— Дженни, — входя в комнату уже одетая, сказала пасторша, — по какому адресу находится контора Бенедикта?

Дженни вспомнила, что в письме была приписка с указанием адреса деловой конторы на случай, если бы она захотела приехать в деревню. Ей надо было только дать знать, и её проводили бы.

— Я уже изорвала письмо, не знаю, — угрюмо буркнула Дженни.

— Какое же ты неосторожное дитя, Дженни! Сколько раз я тебе говорила, что письма — документы. Писать их не нужно, а вот полученные надо хранить. Подумай, каким богатейшим материалом могли бы тебе послужить в жизни эти два знаменитых письма. А ты их рвешь.

Ни слова не ответила Дженни, направляясь к выходу, и пасторше ничего не оставалось, как идти за нею. Передав первому же посыльному письмо для Тендля, обе дамы отправились завтракать.

От Дженни Мильдрей поехал в юридическую контору, где и застал Тендля, уже собиравшегося уезжать. Увидев Мильдрея, он счёл, что это официальный визит.

— Добрый день, лорд Мильдрей. Вы, по всей вероятности, к дяде. Но он заболел, и я один сегодня справился со всеми делами. Но я всецело к вашим услугам, если могу заменить вам дядю.

— Нет, мистер Тендль, я именно к вам. Я привёз вам письмо от лорда Бенедикта с извинениями за вчерашний печальный факт. Лорд Бенедикт хочет лично извиниться перед вами. Но в его доме, под его наблюдением, лежит сейчас тяжелобольная, которую он не может оставить надолго. Я уполномочен упросить вас предоставить ему эту возможность и поехать вместе со мной к нему в деревню. Прочтите, пожалуйста, это письмо; быть может, вы не откажете лорду Бенедикту в его настойчивой просьбе.

Мистер Тендль прочел письмо и весь зарделся от удовольствия.

— Я даже и не мечтал о счастье погостить у лорда Бенедикта, о котором столько слышал. Но я, право, не знаю, как мне быть с дядей, с конторой и с вещами. Я, пожалуй, приехал бы завтра.

— Это будет сложнее. Вы так обрадуете лорда Бенедикта, если приедете сегодня. У меня коляска, мы заедем к вашему дяде и к вам, и как раз успеем к поезду.

Мистеру Тендлю самому так захотелось поехать сегодня же, что Амедею не составило труда уговорить его окончательно. Через несколько минут молодые люди уже сидели в коляске и мчались к дяде Тендля. Дядя и сам был польщен приглашением лорда Бенедикта, быстро были собраны необходимые вещи, и новые друзья примчались на вокзал в последнюю минуту. Благополучно добравшись до дома лорда Бенедикта, они были встречены обаятельным хозяином, представившим Тендля своей семье. Очарованный красотой и любезностью Наль и дружелюбием Николая, Тендль сразу почувствовал себя, как дома. Он и не заметил, как пролетел вечер.

Сандра, уже окрепший, тоже спустился вниз и ещё больше улучшил настроение Тендля. Несколько побаиваясь учёности Николая и Флорентийца, Тендль вскоре забыл о робости и выказал себя не только культурным и образованным человеком, но и очень весёлым и остроумным собеседником. Когда расходились по комнатам. Флорентиец поручил Сандре завтра проводить гостя к озеру, а днём обещал сам показать Тендлю наиболее красивые окрестности.

Оставшись один с Наль и Николаем, Флорентиец сказал, что Алисе гораздо лучше, что дня через три она сможет сидеть в кровати и затем начнёт быстро поправляться. На удивлённые вопросы Наль он ответил, что, собственно говоря, болезнь Алисы нельзя рассматривать как обычную болезнь. Что у неё раздвоение сознания благодаря чрезвычайно сильному нервному шоку, который дал возможность её сознанию проникнуть в эфирные волны тех вибраций и той частоты колебаний, которые ей были недоступны в её здоровом физическом состоянии.

— Такие состояния могут быть губительными, даже смертельными. Человек, попадая в сферы высшей красоты, о которой он и не догадывался, живя на земле, не хочет возвращаться. Если же он вёл низменную жизнь, нервный шок такой силы может столкнуть его в сферу отвратительных низких вибраций. Возвращение грозит ему безумием или припадками какой-либо страшной болезни, А девочка Алиса возвращается к нам ещё более прекрасной, чем была. Та атмосфера, где жил её дух эти дни, — недосягаемая для неё прежде, — будет теперь открыта для неё всегда. Она будет слышать её, общаться с теми, кого там узнала.

