Пастор вложил ручку Алисы в руку Артура, и их руки накрыл обеими руками лорд Бенедикт.

— Служи лорду Бенедикту, как служил мне. И навеки внеси его имя в своё сознание, врежь его в своё сердце.

В комнату вошёл Сандра. Как ни был он подготовлен Флорентийцем и сознательно шёл сейчас проститься с пастором, его лицо передёрнула судорога, когда он увидел, как сильно изменился умирающий. Сандра опустился на колени и закрыл лицо руками. Пастор положил ему на голову руку и сказал:

— Мы с вами часто говорили, мой друг, о ценностях земной жизни. И вы разделяли моё мнение, что вся красота человеческого существования в гармонии. Нет одиночества для тех, в ком сердце и мысль свободны от предрассудков. О чём плачете сейчас? Ведь если ничего от моих мыслей и любви в вас не осталось, то дружбе нашей конец и мы разлучены. Если же любовь моя раскрыла для вашего сознания путь к совершенству, — мы обязательно встретимся ещё, потому что ваша живая деятельность непременно притянет мою энергию любви. Не забывайте, что самые важные встречи, — это встречи с детьми. Обращайте на них особое внимание, — мы не можем знать, кого встречаем в ребёнке. Идите, друг, мужайтесь. Не оставляйте дома лорда Бенедикта и бойтесь рыжих женщин. Они могут принести вам слишком много зла.

Лорд Бенедикт поднял Сандру, довёл его до дверей и велел ему позвать лорда Мильдрея. Когда тот пришёл, Алиса стояла на коленях возле отца.

— Сюда, друг, скорее, я уже плохо вижу земное, — сказал пастор. — Я читаю в ваших мыслях, что вы желаете мне помнить землю как очаг любви, которая льётся ко мне из нескольких сердец. Вы стараетесь, всем напряжением сердца, поселить во мне мужество и мир. Спасибо. Я понял сейчас, как глубока и чиста ваша любовь ко мне и Алисе. Мне будет хорошо жить в той мирной семье, которую вы с ней создадите. Будьте благословенны. Отдаю вам дочь мою, как жену и мать вашим будущим детям. Не покидайте дома лорда Бенедикта и живите с Алисой так, как он вам укажет.

Пастор соединил руки Алисы и Мильдрея. И лорд Бенедикт накрыл и эти соединённые руки своими руками.

— Ещё раз будьте благословенны, идите по жизни радостные, любимые и любящие.

Пастор уронил голову, тело его дрогнуло, вытянулось, — он умер мгновенно. Лорд Мильдрей встал с колен, поднял Алису и посмотрел на Флорентийца, всё ещё державшего их руки в своих.

— Я принял волю умершего друга всю до конца, — сказал он. — Для меня есть один путь, лорд Бенедикт: следовать за вами. Когда вы определите час и место для нашего брака, — вы скажете об этом мне и моей будущей жене. Теперь я понял, почему вы дали мне браслет с зелёным камнем. Если леди Алиса согласна с волей отца и с вашей, — вот он, я с ним не расставался ни минуты, — то пусть ваша рука наденет ей браслет.

Алиса протянула лорду Бенедикту свою руку, говоря: — С благоговением принимаю волю отца моего; ваш браслет поможет охранить жизнь моих будущих детей. Я постараюсь быть любящей женой и матерью, вы же не оставьте нас и будьте нам отцом.

Флорентиец надел ей на руку браслет, обнял её и Мильдрея и сказал:

— Отведите Алису к Наль, передайте обеих женщин Николаю и возвращайтесь сюда.

Все хлопоты, связанные с похоронами пастора, взял на себя Мильдрей. У Сандры так высоко поднялась температура, что пришлось выписать доктора. Наль и Николай не отходили от Алисы, Дория не покидала Артура, который напоминал автоматически передвигающуюся куклу.

Встречи Алисы с сестрой и матерью происходили в присутствии большого количества людей и всегда в обществе Наль и Николая. Пасторша попробовала было высокомерно заявить лорду Бенедикту, что требует, чтобы дочь её Алиса переехала в её дом, дом леди Катарины. Но под острым взглядом собеседника, напомнившего ей, что дом принадлежит леди Алисе Уодсворд, сразу остыла.

