— Я догадываюсь, — я вздохнул. — Во-первых, уже практически доказано, что он регулярно истязал собственную жену. Во-вторых, он насиловал своих учениц, очень тщательно выбирая тех, за кого некому заступиться, и я даже затрудняюсь предположить, сколько подобных случаев имело место за его карьеру. Амар-ай-Шрус, говорят, очень боялся, что о его делишках станет известно. Так что если шантажировали, то, скорее всего, именно этим. Судя по всему, брали с него не деньги, а услуги: молчание и верную службу. Что с его семьёй?

— Не удалось поговорить, обе женщины в истерике, пришлось Целителя вызывать, — сообщил Кадир, состроив недовольную гримасу. — Особенно с дочерью всё плохо; она хохотала как безумная. В свете рассказанного тобой, начинаю понимать её эмоции. Похоже, девочка была в курсе развлечений папочки, и до смерти его боялась. Так я не понял, мне передавать это дело тебе?

— Да, пожалуй. Приобщу. К тому же, может быть, теперь эта дочь что-нибудь полезное расскажет. Что-нибудь интересное в его доме нашли?

— Да мы особо не искали, — честно признался коллега. — Ну, сам понимаешь, самоубийство ведь, да и бабы эти истеричные добавили хлопот. Дочка всё меня расцеловать пыталась, — он иронично хмыкнул. — Меня, единственное, шантаж заинтересовал, но люди обычно не хранят дома компромат на самих себя. Хотя я там на всякий случай человечка оставил, так что какая-никакая охрана есть, можешь вернуться с обыском.

— И всё-таки, подозрительно. Он точно сам в петлю влез?

— Точно или не точно, это тебе только боги скажут, — отмахнулся Кадир. — А так я всё проверил; что я, мальчишка совсем, что ли? Рост, высота, табуретка, место привязки верёвки. Даже узел такой характерный, кривенький, непрофессиональный. Трупная команда вскроет, отчитается, тогда уже можно точно говорить. Но пока поводов усомниться нет. Я тебе документы завтра все передам, не поздно? А то мы вообще с ночного дежурства, отдохнуть бы хотелось. Ну, или вот если Хайят уговоришь посыльным поработать, — он, усмехнувшись, кивнул на свою помощницу, о существовании которой я, признаться, совершенно забыл, увлечённый интересными новостями.

— Да ладно, до завтра потерпит, — покосившись на девушку, глядящую на нас с Лейлой с непонятным выражением (я даже эмоции её разобрать не мог, там было слишком много всего намешано), решил я. Тем более, если даже Амар-ай-Шруса убили, ничего это для меня в ближайшем будущем не поменяет. Вряд ли его таким образом устранили случайные ночные воры. — Ещё раз спасибо за известия.

— Пожалуйста, всегда бы так. Зашёл поговорить с коллегой, а он с тебя дело снял, — усмехнулся Хамай-ай-Шарам. — Хайят, проснись! — он потрепал замершую помощницу по плечу. Так вздрогнула и перевела озадаченный взгляд на старшего товарища. — Пойдём, всё, хватит; ты уже на ходу засыпаешь, так что давай-ка до дома в срочном порядке. А ты меня хоть в курсе держи, что у тебя происходит. А то тут такое веселье, я же — ни сном ни духом, — напутствовал меня Кадир, и утренние гости ушли.

— Ты действительно думаешь, что он сделал это сам? — тихо проговорила Лейла.

— Выясню, — я пожал плечами. — В принципе, подобные типы зачастую бывают очень трусливы. И он вполне мог догадаться, что я пришёл с ним поговорить не просто так, и это могло стать последней каплей.

— А ты с ним разговаривал? И какие выводы сделал? — внимательно вглядываясь в моё лицо, спросила женщина.

— Даже если бы не удалось его прижать, он бы умер, — спокойно ответил, не находя нужным что-то скрывать. — Я же тебе, помнится, что-то такое уже обещал.

— Да, было дело, — она вздохнула. — Ты прямо сейчас убежишь, или мы можем сходить позавтракать?

— Пойдём, что уж там. Четверть часа меня не спасёт, — принял решение я.

Улыбнувшись, Лейла собрала в хвост свои недочёсанные волосы и быстро сунула ноги в тапочки. Так что ей ещё пришлось ждать, пока я обуюсь.

— Давно мучаюсь вопросом, как тебе не жарко в таком виде? — поинтересовалась девушка. — Ну, всё чёрное, ботинки глухие. Понятно, в помещениях во всех компенсаторы. Но на улице?

