— Откуда вы взялись? — испуганно выдавил из себя толстяк. — Как вы попали внутрь?

Тут подоспела и Люси и, выходя, так грохнула дверью по стене, что мы с толстяком аж подпрыгнули.

— Хватит упрямиться, Мэдисон. Тебе пора.

Это для лаборанта было уже слишком. Он потянулся к телефону.

Я попробовала вырвать руку, но Барнабас не отпускал.

— Мне нужно поговорить с папой! — воскликнула я, но он дернул меня так, что я чуть не упала.

— Уходим, — глаза Барнабаса снова стали тревожными. — Сейчас же.

Совсем обезумев, я изо всех сил наступила ему на ногу. Барнабас взвыл, неуклюже сложился почти пополам и отпустил меня. Люси засмеялась, а я бегом бросилась в коридор. «Попробуйте-ка меня остановить», — подумала я и тут же врезалась во что-то большое, теплое и пахнущее шелком. Я отпрянула. К моему ужасу, это был Сет. Ему не удалось убить меня, пустив машину под откос, и тогда он заколол меня клинком, который не оставляет следов. Он темный жнец. Моя смерть.

— А почему вас здесь двое? — спросил Сет, глядя на Барнабаса и Люси. Интонации казались знакомыми, но сам звук его голоса резанул мне слух. И пахло от Сета теперь не морем, а тухлятиной. — Ах да, точно, — добавил он, переводя взгляд на меня. — Ты же умерла в свой день рождения. Ну надо же! Мэдисон, да ты прямо как королева на подмостках — сплошные трагедии. Рад, что ты проснулась. Нам пора.

— Не трогай меня! — я отступила, вне себя от страха и подозрений.

— Мэдисон! — крикнул Барнабас. — Беги!

Но куда? Только обратно в морг. Люси загородила меня и раскинула руки, словно одной своей волей могла остановить Сета.

— Что тебе здесь нужно? — голос ее дрожал. — Она уже умерла. Дважды монетку не подбросишь.

Сет самоуверенно расшаркался.

— Ты же сама сказала, это я подбросил ее монетку. И если я захочу, она моя.

Барнабас побледнел.

— Вы никогда за ними не возвращаетесь. Ты… — Он бросил взгляд на камень в кулоне у Сета. — Ты не черный жнец?

— Нет, — Сет осклабился, словно Барнабас удачно пошутил. — Немножко повыше рангом. Тебе не справиться. Давай, Барнабас, уходи, да и все. Тогда останешься цел.

Я беспомощно уставилась в карие глаза Барнабаса. Он понял, как мне страшно. И явно собирал в кулак всю свою храбрость.

— Барнабас! — в голосе Люси звучал ужас. — Не надо!

Но тот уже бросился на темную фигуру в черном шелке. Сет обернулся. Одно небрежное и оттого еще более пугающее движение ладони — тело Барнабаса обмякло, он отлетел назад, ударился о стену и уже без сознания сполз на пол.

— Беги! — крикнула Люси и подтолкнула меня в сторону морга. — Оставайся на солнце. Не позволяй черным крыльям коснуться тебя. Мы найдем подмогу. Кто-нибудь тебя разыщет. Выбирайся отсюда!

— Как? — воскликнула я. — Он загородил единственную дверь!

Теперь Сет направил удар на Люси. Она рухнула где стояла. Я осталась одна. Лаборант куда-то смылся или прятался под своим столом. У меня зуб на зуб не попадал. Я выпрямилась во весь — какой-никакой — рост и одернула платье. Вот я и влипла хуже некуда.

— Она хотела сказать, — голос Сета по-прежнему казался знакомым и чужим одновременно, — беги сквозь стены. Скорее спасешься от черных крыльев на солнце, чем от меня под землей.

— Но я не могу… — начала было я, а потом взглянула на двери. Я же прошла сквозь них, когда они приоткрылись всего сантиметров на десять. Да кто я теперь? Призрак?

От улыбки Сета меня пробрал озноб.

— Рад тебя видеть, Мэдисон. Теперь, когда я и в самом деле тебя… вижу, — он развязал маску, и она соскользнула вниз. Красивое лицо, словно у ожившей статуи.

Я облизнула губы и тут же похолодела, вспомнив о поцелуе. Прижала руку к груди и попятилась — тогда амулеты Барнабаса и Люси перестанут на меня действовать и я смогу пройти сквозь стены. Раз этот мистер Мурашка думает, что мне такое под силу, — может, он прав?

Сет следовал за мной по пятам.

