И наоборот: как бы ни была низка видимость внешней оболочки человека и его условий, если дал тебе приказ Учитель, неси туда все знание, что он тебе велел, выполняй, не спрашивая, неси верность до конца.

Франциск умолк на несколько минут, показавшихся мне вечностью, так я жаждал слушать этот нежный и мужественный голос, и снова продолжал:

— Кажущаяся преданность ученика нередко — при проверке его деятельности — оказывается рядом неверных поступков, среди которых можно найти даже неосознанное предательство. Всякий раз, когда ученик преступил указание Учителя, хотя бы сам он даже ставил себе это в заслугу, считая, что кому-то активно помог, он не только не был в гармонии с Вечным Движением вселенной, но, наоборот, затруднил тому человеку, которому думал решительно помочь, его движение в эволюции Вечности.

Мы приближались к Общине, и я издали узнал шедшего к нам навстречу И. Я сам не мог дать себе отчета, точного и ясного, что в эту минуту так ошеломило меня в словах Франциска. Казалось бы, я все то знал, что он говорил мне. Но только сейчас я твердо, четко отдал себе отчет, что наибольшим врагом человека в его пути к совершенствованию стоит его «я». И не потому, что может быть он влюблен в себя, что он может ставить себя в своем самомнении выше других, а только потому, что ступень, когда это «я» перестает человеку мешать, начинается там, где одиночество человека кончается. Он никогда уже не бывает один, он всегда вдвоем: человек и его Единый. Быть может, по слабости ума и сердца, по узости кругозора, в котором не может уместиться Беспредельное, редко человек может дойти до такого слияния с Богом. Но до такого навеки неразделимого слияния с Учителем может дойти каждый ученик, если он верен до конца.

Точно молния осветила мне все таинственные уголки моей совести, моего ума, моего сердца, и я понял, как мне казалось навсегда, счастье того ученика, у которого упали закрепощающие перегородки между ним и его Учителем.

Не менее ясно мне стало, почему такие люди, как И., Ананда, сэр Уоми н Франциск, не ищут никаких путей, как обучать своих учеников, а просто живут рядом с ними и помогают им своим примером деятельности в простом трудовом дне.

Мне вспомнились Генри, Анна, Жанна. Я поймал о той гигантской силе доброты, которую нес людям Ананда, никогда не оставлявший людей, не имевших сил жить в самообладании и верности благодаря своей строптивости, без полной помощи, без своей им верности до конца…

— Что ты так задумчив, мой мальчик? — услышал я ласковый голос И. и только в этот миг понял, что И. уже поздоровался со всеми, что я один стою столбом на месте, а все уже двинулись вперед.

— О, дорогой мой И., мой милосердный Учитель, как я туп, как медленно входит в меня понимание всего великого, что я узнал от вас. Я сейчас точно вновь на свет родился и сию минуту только понял ясно, что такое освобожденность человека и где начинается его жизнь в ступенях вселенной.

— Ты еще сотни раз будешь так озаряться и просыпаться к новым пониманиям и к новому осознаванию своего места во вселенной. Дело не в том, что ты ощущаешь, будто в тебе озарился твой дух. Дело в том, что ты видишь, как движется в тебе Жизнь, которой ты освобождаешь все больше места для Ее действий. Те моменты, когда ученик, живущий на земле, ощущает как свои переходные и переломные грани, представляют из себя не более как спадание высыхающих его суеверий, предрассудков и всевозможных скорлуп его «я», которым нечем уже питаться в его сердце, и они рассыпаются пылью. В тебе ничего не произошло сейчас, чего в тебе не было за эти дни, чего бы я не видел в тебе уже сияющим. Но в твое собственное сознание оно дошло только сейчас, после того как сердце твое нашло силы еще раз поклониться страданию человека, по внешнему виду хуже животного. Завтра рано утром мы уедем в дальние Общины. Возьми эту маленькую книжечку, мой мальчик, и прочти ее леди Бердран. Постарайся найти слова утешения для бедной женщины, жажда к знанию которой чуть не лишила ее возможности поехать с нами. Никито легко было отдавать ей свои силы и помощь, и он не рассчитал, что и сколько может вместить хрупкий организм женщины. Он повторил ошибку Андреевой, которая тоже, горя любовью, чуть не разрушила всей нервной системы сестры Герды. Иди, друг. Сосредоточь крепко мысли на твоем вечном наставнике Флорентийце и неси мне помощь в этой встрече. Прочти Герде всю книгу, но ни одного из приложений к ней — а их здесь три — ни ей не читай, ни сам не смотри. Они и тебе, и ей еще не по плечу.

