– Ты здесь со времен Первой династии? Мальчик пожал плечами.

– Я время от времени засыпаю. Я спал, когда ты явился, но этот мой зверек разбудил меня. – Он игриво подергал золотую цепь, и темнота на ее конце всколыхнулась.

Гхэ не стал спрашивать о том, кого жрец держал на цепи, помня, что ему следует притворяться слепым; не спросил он ничего и о книгах, оружии и черепах, лежащих на возвышении.

– Все ли свои вопросы ты задал?

– Я не знаю, о чем еще спрашивать.

– Может быть, ты хотел бы поговорить с кем-нибудь еще?

– С кем-нибудь еще?

– Ну да. С одним из моих компаньонов, например. Гхэ осторожно оглядел зал. Других компаньонов, кроме «зверька» – что бы это ни было, – он не заметил.

– Я внимаю звуку льющейся воды, – ответил он обычной формулой: так ученик принимает мудрые наставления учителя, – и понял еще прежде, чем услышал лающий смех жреца, как нелепо прозвучали его слова.

– Ну что ж, с кем бы нам поговорить? – Мальчик встал, подошел к черепам и провел по гладкой поверхности одного из них рукой. – С Сутазнатой? С Нангенатой? Нет! Тебе наверняка захочется побеседовать с Ленгнатой. Вот. – Он взял один из черепов, вернулся на прежнее место и сел.

– Давай-ка, Ленгната, поговори со своим верным подданным Йэном.

Мальчик, должно быть, безумен, подумал Гхэ. Совершенно безумен.

– Ты издеваешься надо мной, – неожиданно услышал Гхэ собственный хриплый голос и схватился за горло. – Не мешай мне спать. У меня нет подданных, да и никогда не было, – продолжал говорить Гхэ, как ни старался удержать слова.

– Нет! Перестань! Заставь его прекратить! – крикнул Гхэ уже по собственной воле. Он ничего – никакой вторгшейся в него сущности – не ощущал; просто словно кто-то заставлял его говорить – вот и все.

Мальчик хихикнул, а Гхэ ответил сам себе:

– Убей его, если сможешь, а если нет – беги. Если ты подданный Шакунга… – Гхэ напрягся, изо всех сил стараясь заставить голос умолкнуть, но безуспешно: слова лились из его рта по-прежнему. Гхэ лишь краем сознания отметил, что при упоминании имени Шакунга мальчик-жрец чуть не вдвое сложился от смеха.

«Остановись! Прекрати!» – думал Гхэ, а Ленгната все продолжал безумно что-то бормотать его языком. В отчаянии Гхэ выставил щупальце силы, стараясь найти способ заставить голос умолкнуть, убить говорящего. Щупальце протянулось внутрь черепа, обнаружило там призрачный узел светящихся нитей и судорожно вцепилось в него. Гхэ мысленно сжал нити в кулаке и рванул. Бормотание внезапно прекратилось, и почти инстинктивно Гхэ притянул к себе дух Ленгнаты и привязал его там же, где и призрак слепого мальчика. Дух оказался слабым, измученным голодом, и справиться с ним было нетрудно.

– Верни его обратно, – медленно и отчетливо проговорил жрец. Теперь ему явно не было смешно.

– Нет, – выдавил из себя Гхэ. – Не думаю, что я на это соглашусь. – Как нападающая змея, он нанес удар, стараясь вырвать душевные нити и с ними жизнь жреца-хранителя.

Пламя заполнило все существо Гхэ, полыхнуло из его глаз и рта; словно от могучего удара, тело его выгнулось и рухнуло, извиваясь, на каменный пол. Он забился как безумный, слыша собственные вопли, но не в силах их прекратить. Крохотная часть его сознания, оставшаяся нетронутой, пыталась преодолеть мучительную боль, понять, что с ним происходит. Гхэ рванулся к мальчику и встретил нечто, пронзившее его, словно меч. Он ждал следующего удара, удара, который покончит с ним, но что-то остановило руку жреца. Безусловно, это сделал не сам Гхэ, хотя он чувствовал в себе твердый стержень силы, все еще неизрасходованной. Он ухватился за него и, дрожа, снова повернулся к мальчику.

На лице того появилась злорадная улыбка. «Зверек» на цепи поднялся и теперь, как увидел Гхэ, принял форму человека: высокого могучего воина с огромными рыбьими глазами и похожим на клюв крючковатым носом. Воин был облачен в доспехи, сделанные из панциря какого-то гигантского пресмыкающегося, и размахивал аквамариновым мечом. За его выпуклыми глазами зияла пустота, полная тьмы и вспыхивающих искр. На длинных черных волосах сверкала золотая императорская корона.