— Это же не просто одежда, это форма, — я в ответ пожал плечами. — Она вся зачаровывается, хотя и не от жары. Видишь ли, у Разрушителей есть ещё одна не слишком широко известная проблема. Своеобразный остаточный фон, окружающий мага некоторое время после чар. Он не настолько силён, чтобы навредить окружающим или каким-то предметам, но одежда, плотно прилегающая к телу, очень сильно страдает и быстро изнашивается. Форма изготавливается из специальным образом обработанной ткани, а эта чёрная краска служит дополнительным фиксатором для чар. Так что, с одной стороны, одежда служит дольше, а с другой — не промокает и не даёт перегреваться. Очень удобно, хотя и дорого.

— У тебя и домашняя одежда вся зачарованная что ли? — озадачилась Иллюзионистка.

— Почти. Так проще, — пояснил я. — К чёрному цвету я уже давно привык, и в чём-то другом просто некомфортно психологически. Да и надёжней.

— Слушай, а вот ещё вопрос, — заметно оживилась девушка, явно радуясь возможности поговорить. — Много вообще Разрушителей в ЦСА работает? И ещё, ты говорил, что проблема с эмоциями — она у всех, но ведь они вроде бы вполне нормальные. Кадир вот, потом ещё Ренар.

— Ты выбираешь самые неудачные примеры, — усмехнулся я. — Во-первых, сыскари работают с людьми, на эту работу берут только самых адекватных. За то, что взяли меня, надо сказать спасибо Тахиру; он посчитал, что подобная работа может положительно на меня повлиять. Во-вторых, для работы следователем нужен определённый склад ума. Помянутый тобой Ренар, кстати, боец группы оперативного реагирования, никто бы его в следователи не взял. Ну, и, в-третьих, эти двое — едва ли не самые нехарактерные Разрушители из всех, кого я знаю. Кадир вообще для Разрушителя слишком эмоциональный, и странно даже представить, каким бы он был человеком, если бы не эта сила. А Ренар просто болтун и балагур, и его ничто не способно исправить. Кроме того, у него напрочь отсутствует чувство такта и элементарного понимания, кому что можно говорить, а кому — нет. Поэтому, собственно, ему обычно ничего важного не доверяют. Ну и, конечно, в подобные ЦСА структуры зачастую списывают на пенсию всяческих ветеранов и калек вроде меня. Не только в сыск; различные учебные заведения, в том числе общевойсковые. Пока мы можем ходить, говорить и думать, мы не уходим на покой.

— Я тебя сейчас стукну, — непонятно на что обиделась Лейла. — Тоже мне, пенсионер-калека нашёлся!

— Кхм, — растерянно хмыкнул я. — Но ведь это правда. Из армии меня списали на пенсию, причём именно по ранению. И нога моя действительно восстановлению не подлежит.

— Кстати, почему? — нахмурившись, она покосилась на меня.

— Я не вдавался, — я пожал плечами. — Мне сказали, либо так, либо отрезать и протез поставить. Но с искусственной было бы вообще неудобно, она же совсем не гнётся.

— А шрамы? — осторожно спросила она.

— А что — шрамы? Они не болят, жить не мешают. Тахир утверждает, что можно свести, но это надо полгода в госпитале потерять. Хотя, если ты…

— Нет-нет, — перебила она. — Мне просто очень сложно поверить, что они не доставляют тебе беспокойства. Это ничего, что я тебя допрашиваю? — вдруг смутилась Лейла. — А то вопросы копятся, ответить на них некому…

— Это понятное желание, — успокоил я её, стараясь не вдаваться в причины эмоциональных реакций женщины. Почему-то сегодня уверенному толкованию поддавались не все из них. То ли соображаю я по какой-то причине хуже, то ли Лейла реагирует как-то иначе, то ли всё гораздо проще, и мы просто впервые разговариваем друг с другом. То есть, не обсуждаем что-то жизненно важное сию минуту, а общаемся на относительно отвлечённые темы. Вот, например, почему она всё-таки обиделась на слова о моей физической ущербности? Глупо ведь отрицать очевидное. Тем более, сам факт её не беспокоит, а упоминание о нём — злит. Простым и самым эффективным способом решения возникшего логического противоречия в данном случае мне виделся прямой вопрос. — Я тебя тоже тогда спрошу. Почему ты обиделась на «калеку»?