Я был счастлив выполнить поручение моего дорогого друга, вдвое был счастлив быть полезным милой леди Бердран и,

взглянув в лицо И., увидя в его глазах столь знакомое мне ироническое выражение, весело рассмеялся:

— Вы снова подловили мои мысли, дорогой И. Конечно, я проштрафился, так как думал: "Я рад, я счастлив служить вам и сестре Герде". Неужели когда-нибудь я, наконец, пойму и пойду по ступеням вселенной и для меня зазвучит иная нота в сердце: Мир несу, Любовь пою, красоту творю, живу, дышу, ибо верностью моею иду за Учителем моим. И нет меня, есть только мое счастье жить, единственное счастье — верность до конца Учителю и творчество в ней.

— Неси Свет в путь каждого, дитя мое, и Свет этот не ищи в книгах, но в себе.

Если несешь книгу и свой Свет, книга дойдет, ибо твой Свет — верность твоя Единому, ты им общался с человеком и с Учителем. Эта нота сердца звучит, и не срывается с нее человек, ибо она не им рождена, а он рожден ею.

Первый раз рождается человек, когда выходит из чрева матери, неся в себе плод своего вечного творчества на землю.

Второй раз он рождается, когда осознает, что он и его Единый живут вместе в его земной форме.

Третье рождение человека — его встреча с Учителем.

Четвертое рождение человека — его земная смерть.

Периоды между этими рождениями — периоды развития творческого духа — идут только по неизбежным и нерушимым законам причин и следствий. Иди же, милый, храни полное самообладание, в каком бы виде и состоянии ты ни нашел Герду. Ничем не поражайся, если надо, сражайся и приготовь ее к путешествию, забыв о себе и думая только о ней как о деле Учителя.

И. обнял меня. Я понесся сокращенными тропами к Герде, забыв, что я из плоти, таким я ощущал себя легким и счастливым. Я нисколько не задумывался над словами И.: "В каком бы виде и состоянии ни нашел ты Герду". Не все ли равно было мне: светило ли сейчас солнце, рычала ли буря, грохотала ли битва, — я несся в верности моей. Она была моею жизнью, моей песней, моим дыханием. Иначе жить я уже не мог. Каждое мое дыхание хвалило Бога и пело Ему славословие трудом для людей, поклоном их страданию и радости, их бунту и слабости, их миру и мужеству, всему их пути земли, составляющему неминуемую точку в эволюции Вечного для каждого из нас.

Я долго пробыл у леди Бердран. Когда я вошел в ее комнату, бедная женщина уныло сидела на низеньком креслице, обхватив голову обеими руками. Бледное, исхудавшее личико казалось постаревшим, Герда совсем не походила на ту чудесную красавицу, с которой я встретился в доме И. после того, как она прожила под его наблюдением довольно долгое время.

Волна необыкновенного счастья, которое я испытывал, когда вошел в комнату, была так огромна, я чувствовал в себе столько сил, что даже не ощутил ни малейшего колебания в своей ауре от столкновения с тяжелыми эманациями скорби Герды.

— Левушка, как давно я вас не видела, — встретила она меня, печально и равнодушно произнося слова, точно для нее в жизни оставалась одна безнадежность.

— Это почему вы, дорогая сестра Герда, в таком миноре, точно все перед вами развалилось? — спросил я.