Изломанное тело Гана изогнулось вокруг дерева в совершенно немыслимой позе. Один глаз, пустой и безжизненный, был широко раскрыт, другой отсутствовал: половина лица превратилась в глубокую рану. Но в старике еще теплилась жизнь, хотя тонкие душевные нити дрожали и отрывались уже от изувеченной плоти. Гхэ смотрел на Гана, удивляясь себе: с какой стати он испытывает жалость к этому беспокойному, опасному старику? Представшая ему картина была бессмысленной: великий ученый, перо которого рождало такие загадочные и прекрасные творения, лежал здесь, в сотнях лиг от своего письменного стола, в лесу, с переломанными костями и торчащей из спины стрелой.

Гхэ осторожно потянул за нити, высвобождая их из тела, которое теперь послужит лишь пищей зверям и удобрит почву. Он поместил дух Гана в себя, туда, где уже обитала царственная компания, состоящая из богов, древнего императора и слепого мальчика.

«Ну вот, старик, наконец-то я тобой завладел».

«Что? – долетел до него слабый голос духа. – Что случилось? Где Хизи? Я только что ее видел…»

«Тихо, – сказал ему Гхэ. – Ты пока отдохни здесь, я все тебе объясню потом».

Вампир решительно захлопнул дверь, отгораживаясь от Гана, потому что страх и паника вновь плененного духа плохо отражались на нем самом, а позволить отвлечь себя сейчас он не мог. Но спасение старика порадует Хизи, знал Гхэ. Ради Хизи он даже позволит старому ученому говорить, пользуясь своими языком и губами. Да, она порадуется и будет ему благодарна.

Гхэ обернулся: позади него стоял Мох.

– Мне очень жаль, старик, – сказал шаман мертвому телу. – Если бы ты сообщил мне о них раньше…

Гхэ сардонически улыбнулся:

– У него было слишком много секретов, а теперь он лишился их всех.

Мох пожал плечами, потом глаза его загорелись, когда он показал вверх, туда, куда вела тропа.

– Покорные мне духи перебили тех, кто удерживал проход, а третья часть моих сил приближается к этому хребту с другой стороны. Мы скоро их захватим, если только что-нибудь еще не случится.

– Когда мы в самом деле захватим их, отдай мне Квен Шен, – решительно заявил Гхэ.

– Что ж, согласен. – В голосе Мха прозвучало сомнение.

– Что не так? – спросил Гхэ.

Шаман обеспокоенно покачал головой:

– Это выглядит слишком простым. Планы Чернобога бывают более хитрыми. Я ничему не могу верить, пока мы не завладеем Хизи и не доберемся до Реки.

– А далеко это?

– До Изменчивого? Мы рядом с его истоком, а русло его начинается менее чем в лиге отсюда. – Мох сжал кулак. – Как только мы захватим Хизи, нас уже ничто не остановит. Стоит нам добраться до его вод, и ни одному богу уже не хватит сил отобрать ее у Изменчивого.

– Они ведь ищут его исток, – сказал Гхэ. – Так почему бы просто не позволить им достичь цели?

– Нет, им не следует туда попадать. Такое им нельзя позволить ни за что. Да им это и не удастся. Полсотни моих самых быстрых всадников отправились вперед еще много дней назад, я лишь недавно видел их своими путешествующими глазами. Случись нам потерпеть поражение, они преградят дорогу к истоку.

– Откуда ты узнал, что именно они ищут? – спросил Гхэ.

Гаан покачал головой:

– Я не знаю ничего наверняка. Тут делаешь ставку, как в игре. Может быть, я и ошибаюсь, хотя едва ли.

– Тогда отправляемся, – тихо сказал Гхэ. – Нас ждет Хизи.

Лесная стая глядела на них, но не приближалась, и на протяжении пятидесяти ударов сердца никто не двинулся и не произнес ни слова. Карак с непроницаемым видом сидел в седле, и Перкар не мог понять, о чем он думает. Над горами пролетел порыв ветра, и далекие крики менгов стали слышнее.

Перкар обнажил Харку. Он знал, что за стая перед ним: однажды она его убила.

– Ты видишь Охотницу? – спросил он меч.

«Нет. Однако это ее свита. И все же я не чувствую опасности с их стороны».

– Не чувствуешь опасности?

«Не думаю, что они охотятся за вами».

– За кем же тогда, за менгами?

