Поэтому он улыбнулся вымученной улыбкой, махнул рукой в сторону крутого склона скалы и сказал:

– Ну, это еще не гора – скорее просто одинец. – Он показал на высокие пики на северо-востоке. – Вон там и правда горы. Будь доволен, что мы их обогнули.

– Я и доволен, – согласился Тзэм, вытирая лоб и озираясь. – А здесь, наверху, хорошо. Вершина скалы напоминает мне место, куда мы с Хизи часто ходили.

– Правда? – Перкару трудно было представить себе такое. То, что он видел в столице империи, производило, конечно, сильное впечатление, и на расстоянии его высокие каменные стены обладали своеобразной загадочной красотой; но ничто из виденного им в Ноле не напоминало выветренного камня склона, на котором они сидели, и зеленой долины с извивающимся по ней ручьем у подножия скалы, где расположились Хизи и остальные.

– Более или менее, – уточнил Тзэм. – Немного похоже на то, как мы сидели на крыше дворца и смотрели сверху на город. Так же светит солнце, так же пахнет. И там был дворик с цветами, совсем как здесь. – Толстым как сосиска пальцем Тзэм показал на заросли белого тысячелистника, окрашенные в розовый цвет закатом; ковер соцветий колыхался под еле заметным ветерком, резко контрастируя с голыми черными скелетами хребтов, окружавших плато с юга и с запада.

– Я никогда ничего подобного в Ноле не видел, – признался Перкар. – Да я и недолго там пробыл.

– И к тому же по большей части ты был на берегу Реки, я знаю. – Массивное лицо Тзэма отразило непривычную задумчивость. – Я пришел просить тебя об одолжении, – неожиданно выпалил он.

– Проси, – ответил Перкар. – Хотя я и не знаю, чем сейчас могу быть тебе полезен.

– Можешь, можешь, – заверил его Тзэм. – Ох, до чего же хорошо, что ты понимаешь мой язык! Даже Хизи говорит по-нолийски, только когда мы остаемся одни, да и то теперь все реже и реже. Она хочет, чтобы я научился говорить по-менгски. – Он смущенно потупился. – Мне это не очень хорошо дается.

Перкар понимающе кивнул:

– Мне тоже, друг. Я говорю на твоем языке, потому что меня каким-то образом научил ему бог-Река. Или, может быть, Хизи, сама о том не подозревая. Но по-менгски я говорю еще хуже тебя.

– Я спорить мы говорить друг друга хорошо на менгски, – заикаясь, сказал Тзэм на языке кочевников.

– Да. Мы говорить вместе хорошо, – на таком же ломаном языке ответил ему Перкар, и оба улыбнулись. Юноша снова ощутил теплое чувство к великану, которое было трудно объяснить: Тзэм покушался на его жизнь при первой встрече, а с тех пор держался настороженно. Но что-то в его преданности Хизи, в его искренней бескорыстной любви к ней вызывало симпатию Перкара. Когда бог-Река стал изменять Хизи, только Тзэм не дал Перкару ее убить: не силой, а просто своим присутствием, заслонив ее своим израненным телом. Прежде чем он смог бы убить Хизи, Перкар должен был бы убить Тзэма – а на это он оказался не способен: может быть, потому, что великан многим так напоминал Нгангату. Дело было не в том, что оба они – полукровки; просто у обоих были яростные добрые сердца.

Перкар так близко и не познакомился с Тзэмом. Из-за ран, полученных при бегстве из Нола, полувеликан не смог участвовать в осенней и зимней охоте менгов. А потом и сам Перкар пострадал – сразу же, как вернулся в деревню.

– Тебе почти удалось рассмешить меня, – сказал он Тзэму, все еще улыбаясь после обмена репликами на ломаном менгском. – Это больше, чем удавалось последнее время кому-нибудь из-за моего паршивого настроения. Так что проси об этом твоем одолжении.

– Пожалуй, сначала ты должен кое о чем узнать, – начал Тзэм серьезно, и улыбка сбежала с его лица. – О чем-то, чего я стыжусь. Когда ты был болен, я советовал Хизи не возиться с тобой, оставить тебя умирать.

Перкар медленно кивнул, сузив глаза, но не стал перебивать Тзэма, и тот продолжил свои признания, упорно глядя на кустик тысячелистника у себя под ногами.

