— Вернее, я догадываюсь, чего вы желаете, и этого с меня достаточно, — сказала Мадлен.

— Вы чудная женщина, хозяюшка, и я полагаюсь на вас.

Сказав это, д’Артаньян подмигнул Планше и отправился в собор Богоматери.

Д’Артаньян шел по Новому мосту, радуясь, что снова обрел Планше. Ведь как ни был он полезен доброму малому, но Планше был ему самому гораздо полезнее. В самом деле, ничто не могло быть ему приятнее в эту минуту, как иметь в своем распоряжении храброго и сметливого лакея. Правда, по всей вероятности, Планше недолго будет служить ему; но, возвратясь к своему делу на улице Менял, Планше будет считать себя обязанным д’Артаньяну за то, что тот, скрыв его у себя, спас ему жизнь, а д’Артаньяну было очень на руку иметь связи в среде горожан в то время, когда они собирались начать войну с двором. У него будет свой человек во вражеском лагере, а такой умница, как д’Артаньян, умел всякую мелочь обратить себе во благо.

В таком настроении, весьма довольный судьбой и самим собой, д’Артаньян подошел к собору Богоматери.

Он поднялся на паперть, вошел в храм и спросил у ключаря, подметавшего часовню, не знает ли он г-на Базена.

— Господина Базена, причетника? — спросил ключарь.

— Его самого.

— Вот он прислуживает за обедней, в приделе Богородицы.

Д’Артаньян вздрогнул от радости. Несмотря на слова Планше, ему не верилось, что он найдет Базена; но теперь, поймав один конец нити, он мог ручаться, что доберется и до другого.

Он опустился на колени, лицом к этому приделу, чтобы не терять Базена из виду. По счастью, служилась краткая обедня, она должна была скоро кончиться. Д’Артаньян, перезабывший все молитвы и не позаботившийся захватить с собой молитвенник, стал на досуге наблюдать Базена.

Вид Базена в новой одежде был, можно сказать, столь же величественный, сколь и блаженный. Сразу видно было, что он достиг или почти достиг предела своих желаний и что палочка для зажигания свеч, оправленная в серебро, которую он держал в руке, казалась ему столь же почетной, как маршальский жезл, который Конде бросил, а может быть, и не бросал, в неприятельские ряды во время битвы под Фрейбургом.

Даже физически он преобразился, если можно так выразиться, совершенно под стать одежде. Все его тело округлилось и приобрело нечто поповское. Все угловатости на его лице как будто сгладились. Нос у него был все тот же, но он тонул в круглых щеках; подбородок незаметно переходил в шею; глаза заплыли, не то что от жира, а от какой-то одутловатости; волосы, подстриженные по-церковному, под скобку, закрывали лоб до самых бровей. Заметим кстати, что лоб Базена, даже совсем открытый, никогда не превышал полутора дюймов в вышину.

В ту минуту как д’Артаньян кончил свой осмотр, кончилась и обедня. Священник произнес «аминь» и удалился, благословив молящихся, которые, к удивлению д’Артаньяна, все преклонили колена. Он перестал удивляться, узнав в священнослужителе самого коадъютора, знаменитого Жана-Франсуа де Гонди, который уже в это время, предчувствуя свою будущую роль, создавал себе популярность щедрой раздачей милостыни. Для того чтобы увеличить эту популярность, он и служил иногда ранние обедни, на которые обычно приходит только простой люд.

Д’Артаньян, как и все, опустился на колени, принял причитающееся на его долю благословение, перекрестился, но в ту минуту, когда мимо него, с возведенными к небу очами, проходил Базен, скромно замыкавший шествие, д’Артаньян схватил его за полу; Базен опустил глаза и отскочил назад, словно увидел змею.

— Господин д’Артаньян! — воскликнул он. — Vadе retro, Satanas![6]

— Отлично, милый Базен, — ответил, смеясь, офицер, — вот как вы встречаете старого друга.

— Сударь, — ответил Базен, — истинные друзья христианина те, кто споспешествует спасению, а не те, кто отвращает от него.

— Я вас не понимаю, Базен, — сказал д’Артаньян, — я не вижу, как я могу служить камнем преткновения на вашем пути к спасению.

