Ты понял, что нельзя избрать человека по его кажущимся признакам добродетели.

Его можно только ввести в те слои вибраций Гармонии, что в нем живут, невидимо для людей и видимо для очей Божественных. На какую из ступеней Милосердия ступит нога человека — то определяется силою воли человека. Сила воли Христа или Будды зависела от их полной освобожденности, и очи Бога могли вызвать их для жизни и действий на последней ступени Милосердия, где настало их полное слияние с Богом.

Вникни еще в одно указание, что повелел мне растолковать тебе Великий Бог, Господь нашей планеты — Санат Кумара.

Владыка стал на колени и коснулся челом первой ступени престола. Вся фигура его выражала благоговение и счастье, в которых он произнес Божественное имя. Я последовал его примеру, шепча чудесное имя и славя Его всем сердцем за все излитое мне Милосердие. Поднявшись с колен, Владыка, сияя всей своей фигурой, продолжал:

— Никогда, нигде и ни перед кем не произноси этого Божественного имени без особого на то указания. Настанет время, и все, что ты испытал здесь или вообще в своей жизни, будет указано тебе передать людям. Только для этого шла, идет и будет идти вся твоя жизнь, только для этого пришел ты сюда. Но тот, на ком почили Очи Бога — выведя его из всех общих законов движения людей, взяв его в Свои непосредственные сотрудники, — должен жить не на земле, а в двух мирах, четко понимая, что живет в мире неба, а трудится мире земли. Имя, открытое тебе здесь, носи всегда живым в своем сердце, обращай к Нему свои молитвы и, держа за руку Учителя, ближайшего наставника и помощника, с ним идя в труде земли, знай, с Кем, где и как сотрудничаешь. Это все, на что получил я веление открыть, вернее сказать, растолковать тебе. Лично же от себя прибавлю: будь благословен не только как человек, с которого начинается круг наших — Владык мощи, так долго зажившихся на земле, — освобождений. Будь благословен как избранник Божий, как часть Силы, подаваемой людям для их ускоренного освобождения. Прими мое благословение, друг и брат. Все, что было мне определено передать тебе, я сделал. Сейчас я получил приказ отвести тебя к старшему брату моему, к тому, кого ты зовешь Владыкой-Главой, — закончил он, и на устах его скользнуло нечто вроде юмористической улыбки, преобразившей неожиданно это всегда серьезное лицо, серьезное даже при улыбке и выражении чрезвычайной доброты, столько раз проявленной мне за время моего пребывания у Владыки.

Поблагодарив моего Милостивого Учителя за его благословение и за все, что он для меня сделал, я только хотел обратиться к нему с просьбой разрешить мне войти еще раз в его лабораторию и взглянуть в последний раз на горящие башни, как он, прочтя мое желание, сказал:

— Войди, друг. Ты можешь еще раз посмотреть на башни и их Владык. Можешь еще раз принести им и их труду благословение и благодарность, но ты ошибаешься в одном: для тебя — как и для всех тех, кто вошел в этот дом с тобою, — нет больше нигде и ни в чем "последнего раза". Если Божественный Владыка Санат Кумара вводит кого-либо в Свое сотрудничество, то все знание и откровение, которое дается человеку по Его приказу, остается в сознании человека навеки. Человек, посвященный Им Самим, идет по ступеням Милосердия и уносит Огонь Знания с собой всюду, где и как ему будет определено жить. Башни всегда будут гореть перед твоим ясным взором, и ты все дальше и больше будешь постигать величие Труда Бога и Его сотрудников на земле. Но войдем… Сердце твое так переполнено благодарностью и благоговением, что даже от святых чувств ему надо освободиться, чтобы в нем громко звенела "Звучащая Радость", и только таким, совершенно свободным, устойчивым, уравновешенным, в полном самообладании и уверенности, можешь ты войти для свидания с Владыкой-Главой.

Со своей предоброй улыбкой Владыка ввел меня снова в лабораторию. Я видел все ясно: башни сверкали, казалось мне, еще ярче, чем когда я видел их впервые; за ними я видел беспредельную пустыню и… знал уже, что в центре ее лежит дивный остров с садами, знал, Кто обитает там… Я преклонился, благословляя всю вселенную, благословляя Труд Бога и людей, благословляя их скорби и радости, их любовь и слезы, их веру и надежды, их труды и разочарование…

— Пойдем, друг, Владыка-Глава ждет нас, — чуть юмористически произнес Владыка, делая ударение моем названии «Владыка-Глава».

