— Ну, вот мы и кончили завтракать, леди Катарина, перейдём теперь в соседнюю комнату, скоро к вам выйдет Ананда.

— "Ананда, Ананда", — как бы силясь что-то вспомнить, повторила за Дорией пасторша. — Кто этот Ананда? Это имя мне что-то говорит, и вместе с тем никакой образ не связывается в моей памяти с этим именем.

— Ананда очень большой друг лорда Бенедикта. Он поедет с вами в судебную контору. Да вот и он сам.

Приветливо поздоровавшись с обеими женщинами, Ананда передал Дории просьбу лорда Бенедикта пройти к леди Цецилии, где она найдёт Алису и его самого. Услышав имя леди Цецилии, пасторша вскрикнула, пошатнулась и упала на стул, не имея сил удержаться на ногах. — Что вас так испугало? — спросил Ананда. — Нет, ничего, просто я так измучена всевозможными горестями за последнее время, что имя, произнесённое вами и не имеющее, конечно, ко мне никакого отношения, заставило меня что-то вспомнить.

— Не знаю, право, как такая добрая и смиренная душа, как сестра вашего мужа, могла доставить кому-то тяжесть и скорбь. Но что её встреча с вами, как и ваша встреча с Алисой очень важны для вас, — в этом нет сомнения.

— Значит, мой муж был прав, разыскивая свою сестру? Значит, она действительно у него была?

— Почему же вы не верили своему мужу? Ведь ещё в Венеции, когда вы были невестой, ваш муж рассказывал вам о печальном исчезновении из дома его сестры.

— Да, да, он говорил мне. Но… но… Браццано мне объяснил, что у Эндрью Уодсворда никогда сестры не было, что это психический заскок, своего рода ненормальность.

Лицо пасторши выражало полное недоумение, она смотрела на прекрасного собеседника, словно прося его помочь разобраться в истине.

— Вам ведь, леди Катарина, ваши любовь и доверие к Браццано принесли немало горя. По всей вероятности, вы не раз имели возможность убедиться в его лживости и жестокости к вам, равно как и к вашим дочерям. Пусть же встреча с сестрой вашего мужа и племянником Генри будет для вас рубиконом в жизни. Воочию убедившись во лжи Браццано, отрекитесь от него и всей его шайки вместе с Бондой.

— Если бы вы только знали, мистер Ананда, как разрывается на части моё сердце! Я больше ни минуты не могу жить подле этих гнусных людей. Но ведь я сама их призвала и своими собственными руками отдала им своё любимое дитя. Как же мне теперь жить? Как вырвать у них Дженни?

— Прежде чем думать об этом, надо самой утвердиться на какой-то нравственной платформе, чтобы цельность мысли и чувства могла настроить на творчество ваш организм. За двумя зайцами погонитесь, — без всего останетесь. Соберите все силы вашей любви, чтобы помочь нам сейчас спасти Алису. Найдите в себе не раскаяние в том, что были неверной женой, плохой матерью, а радость, что можете возвратить вашему мужу часть верности, передав Алисе свою запоздалую помощь и заботы.

У Дженни — вам это лучше других известно — есть живой отец, и он ни перед чем не остановится, чтобы доказать свои права на неё. Если вы прежде не понимали, что Дженни унаследовала довольно отцовских качеств, то за последнее время должны были в этом убедиться. Чувствуете ли вы ещё в себе мучительную связь с Браццано?

— Нет, нет! На мне точно пуды тяжести лежали, как вериги давила ужасная клятва, данная Браццано. Но стоило мне провести одну только ночь в доме лорда Бенедикта, и всё ушло, точно мне развязали крылья, мне теперь легко, я перестала его бояться.

— Если это так, то вам сейчас следует думать не о борьбе с Браццано, а как защитить Алису. И первым делом должна быть ваша радостная встреча с леди Цецилией, ваше признание её полноправной владелицей капитала, переданного ей по завещанию вашим мужем.

— Бедная моя голова, мистер Ананда. Я, конечно, не собираюсь соглашаться с ложью Браццано, намерений которого до сих пор не понимаю. Но как же я могу её признать, если никогда её не видела?

— Важно ваше желание не спорить с очевидностью. Важны ваши верность и стойкость, если вы убедитесь, что леди Цецилия не может не быть вашей родственницей. Важно, чтобы в вас не было половинчатости и сомнений. Остальное предоставьте нам.

Ананда встал и предложил леди Катарине спуститься вниз, где он познакомит её с леди Цецилией и ещё кое с кем. Они прошли по залитой ярким солнцем боковой лестнице вниз, и леди Катарина, ослепленная бившими ей прямо в глаза солнечными лучами, не сразу могла разглядеть, кто стоит перед ней в тени комнаты. Но одну фигуру она увидела ясно, это была её дочь в траурном платье. «Алиса», — крикнула мать, протягивая к ней обе руки.

