Мы отъехали метров на двести от дома Марины, и Суворов вновь остановил машину, затем достал сигарету и закурил.

– В избе все перевернуто вверх дном, даже детскую коляску искромсали ножом. Что они могли искать, Аня? Что им нужно? Судя по всему, твоя Людмила не пылает к Марине родственными чувствами?

– Я не знаю! Я ничего не знаю, Саша! – взмолилась я. – Я просто хотела узнать, действительно ли Сергей мне изменяет. И, как всякая женщина, которую обманули, я хотела увидеть свою соперницу. Я не подозревала, что все так закручено. Я теперь не сомневаюсь, что и бежевый «Москвич», из-за которого я залетела в арык, тоже их рук дело. И Клим... как он вовремя оказался на месте происшествия... – Хотя, – я задумалась на мгновение, – у него железное алиби. Я знаю точно, в это время он был на вечеринке у Риммы.

– За рулем «Москвича» мог находиться кто угодно, если твой Ворошилов связан с Милехиным!

– Но при чем здесь Сережа! – заплакала я. – Что им от него нужно? Подсунули ему эту девку и теперь шантажируют? Деньги с него тянут? Но какой им резон его шантажировать, если я и так все знаю? – Я схватилась за голову. – Господи, зачем я в это влезла? Нет бы дождаться Сережу и выяснить все без свидетелей!

– Аня! – строго сказал Суворов. – Зачем голосить понапрасну? Неужели не понятно, что тебя намеренно спровоцировали? Не знаю, кто приложил к этому руку, но специально выбрали момент и подбросили всю эту гадость, на которую ты клюнула, как щука на живца. На твоего мужа устроили охоту, причем с твоей помощью. Ты не находишь?

– Я поняла, – обреченно сказала я. – Я его сдала с головой. И милиции, и Людмиле... Но я не знаю, где он скрывается, а Марина знает. И они увезли ее в лес, чтобы добиться от нее, где сейчас Сережа.

– Кажется, им не так нужен твой муж, как какие-то документы, – задумчиво сказал Суворов и выбросил окурок за окно. Взявшись за руль, он посмотрел на меня и приказал: – Прекращай реветь! Поехали!

– Но как ты узнал, что они искали бумаги? Какие документы мог Сережа доверить этой девке? – всполошилась я. – Он очень дорожит своей репутацией! Он никогда не доверит бумаги подозрительной особе!

Суворов молча покосился на меня, а затем сказал, как отрезал:

– Одно из двух: или ты абсолютно не знаешь своего мужа, или эта девица не совсем подозрительная особа. Для него, я имею в виду!

– Но что это может быть? – Я сделала вид, что не обратила внимания на его тон. – Какие-то финансовые документы? Контракты, договоры?

– Понятия не имею! – буркнул Суворов. – Но они распотрошили коляску, оторвали половицы, сорвали коврики со стен, выбросили тряпье из шкафа... Тебе этого мало? Что, по-твоему, они искали, если не документы? Не любовные же письма?

– Письма я нашла, – сказала я тихо и дотронулась до его руки. – Прости, что втянула тебя в эти дела. Подожди меня на вокзале. Я сама съезжу в Кордовку.

– Ну уж нет! – произнес он сквозь зубы. – Не делай из меня подлеца! Кем бы она ни была, девку надо спасать!

– А если у них оружие? – спросила я.

– Аня, – Суворов бросил на меня короткий взгляд, – если ты решилась на эту поездку, дело надо довести до конца. Если ты боишься, я оставлю тебя на вокзале, но в Кордовку я поеду в любом случае, даже если ты не согласишься.

– Я согласна! – сказала я. – Давай уж, поехали в эту чертову Кордовку!

Дорога, которую очень сложно было назвать дорогой, шла вдоль заброшенного железнодорожного полотна.

За ней, видно, не ухаживали испокон веку, с тех самых пор, как проложили первые рельсы. Здесь, как объяснил мне Суворов, скорее всего передвигались только зимой на лесовозах и трелевочных тракторах. Но я и сама заметила то и дело попадавшиеся на глаза и валявшиеся на обочине измочаленные гусеницами и колесами стволы деревьев, сучья, куски коры и доски, все, что используется, если машина забуксует в заносах или в распутицу.

