Женщина дернула головой. Но не в ответ на слова Мауры, это был непроизвольный тик. Импульс, пронесшийся по нервным окончаниям и мышцам.

– Амальтея, я ваша дочь.

Маура замерла в ожидании реакции. Она дрожала от нетерпения. Ей казалось, что они одни в этой комнате, она уже не замечала ни какофонии детских голосов, ни грохота автомата, ни скрипа стульев. Центром ее вселенной стала эта измученная, разбитая женщина.

– Вы можете посмотреть на меня? Пожалуйста, посмотрите на меня.

Наконец голова медленно поднялась – рывками, как у заводной куклы с ржавым механизмом. Нечесаные волосы упали с лица, и взгляд ее глаз остановился на Мауре. Непостижимые глаза. Маура не видела в них ничего, в них не было осознанности. Не было души. Губы Амальтеи дрогнули, но беззвучно. Очередная судорога, непреднамеренная, бессмысленная.

Мимо проковылял маленький мальчик, от которого пахнуло мокрым памперсом. За соседним столом помойного вида блондинка в арестантской робе, закрыв лицо руками, тихо всхлипывала, а сидевший напротив мужчина безучастно наблюдал за ней. В комнате свиданий разыгрывались десятки семейных драм; Маура была всего лишь одним из действующих лиц.

– К вам приезжала моя сестра Анна, – сказала Маура. – Она похожа на меня. Вы ее помните?

У Амальтеи задвигались челюсти, словно она пережевывала пищу. Воображаемую пищу, вкус которой могла оценить только она.

"Нет, конечно, она не помнит, – подумала Маура, в раздражении разглядывая безучастное лицо Амальтеи. – Она вообще не соображает, кто я и зачем я здесь. Я кричу в пустоту, а в ответ слышу лишь эхо".

Решив добиться хоть какой-то реакции, Маура произнесла с нарочитой жестокостью:

– Анна мертва. Ваша вторая дочь погибла. Вы знаете об этом?

Никакого ответа.

"Какого черта я настаиваю? У нее явно не все дома. Глаза совершенно пустые".

– Хорошо, – сказала Маура. – Я приду в другой раз. Может, тогда вы поговорите со мной. – Вздохнув, Маура поднялась из-за стола и стала искать глазами надзирательницу. Та была в другом конце комнаты. Маура подняла руку, чтобы махнуть ей, когда вдруг услышала голос. Вернее, еле слышный шепот:

– Уходи.

Маура потрясенно уставилась на Амальтею, которая сидела все в той же позе и с отсутствующим взглядом шамкала губами. Маура медленно опустилась на стул.

– Что вы сказали?

Амальтея подняла на нее взгляд. И на мгновение в нем появились признаки сознания. Проблеск разума.

– Уходи. Пока он тебя не увидел.

Маура оцепенела. Мурашки пробежали у нее по спине, и волоски на затылке встали дыбом.

За соседним столом по-прежнему плакала блондинка. Мужчина, навещавший ее, встал из-за стола и сказал:

– Мне очень жаль, но ты должна смириться с этим. Ничего не поделаешь. – Он развернулся и пошел прочь, возвращаясь в свою жизнь на воле, где женщины носят красивые блузки, а не синие арестантские рубахи. Где запертые двери можно открыть поворотом ключа.

– Кто? – тихо спросила Маура.

Амальтея не ответила.

– Кто меня увидит, Амальтея? – настаивала Маура. – Что вы хотите этим сказать?

Но взгляд Амальтеи снова затуманился. Короткая вспышка сознания погасла, и Маура вновь смотрела в пустоту.

– Ну что, свидание окончено? – прозвучал бодрый голос надзирательницы.

– Она всегда такая? – спросила Маура, наблюдая за тем, как шевелятся губы Амальтеи, беззвучно произнося какие-то слова.

– Очень часто. Бывает то лучше, то хуже.

– Она практически не говорила со мной.

– Когда привыкнет к вам, заговорит. Она очень замкнутая, но иногда выходит из этого состояния. Пишет письма, даже звонит по телефону.

– И кому она звонит?

– Не знаю. Наверное, своему психиатру.

– Доктору О'Доннел?

– Блондиночка такая. Она несколько раз бывала здесь, и Амальтея чувствует себя с ней комфортно. Правда, милая? – Взяв заключенную под руку, надзирательница сказала: – Ну, пойдем, божий одуванчик. Назад в твою каморку.