— Я здесь, мамочка, — услышала она сзади голос дочери. Повернувшись и очутившись между двумя Алисами, пасторша закрыла рукой глаза и прошептала: — Матерь Божья, да что же это такое? Уж не чары ли это? — Успокойтесь, леди Катарина, — сказал лорд Бенедикт, — леди Цецилия в самом деле разительно похожа на вашу дочь, но всё же только через двадцать лет Алиса будет видеть себя такою в зеркале.

Пасторша почувствовала, что лорд Бенедикт взял её под руку. Она благодарно взглянула на него и сама удивилась, как ей стало легко и непривычно радостно и какая сильная привязанность рождалась в ней к этому человеку, так недавно казавшемуся всех страшнее.

— Позвольте познакомить вас, — продолжал лорд Бенедикт, — с вашей родственницей, леди Цецилией Уодсворд, по мужу — леди Ричард Ретедли, баронессой Оберсвоуд. А это её сын Генри, ваш племянник. Это брат мужа леди Ретедли, капитан Джемс Ретедли. Остальных вы знаете.

Лорд Бенедикт, продолжая держать под руку пасторшу, подошёл снова к леди Цецилии, взял и её под руку и усадил обеих женщин в кресла по обе стороны от себя.

— Вы всё ещё не можете опомниться от изумления, леди Катарина, что фамильное сходство может быть таким очевидным. Я думаю, любому эксперту было бы достаточно увидеть вместе этих женщин, — прибавил он, уступая своё место Алисе.

Поговорив о чём-то с Анандой, лорд Бенедикт вышел из комнаты.

— Алиса, простишь ли мне когда-нибудь мои грехи перед тобой? — взяв ручку дочери и глядя в её прелестное лицо, тихо спросила мать.

— Мама, дорогая, — опускаясь перед ней на колени и прижимая её руки к своим губам, отвечала Алиса, — вы так страдали, что волосы ваши поседели, лицо осунулось, а меня не было рядом, чтобы за вами ухаживать и вас защищать. Боже мой, кто измерит грехи дочери, покинувшей мать в беде!

Из глаз Алисы готовы были брызнуть слёзы. Она не отрываясь смотрела в новое для неё, страдальческое и постаревшее и такое тихое, без всегдашнего раздражения лицо матери.

— Где же были мои глаза, дочка, что я не видела, как ты прекрасна? Как спало моё сердце, что не слышало, как звучит твоя любовь? И подумать только, ведь что же я должна была сделать через час, — в ужасе говорила пасторша.

— Встань, друг Алиса, — раздался голос лорда Бенедикта. — Я хочу познакомить вас всех с моими друзьями, приехавшими сегодня ночью. Вот это сэр Ут-Уоми, которого некоторые из вас уже знают. А это дядя Ананды, князь Сенжер. Оба они принимают близкое участие в судьбах всех, кто собрался здесь сейчас. Приободритесь, друзья. Перестаньте плакать. В данную минуту нет иных возможностей провести в жизнь завещание пастора, нежели мужественно собрать все свои силы, спокойствие и радость любви к нему. Ни в какие мрачные или трагические моменты жизни нельзя забывать самого главного: радости, что вы ещё живы, что можете кому-то помочь, через себя принеся человеку атмосферу мира и защиты.

Каждый из вас сейчас вступает на новую ступень жизни. А в этот миг вам предстоит встретиться со злом. Не с тем абстрактным злом в образе сатаны, о котором вам рассказывали бабушки. Но с тем обычным злом, которое ходит среди нас на двух ногах, таких же как и ваши, и плетёт сеть лжи, раздражения, предательства и лицемерия.

Что главное для вас при этой встрече? Полное бесстрашие, такт и самообладание. Но силы эти совсем не то, что является результатом вашей воспитанности. Это аспекты той живой ЛЮБВИ, что вы носите в себе. Идите же бороться и побеждать любя. Сострадание к лжецам и обманщикам, точно такое же, как и ко всем страдающим добрым людям, это вовсе не слёзы. Сострадать — значит прежде всего мужаться. Так мужаться, чтобы бесстрашное ваше, чистое сердце могло свободно изливать свою любовь. А любовь, пощада и защита — далеко не всегда ласковое, потакающее слово. Это и укор, и поднятие чужой мысли через себя в более высокие сферы, это и удар любящей руки, чтобы, видя, как падает дух человека, своей силой подкинуть ему огня.