Коротко скажу: после всего, что вы сейчас знаете, вы поймёте меня. Я обещал пастору сделать всё для спасения Дженни от зла, которое она постоянно привлекает, пребывая в раздражении и впадая в бешенство. Я сделал всё, что мог. Дважды писал, раскрывая ей глаза на ту жизнь, что она себе сама создаёт. Я звал её приехать сюда и погостить у меня в те же самые дни, когда пригласил и вас. Я надеялся, — если бы добро перевесило в ней зло и Дженни хоть однажды проявила бы полную независимость от матери, которая соблазняет её блеском богатства, — я надеялся, что ваши с Дженни судьбы могут соединиться. Это не было бы счастьем для вас, но спасло бы её, так как все мои друзья и я сам помогали бы вам строить вашу семейную жизнь.

Дженни не приехала. Она бросила вызов судьбе, и нам с вами её не спасти. Вы сказали, что хотите стать членом моей семьи. Действительно ли вы этого хотите? Или мимолётное очарование уже исчезло?

— Напротив, лорд Бенедикт, за эту ночь исчезло чувство одиночества. Я надёжно пристал к берегу, и паруса моего брига готовы только к одному плаванию: под вашим руководством. Это по-английски: точно, серьёзно, неизменно.

— В таком случае, мистер Тендль, согласны ли вы, — усмехаясь образам англичанина, сказал Флорентиец, — выслушать приказания своего адмирала?

— О согласии и речи нет. ЕСТЬ принять приказание адмирала.

— До нашего нового свидания в четверг — три пункта послушания: 1. Ни под каким видом не встречаться с Дженни и не отвечать на её письмо, как бы это вам ни казалось грубым и невоспитанным. 2. Рассказать дяде всё пережитое здесь, хотя вы никогда не были с ним откровенны и вам это кажется странным. 3. Отнести письмо одному молодому человеку, переживающему сейчас большой материальный и духовный кризис. Повозиться с ним эти дни, если бы он даже показался вам трудным, и всё же помочь ему.

— И это все ваши приказания, адмирал? Да они так легки и просты, что только очень тупым солдатам могут казаться сложными. Судя по ним, я могу понять, что капитан я неважный. Но всё же ответить я могу одно: буду счастлив выполнить точно все приказания.

Что же касается молодого человека, — постараюсь отыскать его сегодня же. И если только осмелюсь допустить мысль, что данное мне поручение трудно, — разжалую себя в рядовые. Но надеюсь явиться в четверг в том же чине, ваша светлость.

— Я думаю, что подводные камни вам, Тендль, встретятся. И вы будете несколько раз вспоминать о данном сейчас слове нерушимого послушания, — подавая Тендлю письмо и, провожая его к экипажу, сказал, прощаясь, Флорентиец.

— Если я буду вспоминать, то только для того, чтобы радоваться своему счастью и получше проверить свою честь, лорд Бенедикт.

Тендль сел в коляску, лошади тронулись, и вскоре коляска исчезла из глаз Флорентийца. Но он ещё долго стоял на крыльце, посылая вслед отъезжавшему своё благословение.

Никогда ещё не испытывал Тендль такого спокойствия и радости жить, как в этот понедельник, возвращаясь в Лондон. Всё казалось ему прекрасным, и он сознавал себя сильным и уверенным. Встреча с лордом Бенедиктом открывала ему новые горизонты и давала новое направление всей его жизни. Заехав на минуту домой, наскоро переодевшись, Тендль отправился в контору. Он застал дядю в сильном раздражении, до которого его довела пасторша, являвшаяся два раза подряд, желая видеть мистера Тендля, наконец, пробравшаяся в кабинет к старому адвокату, полагая, что тот прячет племянника. Пасторша пробовала начать одну из своих безобразных сцен, но адвокат так грозно приказал клерку немедленно вызвать констебля, что леди Катарина предпочла ретироваться.

Письмо Дженни посыльный принёс через четверть часа после отъезда Тендля с Амедеем. Прочтя его теперь, Тендль даже не вздохнул, а с жаром набросился на дела, сказав дяде, что должен ему поведать о своей жизни у лорда Бенедикта. Не привыкший к откровенности племянника, но очень любивший его, старик обрадовался. Оба уговорились, что вечером пообедают в клубе, где им никто не помешает. Не успел Тендль оглянуться, как уже было пять часов. Работавший хорошо, но без особого рвения, сегодня Тендль поражал своими темпами.

— Тебя, племянник, подменили у лорда Бенедикта. — Так точно, дядя, подменили. Я теперь капитан, и мне надо крепко держать руль.