«Подожди, – ответил Харка. – Посмотри туда».

Перкар почувствовал, как его взгляд устремился в сторону, и увидел богиню, появившуюся среди могучей стаи. Когда он в последний раз видел Охотницу, она приняла вид покрытой темным мехом женщины-альвы с рогами и кошачьими зубами. Охотница ехала на львице; Перкару удалось убить грозное животное, прежде чем богиня поразила его самого копьем.

Теперь вид Охотницы изменился, но ошибиться было невозможно. Богиня потока однажды объяснила юноше, что боги принимают обличье тех людей, с которыми когда-то имели дело, в особенности если попробовали их крови. Охотница, как было известно Перкару, знала вкус крови многих – людей, альв и прочих. Сейчас она была более или менее похожа на человека: высокая гибкая светлокожая женщина с густыми черными волосами, заплетенными в косу, падающую до колен. Но ее темно-карие глаза не имели белков, что придавало ей вид скорее статуи, а не живого существа. Охотница была обнажена, а в руке сжимала то самое копье, которое однажды вонзилось Перкару в горло. Как и раньше, на гордо поднятой голове росли загнутые назад, словно у лани, рога.

– Ах, что за прекрасная стая, – вздохнула она, и Перкар узнал жестокий голос, который так хорошо помнил. Охотница взглянула на юношу и широко улыбнулась. – Немногим удается ускользнуть от меня, – сказала она ему. – Такого больше не случится, если я вздумаю на тебя охотиться. Я знаю теперь силу Харки. Помни об этом, малыш. – Богиня прошла между своими воинами-волками; ее взгляд скользнул по Караку, и она рассмеялась серебристым смехом. Однако Охотница ничего ему не сказала и вместо этого подошла к Хизи, сидевшей на коне позади Ю-Хана.

– Ну, дитя, ты готова? Сейчас начнется последняя гонка.

– Они убили Гана, – сказала Хизи, и Перкар понял, что девочка пробудилась к жизни: удивление в ее голосе сменилось яростью. – Они убили моего учителя.

Тзэм спрыгнул с коня и встал между Охотницей и Хизи, но богиня просто кивнула в ответ на слова девочки.

– Не будет никакой последней гонки, – возбужденно сказал Карак, – если мы немедленно не тронемся в путь.

– Как прикажешь, благородный… Шелду, не так ли? Как прикажешь.

– Я не ожидал твоего появления, – продолжал Карак.

– Мне больно это слышать, – ответила Охотница. – Больно подумать, что ты мог не позвать меня на такую замечательную охоту.

Карак промолчал. Что происходит? Что за игру затеяли боги? Но времени на размышления у Перкара не осталось – богиня снова повернулась к нему, и у юноши побежали мурашки по коже от воспоминания о равнодушной веселости, с которой она однажды его убила.

– Ну, милый мальчик, – сказала она, подойдя так близко, что Перкар разглядел ее кошачьи клыки и черный язык, – поскачешь ли ты со мной?

– Поскачу с тобой?

– На них, – ответила Охотница, показывая в ту сторону, откуда доносились крики приближающихся менгов. – Кто-то должен их остановить, иначе твои друзья никогда не доберутся до истоков Изменчивого. Но мне нужна помощь, пожалуй, а я хорошо помню, как любишь ты шум битвы.

– Никогда особенно его не любил, – пробормотал Перкар.

– Но ты сражался со мной однажды и даже убил моего скакуна, моего любимого скакуна. Теперь я даю тебе возможность биться вместе со стаей. Немногим смертным выпадало такое удовольствие, и уж совсем единицы сражались с обеих сторон моего копья.

Перкар оглянулся на своих спутников. Взгляд Нгангаты ясно говорил «нет», но Карак удовлетворенно кивал, а в глазах Хизи… в глазах Хизи было столько разных чувств, и ни в одном из них Перкар не был уверен…

– Хорошо, – ответил он. – Да, я согласен, если ты обещаешь, что тискава будет мой.

– Ты обнаружишь, что это грозный противник, – ответила Охотница. – Но как пожелаешь.

– Подожди минутку, – сказал Перкар и направил Тьеша к Хизи. Он взглянул ей в глаза и понял по ответному взгляду, что девочка оправилась после шока: ее глаза стали ясными и умными, как всегда.

– Если мы больше не увидимся, – сказал он, – прости меня.