Я не раз уже порадовалась, что выбрала внедорожник для этой поездки. Что бы ни говорили мужики на станции, но японская «хренотень» ни разу нас не подвела. «Ниссан» с ходу форсировал огромные лужи, такие глубокие, что окна заливало грязной жижей, и не садился на брюхо в колее, проложенной колесами тяжелых грузовиков.

Суворов молча вел машину и только изредка чертыхался, если «Ниссан» шел юзом на скользком склоне, и то только потому, что Саша гнал его на высокой скорости. Мы без урона форсировали пару речушек и несколько каменистых ручьев. Иногда Суворову удавалось выбраться на обочину, и некоторое время мы ехали спокойно, собирая на колеса сухую хвою.

С обеих сторон нас обступала глухая тайга. Я до боли в глазах всматривалась в нее, стараясь увидеть машину Людмилы. Суворов сказал, что вряд ли они могли далеко уехать. Что-то их подпирало, чего-то они боялись, а эти места хорошо подходили для того, чтобы выпытать у человека все, что угодно, и спрятать концы в воду. И кричи, не докричишься, никто тебя не услышит и не придет на помощь...

В тайге всегда темнеет быстрее, чем на открытом пространстве, но Суворов включил только фары ближнего света, чтобы не влететь в совсем уж бездонную лужу. Я понимала, что ему во сто крат труднее, чем мне, и старалась не отвлекать его разговорами, упорно, до рези в глазах вглядываясь в наползавшую тьму. Могучие ели стояли сплошной стеной, огромные коряги, точно сказочные чудовища, тянулись к нам с обочин и отвалов породы когтистыми лапами, слабый луч света выхватывал впереди тяжелую, отливающую свинцом воду...

Иногда я оглядывалась. Задние стекла были залиты грязью, и все-таки мне показалось, что я заметила отблеск света на деревьях. Но Суворов успокоил меня, объяснив, что это всходит луна, и я на какое-то время перестала оглядываться.

Наконец Суворов остановил машину и сказал, что следует осмотреться. Спустившись на подножку, он долго вглядывался в лес и прислушивался. Но вокруг было по-прежнему тихо: ни звука, ни шороха. Ни голоса птицы, ни скрипа деревьев. Впереди все утонуло в кромешной тьме, даже звезды затаились в мохнатых лапах таежных гигантов, нависших над дорогой и заслонивших собой небо. Я поежилась от нехороших предчувствуй. Как бы нам самим не остаться в тайге до утра.

Чего скрывать, мне очень хотелось побыстрее вернуться назад, туда, где сейчас всходила луна, а веселый мужик в тельняшке горланил песни про девушку своей мечты... И если бы Суворов предложил мне возвратиться в Озерки, я бы немедленно согласилась. Я уже смирилась с тем, что наша поездка не удалась и теперь наверняка придется обращаться в милицию и объяснять этому чертову Хрусталеву, с каких это щей я рванула в Озерки.

Суворов вернулся в машину, положил руки на рулевое колесо, вопросительно посмотрел на меня и в который раз за день сказал совсем не то, что я хотела услышать:

– Среди деревьев просматривается какая-то проплешина, то ли зимняя дорога, то ли гать... Может... – Он не закончил фразы, потому что неподалеку заплакал ребенок. И тут же смолк. – Это не птица! – сказал вдруг охрипшим голосом Суворов.

– Не птица! – как эхо повторила я.

– Надо проверить. – Суворов открыл дверцу. – Оставайся в машине!

– Нет, я с тобой, – схватила я его за рукав.

– Пошли! Только тихо! И не орать в любом случае! – коротко бросил он, приняв как должное мой порыв. И я подумала, что я для него отнюдь не женщина, а просто соратник, боевой друг, напарник...

Пригнувшись, мой командир бесшумно скользил среди деревьев. Я покорно двигалась следом. Под ногами зачавкала грязь, ноги тотчас промокли. Я вспомнила про резиновые сапоги в багажнике, но подумала, что в них бегать гораздо труднее. А я уже не сомневалась, что побегать нам придется. Через пару минут мы поднялись на небольшой, поросший мхом и травой увал и сразу увидели машину. «Нива» стояла внизу на небольшой поляне, и фары освещали лежавшего на траве человека. Это была женщина. Темные волосы разметались по земле, она валялась как тряпичная кукла, раскинув руки, и не шевелилась. Над ней склонилась Людмила, а от машины шел человек с куском брезента в руках.