Амальтея послушно встала и позволила надзирательнице увести ее от стола. Она сделала всего несколько шагов и вдруг остановилась.

– Амальтея, пойдем.

Но арестантка не двигалась. Она стояла, как будто у нее вдруг онемели конечности.

– Милая, я не могу ждать тебя целый день. Пойдем.

Амальтея медленно повернулась. Ее взгляд был по-прежнему пустым. И слова, которые прозвучали в следующий момент, казалось, произнес не человек, а заводной механизм. Заключенная взглянула на Мауру.

– Теперь и ты тоже умрешь, – сказала она. После чего отвернулась и побрела назад, в свою камеру.

– У нее поздняя дискинезия, – сказала Маура. – Вот почему суперинтендант Герли пыталась отговорить меня от свидания. Она не хотела, чтобы я видела Амальтею в таком состоянии. И узнала, что они с ней сделали.

– И что же они с ней сделали? – спросила Риццоли. Она вновь была за рулем, бесстрашно лавируя среди грузовиков, которые заставляли дорогу вибрировать и неистово сотрясали маленький "Субару". – Вы хотите сказать, что они превратили ее в зомби?

– Вы видели заключение психиатра. Сначала врачи лечили ее фенотиазинами. Это группа антипсихотических лекарственных средств. Для пожилых женщин они могут иметь разрушительные побочные эффекты. Один из них называется поздней дискинезией – непроизвольные движения рта и лицевых мышц. Пациентка как будто постоянно что-то жует, надувает щеки или высовывает язык. Она не может контролировать себя. Представляете, какое впечатление это производит на окружающих? Все глазеют на то, как ты постоянно корчишь рожи. И выглядишь полным дураком.

– И как это остановить?

– Это невозможно. Они должны были отменить эти препараты, как только проявились первые симптомы. Но они слишком долго ждали. Потом к лечению подключилась доктор О'Доннел. Она наконец отменила этот курс. Поняла, что происходит. – Маура сердито вздохнула. – Поздняя дискинезия, к сожалению, неизлечима. – Она устремила взгляд в окно. Сейчас она не испытывала беспокойства при виде несущихся мимо многотонных грузовиков. Ее мысли крутились вокруг Амальтеи Лэнк; она снова видела ее беспокойные губы, будто нашептывающие какие-то секреты.

– Вы хотите сказать, что ей вообще не требовались эти лекарства?

– Нет, просто их нужно было отменить как можно раньше.

– Так она сумасшедшая? Или все-таки нет?

– Таков был первоначальный диагноз. Шизофрения.

– А каков ваш диагноз?

Маура вспомнила безучастный взгляд Амальтеи, ее загадочные слова. Слова, казалось бы, лишенные всякого смысла, более похожие на параноидальный бред.

– Наверное, я бы согласилась с их диагнозом, – сказала она и, вздохнув, откинулась на спинку сиденья. – В ней нет ничего моего, Джейн. Все в этой женщине чужое.

– Ну разве это не облегчение, учитывая обстоятельства?

– Но ведь связь между нами существует. Невозможно отказаться от собственной ДНК.

– Помните старую поговорку: "Свой своему поневоле брат"? Все это ерунда, доктор. У вас нет ничего общего с этой женщиной. Она родила вас и сразу же отказалась. Вот и все. Конец всяким отношениям.

– Она знает столько ответов на мои вопросы! Кто мой отец. Кто я.

Риццоли метнула взгляд в ее сторону, потом опять уставилась на дорогу.

– Пожалуй, я дам вам совет. Знаю, вы удивитесь, с чего я это взяла. Поверьте, это не высосано из пальца. Вам нужно держаться подальше от этой Амальтеи Лэнк. Не встречайтесь с ней, не разговаривайте. Даже не думайте о ней. Она опасна.

– Да она же просто залеченная шизофреничка.

– Я в этом не очень уверена.

Маура посмотрела на Риццоли.

– Что вы знаете о ней такого, чего не знаю я?

Некоторое время Риццоли вела машину молча. Но не потому, что была слишком увлечена дорогой; казалось, она тщательно обдумывала, как ей лучше построить ответ.

– Помните Уоррена Хойта? – спросила она наконец. Хотя ее вопрос прозвучал непринужденно, Маура заметила, как окаменело ее лицо, а руки крепче сжали руль.