– Она и так уже многого натерпелась, – объяснил Тзэм. – Как я тогда понял, она должна была проделать что-то с этим своим барабаном. Что именно, мне неизвестно, я знал одно – для нее это очень опасно. Я не мог вынести мысли о том, что может случиться…

– Я понимаю, – перебил его Перкар. – Этого ты можешь не объяснять. Она ведь ничего мне не должна.

– Она думает не так. Может быть, и правда она у тебя в долгу. Но это к делу не относится, потому что я уж точно твой должник. Ты спас ее, когда я не смог этого сделать. Ты спас нас обоих. – Тзэм нахмурился и закусил губу. – Это ужасно меня злило.

Перкар усмехнулся, хотя это был невеселый смех.

– Думаю, что понимаю и это тоже.

– Но самого худшего я еще не сказал, – продолжал полувеликан. – После того как меня ранили, я лежал пластом, и вокруг были только эти люди, бормочущие тарабарщину, а потом мне только и оставалось, что поразвлечься с их женщинами… – Он пожал плечами. – Но это все к делу не относится. Беда была в том, что Хизи все время куда-то исчезала, уезжала вместе с тобой. Я решил, что больше не смогу защищать ее, не смогу даже сопровождать. И я подумал: вы с ней поженитесь и для меня все вообще станет плохо. Хизи я не мог ничего этого сказать, понимаешь?

– Поженимся? – изумленно переспросил Перкар. – Откуда ты взял, что мы влюбились друг в друга?

Тзэм беспомощно пожал своими массивными плечами:

– Не знаю. Ничего я не знаю. Но она к тебе привязана, как раньше была привязана только ко мне и к Квэй и к Гану. Это меня испугало. И когда я подумал, что она собирается рискнуть жизнью ради тебя, такая возможность испугала меня еще больше.

– Ты испугался потому, что ты ее любишь.

– Нет, дело в другом, и это-то самое плохое. Я ведь думал: «Что я буду делать без нее?» – а не «Что она будет делать без меня?»

Перкар долгую минуту всматривался в лицо великана, искаженное страданием.

– Хизи знает? – спросил он тихо.

– Она знает, что здесь от меня нет прока. Она меня жалеет. Она старается скрыть это за всякими красивыми словами, но так оно и есть. К вам остальным она обращается за помощью, у вас черпает силу, а меня она только жалеет. И она права. От меня здесь нет никакой пользы. Да и нигде нет – кроме как в Ноле, во дворце. Там ведь такое маленькое пространство. Там легко было быть сильным, Перкар.

Перкар подумал, что никогда еще не видел такой скорби. Как и все в нем, печаль великана было огромной.

– Так что же я могу сделать для тебя, друг? – ласково спросил Перкар.

– Научи меня биться не только на кулаках. Научи меня снова приносить пользу. Дай мне знание об этой стране.

– Что? Но я же не знаю здешних краев – мой дом далеко отсюда. И я совсем не великий воин.

– Я видел, как ты сражаешься, – сказал Тзэм. – Если ты не хочешь помочь…

– Погоди, погоди, я хочу, чтобы ты понял. Я хорошо сражаюсь, потому что у меня бог-меч, а вовсе не потому, что я такой уж умелый.

– Не понимаю. Ведь это же в твоей руке меч.

– Это так. Но Харка рассекает сталь, показывает мне, куда нужно ударить – а если я делаю ошибку и получаю рану, Харка меня исцеляет.

– Но все равно: ты знаешь, как биться мечом, иначе все это не принесло бы тебе пользы.

– Это верно. Я неплохой боец, просто не такой великий воин, каким ты меня считаешь. Ну а насчет обучения… Я никогда ничего такого не делал.

– Ты все же мог бы научить меня, – настаивал Тзэм.

– Почему ты обращаешься ко мне? – с внезапным подозрением спросил Перкар. – Почему не к Нгангате, Ю-Хану или Предсказателю Дождя? Потому что я убийца? Потому что достаточно показать Перкару на врага и сказать «Убей»? Натравить, как собаку? – Юноша пытался сдержать накопившуюся в нем горечь, но она все же выплеснулась наружу. Тзэм считал себя бесполезным. Но, может быть, это лучше, чем иметь всего единственное применение? И какой прок быть убийцей, если ты боишься всего на свете?

Тзэм ничего не ответил на пламенную речь Перкара, но его брови полезли вверх.

– Отвечай, – потребовал Перкар, – почему я?