— Игорь, обшмонай его! — Пуглова опять всколыхнули рвотные позывы.

А для Ройтса, по прозвищу Таракан, это чистое развлечение. На ковер легли пачка дешевых сигарет, пробка от пивной бутылки, ключ, начатая упаковка «промедола» и большой перочинный нож. В тощем, потертом бумажнике — две стодолларовые купюры.

— Это, наверное, аванс за работу, — предположил Ройтс. Ножичку сегодня крупно не повезло, но зато какая бедовая смерть…А вот и визитная карточка, — Ройтс протянул бумажный прямоугольничек Рощинскому. Тот вслух прочитал: «Симчик Роман Борисович, директор антикварного магазина».

Из нагрудного кармана Ройтс извлек еще одну визитку: «Бурин Валерий Иванович». Фирма «Рондо», президент».

— Он такой же президент, как я Тутанхамон, — негромко отреагировал Пуглов. — Этот Бурин делает туфтовые ксивы. Между прочим, конкурент Суслопарова.

Когда труп был завернут в ковер, оказалось, что ноги остались не укрытыми.

— Кроссовки почти новые, мой, бля, размер, — Ройтс указательным пальцем провел по синему ранту.

Однако Пуглов мародерские поползновения дружка категорически пресек.

— Игореха, не валяй дурака! Давай лучше потащим Ваню к машине.

— Неужели ты думаешь, что я могу… — оправдывался Таракан. — Мне это дерьмо задаром не надо…

Рощинский вышел на крыльцо и огляделся.

— Понесли, — сказал он, и это «понесли» было таким же будничным, словно речь шла об охапке дров.

Скатку с трупом положили на заднее сиденье. Однако ноги мешали закрыть дверцу и Ройтс, обхватив конечности Ножичка руками, с силой затолкнул их в глубь салона.

— Куда его повезем? — спросил Ройтс Альфонса.

— Не на Братское же кладбище…Оттараним в дюны, к устью реки.

Ройтс ожидающе взглянул на Рощинского. Пуглов понял этот взгляд и тоже посмотрел на Толстяка. Тот сидел на крыльце. Где-то за забором голос с хрипотцой, с элегическими нотками, выводил песенку: «Плачь, скрипка моя, плачь, расскажи о том, как я тоскую, расскажи о ней, о любви моей, может быть, она еще вернется…»

— Ну что, гоним? — сказал Ройтс, однако, в машину не сел. — Слышь, Алик, хотелось бы получить аванс.

Пуглов подошел к Рощинскому и что-то ему сказал. Толстяк, не вставая, полез в карман своих безразмерных брюк.

— Возьми, Алик, здесь тысяча, как договаривались. Остальное отдам завтра.

— Но у нас, кажется, был другой договор — каждому по штуке сразу и по окончанию работы столько же…

— Нет, у нас такого договора не было. Правда, ты вел речь о таких суммах, но я тебе не сказал «да». Это и так неплохие деньги за два часа работы.

— Но зато какой работы! — Пуглов, зажав в кулаке доллары, направился к машине. Когда уже сидел рядом с Ройтсом, сказал: «Жмется старая посудина».

— Так мы можем ему устроить козу и похоронить Ваню тут же, в его палисаднике.

— Перестань, Таракаша, мы же с тобой не дешевки, верно? Сейчас рули налево и будь внимателен.

Когда «опель» выехал за ворота, Рощинский долго стоял в их створе, прислонившись к сырому от росы бетонному столбу, и смотрел на дорогу. Проезжающих машин было немного, но они шли и шли, куда-то унося свое рубиновое счастье. «Завтра надо позвать Аню, чтобы убрала квартиру, » — подумал он и от этой мысли ощутил неприятное чувство в области сердца. Он понимал, что прежней жизни у него больше не будет…

С дороги, в сторону дома, свернула какая-то легковая машина. И, скинув главный свет, медленно направилась в его сторону. Рощинского пронзил страх. Он отошел от столба, сдвинулся вдоль забора и затаился в тени деревьев. С тревогой прислушиваясь к работе движка, молил Бога, чтобы машина побыстрее умолкла и не тревожила его душу. И Всевышний, видимо, его услышал: набрав некоторую высоту, мотор затих, а затем и вовсе перестал работать. Несколько мгновений стояла абсолютная тишина.

В соседнем дворе залаяла собака. Из открывшейся дверцы машины послышались женские голоса, к ним присоединился мужской баритон. Рощинский понял, что на лужайке разбивают бивак любители пирушек на природе.