Закрыв контору, оба отправились по своим делам, уговорившись встретиться в клубе в девять часов. Не заезжая домой, Тендль отправился по адресу, указанному на письме лорда Бенедикта. То была одна из второстепенных улиц Лондона, и мистер Тендль довольно долго катил в наёмном кэбе. Велев кучеру ждать, в лабиринте огромного и неуютного дома он разыскал адресата. На его стук дверь открыла маленькая, худенькая, прелестная и необычайно опрятная старушка. На её очень красивой голове аккуратно сидел белый накрахмаленный чепец, такой же, без пятнышка, передник закрывал её бедное платье, подштопанное, но безукоризненно чистое.

— Можно видеть мистера Генри Оберсвоуда? — спросил Тендль, входя в комнату, бывшую чем-то средним между столовой и кухней.

— Генри дома, но он болен. В пути он так устал, что не мог даже подняться. Если вам необходимо его видеть, я скажу ему. А не то пожалуйте завтра, сэр.

Мистер Тендль стоял в нерешительности. Он перенёсся в дом лорда Бенедикта, вспомнил разговор с ним и ощутил определённую уверенность, что письмо следует передать именно сегодня.

— Если вы разрешите мне раздеться, миссис Оберсвоуд, я попытаюсь войти к вашему сыну. Постараюсь не расстроить его.

Старушка улыбнулась доброй улыбкой, лицо её расцвело и стало прекрасным, и она с удивлением сказала:

— Как же вы могли угадать, сэр, что я его мать? Я вас раньше никогда не видела.

— У меня, миссис Оберсвоуд, уже давно нет матери. Но я так хорошо запомнил, как проявляется материнская ласка и забота, что сразу угадал в вас мать мистера Генри, как только вы произнесли его имя.

Старушка рассмеялась, но тут же стала серьёзной и печально сказала:

— Вы вспомнили о матушке, сэр, которую потеряли, а я смеюсь. Вот как я легкомысленна. Но кто способен говорить о материнской любви таким образом, тот не может иметь недоброе сердце и причинить Генри зло. Боюсь, сэр, — вдруг перешла она на шёпот, — не случилось ли с ним чего. Он уезжал такой радостный, весёлый, уезжал надолго, а вернулся печальный, весь день молчит и стонет.

В глазах у старушки стояли слёзы. Она смотрела на гостя с таким доверием и такой надеждой, что в молодом человеке заговорило чувство опеки над слабейшим, и он весело ей сказал:

— Я привёз ему письмо от такого доброго и сильного волшебника, что все печали вашего сына развеются.

Сбросив плащ, мистер Тендль постучал в указанную ему дверь. Войдя в комнату, такую же чистую, как и первая, Тендль увидел в постели красивого юношу, очень худого, с больным и расстроенным лицом. Большие голубые глаза пристально и далеко не приветливо впились в лицо Тендля, а руки судорожно закрыли книгу, которую он, очевидно, читал. Не дожидаясь вопросов и ещё раз вспомнив слова лорда Бенедикта о трудном юноше, Тендль взял на себя инициативу.

— Я привёз вам, мистер Оберсвоуд, письмо. Разрешите не говорить, от кого оно. Я не сомневаюсь, что оно несёт вам не только удовольствие, но и большую радость. Если же, прочтя его, вы пожелаете со мной поговорить, — я к вашим услугам.

Тендль подал Генри оригинальный конверт Флорентийца, с его красивым, чётким почерком. Наблюдая за Генри, Тендль понял, что тот и не догадывается, от кого письмо. Медленно и равнодушно взломал Генри печать и принялся читать письмо.

С первых же строк с Генри произошла метаморфоза. Лицо его вспыхнуло ярким румянцем, бессильно лежавшее тело гибко выпрямилось, глаза впились в буквы с такой сосредоточенностью, точно кроме них ничего больше не существовало. Мистер Тендль с глубоким интересом наблюдал за своим новым знакомым. Тот, казалось, не только забыл о визитёре, но и вообще унёсся куда-то. По мере того как он читал, лицо его становилось бодрее и мужественнее. Уныние сменила улыбка, и Тендль удивился силе слов Флорентийца, преобразивших в несколько минут печальную развалину в здорового юношу. Дочитав письмо до конца. Генри принялся его перечитывать. Он точно выздоравливал на глазах Тендля и продолжал ещё расцветать, всё также не замечая своего гостя. Только прочтя письмо вторично. Генри отбросил светлые волосы с высокого своего лба и сияющими глазами посмотрел на него.