– Склонись, Йэн, – бросил жрец, – преклони колени, дабы твой император мог тебя приветствовать.

Гхэ все еще ощущал опаляющее пламя, но боль теперь казалась иллюзорной, не телесной. Глаза и тело его словно плавились, и все же он оставался цел.

О чем это говорит жрец-хранитель? Призрак, который он держал на цепи, вовсе не был императором: Гхэ много раз видел повелителя. Нет, это всего лишь дух или демон.

– Как я вижу, ты не узнаешь первого императора, сына Реки.

Гхэ открыл рот, чтобы ответить, но не смог вдохнуть воздух. Такое невозможно, он был уверен. Не может же перед ним быть сам Шакунг. Окажись слова жреца правдой, значит, мальчик обладает невероятным могуществом… И действительно, Гхэ отчетливо видел теперь эту силу: словно молнии сверкали в сердце жреца, там бушевал пламенный ураган. Что он наделал, что разбудил!

– Ну же. Отдай мне то, что взял.

«Меня все равно ждет смерть», – понял Гхэ и кинулся на жреца, нанося удары скорее чтобы отвлечь его, не надеясь вырвать душевные нити. Не сделал он и четырех шагов, как почувствовал, что удары его теряют силу; но тут он прыгнул, взвился в воздух. Мальчик-жрец завопил в ярости, когда понял, что является целью Гхэ, и тот почувствовал, как словно тысячи раскаленных игл впились в его тело. Призрак Шакунга метнулся наперехват, как черная молния; там, где его ноги касались пола, в воздух взлетали осколки камня. Но тут Гхэ врезался в ревущую колонну воды. Она ударила его, как безжалостный кулак великана. Свет в его глазах померк, мысли заглушил гром, и Гхэ рухнул в пустоту.

Барабанный бой стал отдаляться; вместо него пришла обволакивающая тишина, в которой не было слышно даже биения сердца Хизи. Ее охватило ощущение полета, быстрого движения, хотя в лицо ей не дул подтверждающий это ветер. Однако стискивавший ее раньше острыми когтями страх исчез вместе со звуками барабанов и ее собственного сердцебиения; Хизи с изумлением обнаружила, что все время крепко зажмуривала глаза, и поспешила их открыть.

Под ней что-то проносилось, широкое и бескрайнее; это могло быть лишь землей, на которую она смотрела с огромной высоты. Все окутывал сумрак: холмы казались темно-синими, равнины голубоватыми, извивающиеся по ним черные линии были, наверное, реками и ручьями. Самый яркий свет окружал саму Хизи – она неслась в облаке искр вроде тех, что выбрасывает высоко вверх костер; Хизи испытала потрясение, поняв, что искры не просто окружают ее, а сыплются из ее тела, рдеющего, как пылающая головня.

«Во что я превратилась?» – гадала Хизи. Но ведь она продолжала чувствовать себя самой собой… Впереди Хизи с такой же скоростью неслась вторая головня; за ней тянулся огненный хвост, как за кометой, о которых Хизи читала. В середине пылало белое пламя, окруженное оранжевым, желтым, постепенно переходящим в нежнейшие оттенки бирюзового, зеленого и, наконец, фиолетового шлейфом. Это было потрясающе красиво, и Хизи ощутила, что страх отлетел, как отрезанный локон, и в ней сохранились лишь способность удивляться и любопытство.

Что произошло? Хизи старалась понять, что случилось, мчась со все большей скоростью над странным ландшафтом, расстилающимся внизу, словно то спокойное, то бурное море.

Она провалилась в барабан. Должно быть, она в том, другом мире, о котором говорил Братец Конь; Хизи подумала, что никогда полностью в его рассказы не верила, несмотря на свой опыт соприкосновения со сверхъестественным. Призраки и бог-Река были ей знакомы; здешние же боги и демоны, миры, населенные ими, казались выдумкой, и Хизи всегда считала верования менгов просто суеверием. Это и заставило ее потерять осторожность, связаться с чем-то, чего она совершенно не понимала. Может быть, она умерла, думала Хизи. Должно быть, сейчас она очень напоминает призрак вроде того, что напал на нее в Зале Мгновений. Может быть, тело содрано с нее, как кожура с фрукта? И теперь Тзэм, плача, обнимает ее безжизненный труп?