– Тихо! – приказал мне Суворов, и мы присели за разлапистой молодой елочкой.

Мужчина подошел к Людмиле и что-то негромко сказал. Я судорожно перевела дыхание. Это был тот самый парень, охранник, бывший сосед Людмилы, как она его отрекомендовала. Теперь я поняла, что это за человек. Заплечных дел мастер, которому действительно нельзя доверять чужую жизнь.

– Я пошел! – одними губами прошептал Суворов и ринулся вниз еще до того, как я успела возразить.

Открыв рот от изумления, я наблюдала, как он мчится по склону. Но голову я потеряла не от страха, а оттого, что увидела вдруг в его руке пистолет! Откуда он у него взялся?

– Стоять! Ни с места! – рявкнул он, влетая на поляну.

Людмила взвизгнула и метнулась в сторону. Затрещали кусты. Людмила прошла их тараном, как матерый сохатый. А парень отбросил брезент и рванулся на Суворова. Я зажала ладонями рот, ведь Суворов приказал мне не орать даже в самом паскудном случае.

И все-таки я не могла сидеть в укрытии и спокойно наблюдать, как Суворова убивают. В руках у парня блеснул нож, а я не думала, что у Саши настоящий пистолет, скорее всего газовый или спортивный. Я подхватила с земли сук и только поднялась на ноги, как поняла, что моя помощь Суворову не требуется. Видно, нож был не тем оружием, которое могло напугать и остановить бывшего пограничника. Через секунду его противник валялся на земле и верещал как заяц. Суворов заломил ему руки за спину и защелкнул на них наручники. Теперь я вовсе ничего не понимала. Пистолет? Наручники? Куда я попала? Откуда у дворника сей милицейский набор?

– Аня! – крикнул мне снизу Суворов. – Спускайся вниз!

Я послушно направилась к нему. Красавчик Гена смерил меня мрачным взглядом. Он стоял на коленях, обняв, словно любимую девушку, корявую валежину. Я не ошиблась – на его запястьях блестели наручники.

– Постой здесь, – приказал Суворов и кивнул на обломок сука, который я не выпускала из рук. – Если попытается освободиться, сразу бей по голове. А я попробую отыскать эту суку! – и он кивнул на темную чащу, в которой скрылась Людмила.

– А это... Она... – Я старалась не смотреть в ту сторону, где лежала Марина. – Что с ней?

– Ей уже не поможешь! Накрой ее брезентом и посмотри, где ребенок. – Он пнул в бок мало походившего на прежнего красавчика Геннадия. На щеке у того кровоточила изрядная ссадина, а под глазом отсвечивал синяк.

– Где ребенок? – рявкнул Суворов. – Если убили, пристрелю на месте!

Негодяй втянул голову в плечи и, заикаясь, пролепетал:

– В-в м-машине! Людка его эфиром усыпила!

– О, дьявол! – выругался Суворов и бросился к «Ниве» первым.

Абсолютно голый младенец лежал на переднем сиденье. Это был мальчик месяцев пяти-шести от роду. Он оказался светленьким, а на подбородке у него виднелась ямочка, точь-в-точь как у Сережи. Суворов подал малыша мне, затем стянул с себя свитер и, взяв ребенка, умело закутал его с головой, оставив открытым личико. Я про себя удивилась подобной сноровке. Суворов вернул мне мальчика и сказал:

– Надеюсь, мы не опоздали! Послушай, сердце стучит?

– Мы не хотели его убивать, только чтобы не орал! – подал голос Геннадий.

– Ничего, это вам тоже зачтется, – пробурчал Суворов и посмотрел на меня. – Держись, девочка! Я скоро! – и нырнул в лес.

Я осторожно отогнула край свитера и приложила ухо к крошечной груди. Кожа у мальчика была теплой, и я услышала слабый, но ритмичный звук бьющегося сердца. Я прижала к себе ребенка и вдруг поняла, что страх прошел. Я присела на сухой обломок дерева рядом с машиной и принялась рассматривать лицо малыша. И чем больше я его разглядывала, тем больше находила в нем Сережиных черточек. Те же брови, нос, светлые, слегка вьющиеся волосы. И эта ямочка на подбородке... Она была самым весомым доказательством того, что у меня на руках лежал сын Сережи.

Я вздохнула. Скажи мне кто-нибудь еще два дня назад, что такое возможно, я бы, наверное, сошла с ума. А сейчас восприняла все абсолютно спокойно, если можно чувствовать себя абсолютно спокойной рядом с трупом своей соперницы и прикованным к дереву ее убийцей.

