука, она и есть сука! Мать от рака загибалась, куска хлеба купить не на что было, уж про лекарства я не говорю! На весь поселок орала от боли! А она даже на похороны не приехала, копейки не прислала, я знаю, сама ей телеграмму отбивала... – Она нецензурно выругалась: – Шалашовка, мать ее! И правильно, если бандиты ее накрыли! Дите жалко, а ей самой поделом!

– Все, Аня! – быстро сказал Суворов. – Надо срочно ехать за ними. Как бы чего не случилось! Что-то мне не нравится этот тупик и эти болота!

– Спасибо! – крикнула я женщине и ее голосистому мужу и поспешила вслед за Суворовым к машине.