— Вы забываете, — ответил Базен, — что пытались навсегда закрыть к нему путь для моего бедного господина; из-за вас он губил свою душу, служа в мушкетерах, хотя чувствовал пламенное призвание к церкви.

— Мой милый Базен, — возразил д’Артаньян, — вы должны были бы понять уже по месту, где меня видите, что я очень переменился: с годами становишься разумнее. И так как я не сомневаюсь, что ваш господин спасает свою душу, то я хочу узнать от вас, где он находится, чтобы он своими советами помог и моему спасению.

— Скажите лучше — чтобы вновь увлечь его в мир? По счастью, я не знаю, где он, так как, находясь в святом месте, я никогда не решился бы солгать.

— Как! — воскликнул д’Артаньян, совершенно разочарованный. — Вы не знаете, где Арамис?

— Прежде всего, — сказал Базен, — Арамис — это имя погибели. Если прочесть Арамис навыворот, получится Симара, имя одного из злых духов, и, по счастию, мой господин навсегда бросил это имя.

— Хорошо, — сказал д’Артаньян, решившись перетерпеть все, — я ищу не Арамиса, а аббата д’Эрбле. Ну же, мой милый Базен, скажите мне, где он.

— Разве вы не слыхали, господин д’Артаньян, как я ответил вам, что не знаю этого?

— Слышал, конечно; но я отвечу вам, что это невозможно.

— Тем не менее это правда, сударь, чистая правда, как перед богом…

Д’Артаньян хорошо видел, что ничего не вытянет из Базена; ясно было — Базен лжет, но по тому, с каким жаром и упорством он лгал, можно было легко предвидеть, что он от своего не отступится.

— Хорошо, — сказал д’Артаньян. — Так как вы не знаете, где живет ваш барин, не будем больше говорить о нем и расстанемся друзьями; вот вам полпистоля, выпейте за мое здоровье.

— Я не пью, сударь, — сказал Базен, величественно отводя руку офицера. — Это подобает только мирянам.

— Неподкупный! — проворчал д’Артаньян. — Ну и не везет же мне!

И так как д’Артаньян, отвлеченный своими размышлениями, выпустил из рук полу Базена, тот поспешил воспользоваться свободой для отступления и быстро удалился в ризницу; он и там не считал себя вне опасности, пока не запер за собой дверь.

Д’Артаньян, задумавшись, не двигался с места и глядел в упор на дверь, положившую преграду между ним и Базеном; вдруг он почувствовал, что кто-то тихонько коснулся его плеча.

Он обернулся и едва не вскрикнул от удивления, но тот, кто до него дотронулся пальцем, приложил этот палец к губам в знак молчания.

— Вы здесь, мой дорогой Рошфор? — сказал д’Артаньян вполголоса.

— Ш-ш… — произнес Рошфор. — Знали вы, что я освободился?

— Я узнал это из первых рук.

— От кого же?

— От Планше.

— Как, от Планше?

— Конечно. Ведь это он вас спас.

— Планше? Мне действительно показалось, что это он. Вот доказательство, мой друг, что благодеяние никогда не пропадает даром.

— А что вы здесь делаете?

— Пришел возблагодарить господа за свое счастливое освобождение, — сказал Рошфор.

— А еще зачем? Мне кажется, не только за этим.

— А еще за распоряжениями к коадъютору; хочу попробовать, нельзя ли чем насолить Мазарини.

— Безумец! Вас опять упрячут в Бастилию!

— Ну нет! Об этом я позабочусь, ручаюсь вам. Уж очень хорошо на свежем воздухе, — продолжал Рошфор, вздыхая полной грудью, — я поеду в деревню, буду путешествовать по провинции.

— Вот как? Я еду тоже! — сказал д’Артаньян.

— А не будет нескромностью спросить куда?

— На розыски моих друзей.

— Каких друзей?

— Тех самых, о которых вы меня вчера спрашивали.

— Атоса, Портоса и Арамиса? Вы их разыскиваете?

— Да.

— Честное слово?

— Что же тут удивительного?

— Ничего! Забавно! А по чьему поручению вы их разыскиваете?