Я сняла с себя курточку, завернула в нее ребенка поверх свитера Суворова и осторожно опустила его на сиденье «Нивы». И только после этого подошла к Марине. По ее залитому кровью лицу уже ползали какие-то букашки. На обнаженной груди зияло несколько ран. Вероятно, при жизни она была красива, даже очень красива, той порочной красотой, на которую мужики слетаются, как бабочки на свет фонаря. Но теперь ее лицо исказила мучительная гримаса, и оно выглядело ужасно. Я подтянула кусок брезента и накрыла им тело. Затем подошла к убийце и что было сил пнула его по спине.

– Курва! – завизжал он. – Больно!

– Больно? А ей не было больно? – Я заехала ему снова. – Сволочь! Угробил женщину, а теперь ему больно!

Я пинала его и пинала, сжав кулаки и ругаясь так, как никогда сроду не ругалась. Парень извивался, пытался освободиться, крыл меня матом, еще более изощренным, чем моя ругань. И когда я почти лишилась сил, все равно ухватила его за шиворот и приложила напоследок мордой к валежине. Он охнул и затих, только всхлипывал тихонько и скулил, мотая головой. Из разбитого носа текла кровь, и при виде ее я внезапно пришла в себя.

– Сука! Бешеная сука! – вяло ругнулся бывший охранник. – Порвут и тебя, и мужика твоего долбаного...

Я подхватила сук и замахнулась.

– Анна! Анна Андреевна! Прекратите!

Кто-то подскочил ко мне сзади, поймал за руки и вырвал из них дубинку. Я оглянулась. Это был Хрусталев. Я тупо уставилась на него, вовсе ничего не понимая! На самом ли деле я вижу майора, или у меня окончательно поехала крыша? Но тут со стороны леса послышались крики, я отвела взгляд от Хрусталева и заметила еще несколько человек и среди них Суворова. Он толкал перед собой Людмилу, растрепанную, в порванной рубахе. Ее длинная юбка была располосована по всей длине и обнажала полное бедро, все в синяках и ссадинах. Удерживая Людмилу одной рукой за плечо, другой за связанные за спиной руки, Суворов не слишком вежливо пихнул мою ласковую подругу на освещенную фарами поляну, а сам присел в стороне на пенек и закурил. Я попыталась поймать его взгляд, но он, казалось, намеренно смотрел себе под ноги и жадно затягивался.

Хрусталев отошел от меня и смерил Людмилу веселым взглядом.

– Здрасте, здрасте, мадам! – проговорил он игриво. – Долго мы вас ловили, да подловить не могли. Смотрим, а вы уже и сами попались!

Людмила молчала, не поднимая головы.

– Люда, как же ты могла? – Я подошла к ней. – Зачем ты...

Она выстрелила в меня ненавидящим взглядом, сплюнула и отвела глаза в сторону.

– Отойдите, отойдите, гражданка! – оттеснил меня Хрусталев. – Теперь это наша забота – ей вопросы задавать.

К нам подошел Суворов. На руках он держал ребенка, а я и не заметила, когда он успел забрать его из машины.

– Майор, – сказал он, – мальчика надо срочно доставить в больницу. Эти мерзавцы усыпили его эфиром.

– Сейчас! – Хрусталев повернулся к парням, которые занимались каждый своим делом: одни осматривали место происшествия, другие, вероятно врач и следователь прокуратуры, – труп Марины, четвертый фотографировал, и все они что-то записывали и живо между собой обсуждали. – Алексей! – окликнул майор одного из них. – Садись с этими товарищами в машину и живо в Курякино. Там есть фельдшерский пункт.

Я узнала парня. Это был тот самый парень в голубых джинсах, который опекал меня в офисе «Золотой Антилопы».

– Оперативно работаете! – сказала я. – Не ожидала такой прыти от нашей славной милиции!

Хрусталев язвительно хмыкнул, покосился на меня, но ничего не сказал, а подошел к Геннадию и склонился над ним.

– И кто ж тебя так ухайдакал, голубь ты наш сизокрылый? – ласково спросил он и потрепал его по плечу.

– Сука эта! Взбесилась прямо! – Геннадий зыркнул на меня исподлобья.

– Нехорошо, Анна Андреевна, – покачал головой Хрусталев. – Такую красоту испортили! Нос набок свернули! Как теперь жить будешь, Касьянов, с кривым носом?