— Вам прочтут завещание завтра, в двенадцать часов дня, в доме Алисы и вручат копию. О совместной жизни с Алисой и думать нечего. Вы сами знаете, что третировали дочь и были безобразно к ней несправедливы. Я всё сделал, чтобы обеспечить вам безбедное существование. Но если вы пойдёте путями зла и низости, — ваша с Дженни жизнь будет ужасна. Подумайте об этом ещё раз, прежде чем начинать осуществлять те адские проекты, о которых теперь мечтаете. Ещё есть время. Ещё можете остановиться. Поищите в своём сердце истинную материнскую любовь, а не тот суррогат купли-продажи, который считаете любовью.

Так, у могилы пастора, завершился целый период в жизни многих людей.

Леди Катарина и Дженни, получив известие о смерти пастора, были поражены не фактом этой смерти, которой обе ждали, отлично зная, как серьёзна его болезнь. Но они не предполагали, что конец так близок.

Дженни сразу же потребовала немедленно вернуться в Лондон. Но леди Катарина стала отговаривать дочь под разными предлогами.

Казалось бы, теперь, навеки расставшись с человеком, вытащившим её из бедности, создавшим ей уют и обеспеченное существование, она могла бы ощутить хоть самую простую благодарность. Но слова пасторши источали яд. Зависть к его доброте, вызывавшей ответную любовь, теперь вырывалась желанием отомстить и поиздеваться над всем, что его касалось. Когда Дженни продолжала настаивать, пасторша сказала:

— Пойми же, если мы явимся сейчас, — на нас лягут все хлопоты. А приедем к похоронам, всё будет уже сделано. Алиса наслаждалась обществом папеньки в роскоши дома лорда Бенедикта, — пусть теперь и позаботится обо всём. Мы с тобой посвятим день хлопотам о траурных туалетах. Здесь это будет дешевле и скорее. Кстати, извещение сделано от лица Бенедикта, но подписано: Амедей Мильдрей. Не могу понять. Секретарём он быть не может, Мильдрей остался только один в роду. И теперь он самый богатый и знатный жених в Лондоне. Что ему делать в деревне? Уж не графиня ли магнит?

Обменявшись ещё несколькими замечаниями такого же рода, обе дамы вышли в город. На следующее утро, облаченные, как полагается, в траур, мать и дочь с первым дилижансом выехали в Лондон, известив поклонников и новых знакомых о скорбном семейном событии, сломавшем им приятную жизнь у моря.

Как и рассчитывала пасторша, они подоспели к выносу гроба и бесконечным речам. Морс бедняков, из которых многие горько оплакивали потерю своего друга и всегдашнего заступника, сопровождало пастора на его последнем земном пути. Любовь простонародья к пастору не была неожиданностью для Дженни и леди Катарины, но только теперь они поняли, как велика эта любовь. А когда стали выступать с речами разные учёные и благотворительные общества, когда богадельни и детские приюты стали называть суммы, которыми ссужал их пастор, с леди Катариной чуть не сделался удар. Она не могла простить, что пастор, скромно содержавший семью, занимался благотворительностью точно миллиардер.

Среди венков выделялись серебряный венок Артура, на который старый слуга потратил большую часть своих сбережений, а также венки от Алисы и семьи лорда Бенедикта, с одинаковой надписью: "До скорого свидания". Дженни была удивлена. Если Артур и собирался вскоре последовать за пастором, то цветущим представителям семьи лорда Бенедикта и Алисе был ли смысл писать: "До свидания", да ещё до скорого?

Дженни не могла оторвать глаз от сестры, которая очень изменилась за лето. Она точно выросла, покрупнела и не производила больше впечатления заморенной девочки-подростка. Стоя рядом с Наль, она не уступала ей ни ростом, ни стройностью, ни… красотой. Так должно было бы сказать сердце Дженни, будь оно справедливым.

Ни разу Дженни не сосредоточилась на отце, на прощании с ним, при котором она присутствует. Она смотрела на сестру, поражалась её виду, и в ней росла зависть. Возвратившись домой без Алисы, утолив аппетит и не имея возможности куда-либо пойти в первый же день траура, мать и дочь принялись обсуждать проекты их будущей жизни. Они решили, прежде всего, перебраться в другие комнаты. Если бы половина пастора и Алисы была открыта! Но глупый Артур не только запер коридор на двойной замок, но ещё и наложил железные болты, тоже запертые на замок. Нетерпение Дженни и пасторши было так велико, что они решили известить Алису письмом. Дженни пошла к себе, а пасторша отправилась спать, что она охотно делала в любое время суток.