Я обвел взглядом грандиозную комнату, и поневоле чувство прощальной грусти вырвалось в моем вздохе.

— Чудной мальчик, — тихо сказал Владыка. — Ты поистине дитя и даже не понял, что для тебя нет «прощания». Я буду с тобой всегда, так как нас с тобой связало То, выше Чего на земле нет ничего, и Оно благословило наш нераздельный труд для блага братьев земли. Ты будешь приходить сюда часто и здесь будешь пополнять свои знания и закалять свои силы. Как ты будешь приходить сюда о том скажут тебе твои ближайшие наставники. Не упреждай событий. Живи и действуй так активно, как если бы ты жил свои последние часы, и неси людям всю полноту чувств, не думая ни об одной следующей минуте, зная, что есть только одна протекающая минута Вечности.

Владыка прижал меня к себе, я горячо прильнул губами к его огромным, прекрасным рукам, еще раз оглянулся на всю необычайную комнату, и мы вышли на лестницу, чтобы спуститься в нижний этаж, к Владыке-Главе.

Я поразился сам, как легко я шагал по грандиозным ступеням. Когда я поднимался в седьмой этаж, несмотря на помощь Владыки, мне было трудно: сердце мое билось и пот градом катился по щекам. Теперь же, хотя спускаться по всякой круче гораздо труднее, я прыгал легко, чувствуя в себе силу льва. Мне казалось, я мог до бесконечности совершать это прыжкообразное путешествие, и был удивлен, когда Владыка остановился и сказал:

— Мы пришли. Вспомни в одно мгновение все, что ты унес в сердце и в сознании за время своего пребывания у меня. И в полном самообладании, о котором ты читал в Огне и о котором я тебе говорил, войди к старшему брату моему.

От слов Владыки огромная волна радости, точно вал океана, прокатилась по мне.

Еще раз я осознал, какая грандиозная перемена совершилась во мне. Зрение, слух, физическое тело — все было легко, гибко, ни в чем я не испытывал затруднений и даже представить себе не мог, чтобы слабость закралась в какой-либо орган моего проводника. Поразило меня только то, что я видел все вовне сквозь стены здания, но внутренняя стена, охранявшая лабораторию Владыки, была для меня непроницаемой. Читавший мои мысли, как открытую книгу, Владыка сказал мне, улыбаясь:

— Ты встретился на опыте с главнейшим из духовных законов: нет тайн и преград в делах движения духа. Есть только сила духа и его чистота, в самом человеке живущие. Ты видишь все там, где духом поднялся и овладел. Но там, где сила духа твоего ниже сил встречаемых тобою факторов, ты ни видеть, ни слышать не можешь.

Будь готов! Предостерегающие слова Владыки не успели отзвучать, как дверь бесшумно отодвинулась, открывая перед нами зияющее пространство, все охваченное огненной рамой. Через такую же огненную раму я видел вошедшими сюда Владыку-Главу и Андрееву, когда мы впервые входили в лабораторию стихий. Только теперь, мне казалось, огонь дверной рамы бушевал гораздо сильнее. Мне самому было удивительно и странно, что огонь рамы не устрашал, а радовал меня, возбуждая во мне энергию. Мысль об этом мелькнула, я произнес имя: «Мория» и одновременно с Владыкой переступил страшный порог. При первом же шаге в комнату Владыки-Главы я услышал треск и как бы раскат дальнего грома; но все вокруг было заполнено туманом, и я не понимал, ни откуда идет гром, ни где я, не знал даже, тут ли мой Владыка-Учитель. Я остановился, полный радости и силы, и еще раз тихо произнес: «Мория».

— Почему ты входишь ко мне, друг, произнося это имя, когда ты знаешь имя более могущественное, имя Великого, пославшего тебя сюда?

Передо мной в рассеявшемся тумане стоял Владык Глава, и это его голос я услышал среди густого тумана.

— Привет тебе, Владыка-Глава, — ответил я, — Прости, что я называю тебя так, но иного имени твоего я не знаю. Я назвал священное для меня имя Мории, имя Учителя, так много помогавшего мне в жизни, только потому, что имя Божественное — навсегда живущее теперь во мне — не смел произнести громко. Прости, если я поступил не так, как следовало.