— Мы уйдем вместе. Никто не поверит, что я срезал твою душу, пока я не брошу тебя к их ногам.

Я отступала, стуча каблуками. Барнабас и Люси были по-прежнему распростерты на полу.

— Спасибо, я, пожалуй, останусь.

Сердце колотилось, и вот я уперлась спиной в стену. От неожиданности вскрикнула. Так далеко от этих двоих я бы уже начала таять. Но нет. Я уставилась на серый камень на шее у Сета. Точно такой же, как у них. Проклятье!

— У тебя нет выбора, — сказал Сет. — Я тебя убил. Ты моя.

Он схватил меня за руку. В мгновенном приливе сил я вырвалась.

— Да черта с два! — И пнула его по голени.

Сет согнулся, хрипя от боли, но не отпустил меня. Зато я сумела дотянуться до его волос и вцепилась в них, а потом двинула ему коленкой по носу. Противно хрустнул хрящ.

Ругаясь на чем свет стоит, Сет выпустил мою руку.

Надо было выбираться. А для этого — оставаться материальной. С колотящимся сердцем я взялась за ремешок и сдернула с Сета кулон. Камень огнем жег руку, но я только крепче зажала его в ладони. Я готова была терпеть, лишь бы больше не таять.

Сет упал, все лицо его залило кровью, словно он напоролся на стеклянную стену.

— Мэдисон… — прохрипел с пола Барнабас.

Я обернулась. Глаза его были полны боли, и он никак не мог сфокусировать на мне взгляд.

— Беги, — с трудом выговорил он.

Сжимая в руке амулет, я кинулась в коридор. И побежала.

— Пап!

Я стояла на пороге и с бьющимся сердцем прислушивалась. В доме — папа всегда содержал его в чистоте и порядке — было тихо. Только за моей спиной жужжала на утреннем солнце газонокосилка. Золотое сияние лилось внутрь и вспыхивало на паркете и перилах лестницы, ведущей на второй этаж. Я всю дорогу бежала — на каблуках и в этом противном платье. Люди на меня пялились. А я вдобавок совсем не устала, и это меня слегка встревожило. Сердце стучало не от напряжения, а от страха.

— Пап?

Я шагнула внутрь, на глаза навернулись слезы, когда сверху донесся дрожащий недоверчивый голос:

— Мэдисон?

Я перепрыгивала через ступеньки, путалась в подоле, хваталась за перила и наконец взобралась наверх. И вот я на пороге своей комнаты, в горле ком. Папа сидел среди моих открытых, но так и не распакованных коробок. Он словно постарел, худое лицо было совсем изможденное от боли. Я не смела двинуться с места. Просто не знала, что делать.

Он смотрел широко раскрытыми глазами, будто меня здесь и не было.

— Ты даже вещи не разложила, — прошептал папа.

Горячая слезинка капнула из ниоткуда и скатилась мне на подбородок. Увидев папу таким, я поняла, что и правда должна напомнить ему о лучших временах. Я нужна ему. Нужна как никогда и никому на свете.

— Пап… прости, — только и смогла беспомощно выговорить я.

Он перевел дыхание и встряхнулся. Лицо его осветилось любовью. Он вскочил.

— Ты жива?!.. — шепнул он, и вот уже нет тех трех шагов, что разделяли нас, и папа крепко-крепко меня обнимает. — Мне сказали, ты умерла. Ты жива?!

— Со мной все хорошо. — Я всхлипнула, уткнувшись носом в его грудь, мне стало до боли легко. Он весь пропах своей лабораторией, маслом да чернилами, и это был лучший в мире запах. Слез было не удержать. Я умерла — наверное. У меня был амулет, но даже с ним я чувствовала себя совсем беспомощной: я ведь не знала, смогу ли остаться здесь. — Все хорошо, — проговорила я, икая от рыданий. — Но они ошиблись.

Чуть не смеясь от радости, папа слегка отстранил меня и заглянул мне в лицо. Глаза его блестели от слез, а улыбка, казалось, теперь так и останется на лице навсегда.

— Я был в больнице, — сказал он. — Видел тебя. — Воспоминание о той боли промелькнуло в папином взгляде, он дрожащей рукой коснулся моих волос, словно хотел убедиться, что я настоящая. — Ты в порядке. Я пробовал позвонить твоей маме. Она, наверное, подумает, что я окончательно сошел с ума. Я так и не сумел оставить сообщение, сказать, что ты попала в аварию. И бросил трубку. Но с тобой и правда все хорошо.