— Скажи, отец, что это происходит теперь со мной? Бывало, я и раньше так ясно видела дядю Али, даже как будто слышала его голос. Стоило мне усиленно подумать о нём, как он вставал передо мной в отдалении. Теперь же, когда я в одиночестве сидела у постели Алисы, я начинала видеть её так, словно бы она соткана из тончайшей светящейся паутины и высоко летает надо мной. Она была весёлой, радостной, смеялась и говорила: "Не бойся, Наль, я вернусь. Я могла бы уже вернуться, но мне так не хочется". Всё это, отец, я принимала за фантазию, за игру моего напуганного болезнью Алисы воображения. Но после услышанного сейчас мне начинает казаться, что это могло быть в действительности.

— Вне всякого сомнения, ты видела реальные факты, Наль. Но для того, чтобы реальные факты миров, живущих по иным, чем земля, законам и с иными частотами волн были правильно восприняты земным человеком, нужен не только дар. Дар — как музыкальная одарённость — принадлежит избранникам. Но нужна ещё такая чистота сердца, такое бесстрашие и бескорыстие, чтобы ничто не могло их нарушить и ничто из пролетающих мимо грязных токов и течений не могло зацепиться за человека. Во всех случаях, когда просыпаются сверхсознательные чувства, человек попадает в такие внешние обстоятельства, которые нужны ему, чтобы легче научиться овладеть ими. Очень часто тот, кто владеет возможностью через сознательное проникать в бессознательное творчество, не кажется людям ни возвышенным, ни слишком чистым, ни как-то особенно учёным. Словом, по мнению людей, не обладает никакими особенными качествами. Этим, друзья мои, вы никогда не смущайтесь. Убедитесь лишь в одном: если перед вами фантазёр или враль, или человек, лишённый здравого смысла, — таких людей никогда не выслушивайте и ничего от них не принимайте. Все их сны, рассказы об астральном или эфирном зрении, — всё это досужий вымысел от нечего делать. Ты уже убедилась, Наль, что в твоей жизни чудес нет, а есть только знание и труд. Обыватель счёл бы, что каждый из вас троих — ты, Левушка, Николай — уже несколько раз в своей короткой жизни был объектом чуда. На самом же деле кармические нити старших братьев, связанных с вами вековым трудом, несколько раз входили в земное взаимодействие с каждым. Потому что в вас уже созрело достаточное количество безоглядной верности, чтобы соединение с вами стало возможным.

Флорентиец простился со своими детьми, и вскоре весь дом заснул.

Прекрасное осеннее утро особенно ярко подчеркнуло красоты озера и водопада, и вконец очарованный мистер Тендль не находил слов, чтобы отблагодарить Сандру за эту утреннюю прогулку. Любя природу, Тендль оценил не только естественную её красоту, но и также такт, ум и художественный вкус, с которыми она была подана. Нигде не была нарушена гармония земли, и тем не менее всюду была видна рука человека, которая помогла ещё ярче выделиться природной красоте. Сначала беседа молодых людей вертелась около хозяина дома. Но постепенно Сандра, темпераменту которого непременно надо было излиться, рассказал спутнику о смерти пастора, о болезни Алисы и о самой Алисе. Не мог Сандра умолчать и о своей тоске по ушедшему другу, об огромном разочаровании в Дженни, так нравившейся ему когда-то.

При упоминании имени Дженни лицо Тендля стало скорбным. Даже что-то болезненное появилось в нём, и если бы Сандра не был так поглощён своими излияниями, он непременно заметил бы перемену в своём приятеле.

— Ну, Сандра, не могу сказать, чтобы ты был любезным хозяином и привёл своего друга в весёлое расположение духа, — раздался внезапно голос Флорентийца. — А что, лорд Бенедикт?

— Да посмотри на нашего гостя внимательно. В твоём обществе он стал похож на рыцаря печального образа. Тебе не следовало так увлекательно рассказывать о своих горестях. Впечатлительная натура мистера Тендля слишком реагирует на твои речи. Не печальтесь, мистер Тендль, жизнь только внешне безжалостна к людям. На самом же деле все её действия несут в себе великий смысл доброты и мудрости. В каждом из нас живёт такая чрезмерная впечатлительность, которая делает нас оголёнными перед суровыми фактами жизни. А мы должны встречать их закалёнными, принимая как можно проще и легче.