Он закрыл ворота, накинул на калитку резиновый обруч и пошел во двор. На крыльце долго взирал на небо — оно уже очистилось от тяжелых туч и теперь излучало спокойный звездный свет.

Хлопнула дверь, стукнул засов и дом погрузился в царствие тревожных сновидений.

— Поедем вкругаля, вдоль реки, — сказал Пуглов.

— Там часто дежурят дорожные менты, ловят пьяных лохов.

Ройтс одной рукой вел машину, другую, с зажатой между пальцами сигаретой, держал у открытого окна.

— Если будут останавливать, останавливайся, я этих придурков почти всех знаю в лицо.

— Алик, если честно, зачем ты полез в это дерьмо?

— А зачем ты полез?

— А черт его знает, — пожал плечами Ройтс.

— Вот так же и я. Тем более, бабки сами прут в руки.

Перед поворотом к реке, идущая впереди машина стала тормозить.

— Говоришь, гаишники часто ошиваются в этом месте, — сказал Ройтс, но скорости не снизил.

Однако его беспокойство было напрасным: за остановившемся перед ними «мерседесом» дорога была свободна. Обогнув машину, они въехали в лесопарковую зону.

— Этот жидяра напоминает мне жирного фазана, — Ройтс выбросил в форточку окурок. — Как ты думаешь, есть у него шанс дожить до завтрашнего дня?

— Не знаю, меня это мало волнует…

— А меня волнует, ведь он нам еще должен бабки…

— Если Нерон все это провернул без санкции Суслопарова, то он будет молчать. Ты не забывай, что Рощинский, судя по всему, отсек Нерону клешню…Впрочем, у каждого свои проблемы. Сделаем работу и я махну в казино. Должен отбиться, я вчера на автоматах просадил полкуска… Естественно, перед игрой выпью и, возможно, по пьяни сорву, наконец, хороший бонус…

— А я поеду к Лельке. Не трахался уже целую вечность. Не дает, стервозина, говорит, чтобы сходил провериться в триппер-бар. Она мне объявила трехнедельный карантин…

— Ты что, опять к проституткам ходил?

— А куда мне еще ходить, если моя баба крутит динамо?

— Так ты сам смени пластинку, — Пуглов сунул руку в карман, где шершавым комочком лежали доллары. — Найди какую-нибудь помоложе и ахайся с ней, сколько машинка позволит.

— Это ты спец по молодым чувихам. Но честно скажу, мне твоя Танька напоминает восковую фигуру или букварь, у которого еще не разрезаны страницы. Правда, губы у нее сексапильные.

— А мне твое мнение до одного места, — Пуглов сказал это беззлобно. Он, прильнув к лобовому стеклу, следил за дорогой. — Возле очистных сооружений поверни направо, — сказал он.

— Там же кладбище…

— А тебе что, нужен роддом? Свернешь в лес и по дорожке поезжай в дюны.

— Черт возьми, Алик, мы же лопаты не взяли.

— Зато ты бензопилу прихватил…Твоим хреном, что ли будем Ножичку могилку рыть? — Пуглов положил руку на баранку. — Заворачивай к кладбищу, к часовне, там, кажется, есть сарайчик с инвентарем.

Часовня легко просматривалась сквозь сосны — на ее белесых стенах лежал отсвет звездного неба. Ни Пуглов, ни Ройтс, по кличке Таракан, никогда не будут лежать трупами в этой уютной часовенке. Их тела будут погребены в другой среде, без церемоний и слез, о чем, разумеется, они в тот вечер не догадывались…

Когда остановились, Ройтс предупредил Альфонса:

— Только сильно не хлопай дверью.»

— Тут нам нечего бояться, кругом вечный сон.

Пуглов, выйдя из машины, направился в сторону сетчатого ограждения. Легко перемахнул его и скрылся в темноте. Ройтс вытащил из бардачка сложенную вчетверо газету с завернутым в вату тонким инсулиновым шприцем. Осторожно положил его на сиденье, а сам стал закатывать рукав. Иголка в мышцу вошла легко и он указательным пальцем надавил на стержень. Пока что один кубик «бефорала» вполне устраивал Ройтса.

За стеклами что-то мелькнуло, и Ройтс услышал стук железа — это Пуглов в темноте задел лопатой машину. Альфонс нагнулся к окошку и попросил открыть багажник.