— Нет, у нас древняя история, но не настолько. А что, такое происходило в вашей реальности?

— Ученые уверяют, что неоднократно. Но вы правы, последний раз оледенение случилось очень-очень давно, я не умею оперировать такими огромными временными промежутками. Вряд ли ваши летописи бы упомнили такое.

Влада перевела взгляд на бокал — осталось на донышке, и бутылка была пуста. Наверное, вечер подходил к концу. Она сделала последний глоток. Вкус напитка был мягким, сладковатым, с нотками чего-то необычного. Возможно, в него, кроме винограда, добавили что-то еще, может, сливу?.. Она почти не захмелела, но настроение заметно улучшилось.

— Спасибо, сэр Вейлет, за чудесный ужин и занимательную беседу. Я рада, что в моей истории не замешаны пришельцы, — рассмеялась она. — Признаюсь, когда я увидела женщин на площади тем субботним вечером, что-то тихо нашептывающих себе под нос, мне стало действительно жутко и я подумала, что попала к инопланетянам.

— Они молились Владыке кумаруна и просили, чтоб он благословил их чрево на зачатие.

— Теперь я понимаю, а раньше даже предположила, что именно они вызвали нас и собираются принести в жертву местному божеству.

— Какие страсти! Но я тебя понимаю, конечно. Требуется много душевных сил, чтобы пережить подобное перемещение и остаться в ладу с собой. Не уверен, что мне хотелось бы оказаться на твоем месте. Скорее нет. Любопытно, конечно, но нет.

Влада улыбнулась, но не дала своей оценки, ведь сама толком не знала, захотела ли бы все это испытать, будь у нее выбор.

Вэйлет проводил ее до комнаты, и вскоре она уже лежала в своей кровати, но сон не приходил.

«Где он сейчас? Чем занимается? С кем? — гадала она. — Что задержало его, или кто? Я верю Эрику, точнее, скорее да, чем нет. Я очень хочу верить. А если окажусь на дворцовой помойке бывших джей, как-нибудь переживу… Сердце разобьется, но время склеит осколки. Как происходило и раньше. Жизнь продолжается всегда, несмотря ни на какие сложности в любви».

«Что я скажу ему завтра, когда он спросит, чем занималась сегодня? Он и сам, наверное, знает о происшедшем. Как вести себя, что говорить? — терялась она в догадках. — Знаю одно, что набрасываться с расспросами и требовать объяснений — худшая стратегия из возможных. Этого она и хотела, наверное. Но изображать, что ничего не произошло, — будет лицемерием, я не хочу поступать так…»

Она перевернулась на другой бок, натянула одеяло повыше и постаралась ни о чем не думать.

Той ночью ей снился он — такой далекий, как точка на горизонте в конце длинной белой аллеи. Его волосы спускались до самого пояса и развевались на ветру, как локоны эльфов, которых рисуют современные художники. Такие картинки она не раз видела в Интернете и восхищалась талантом авторов. Она шла к Эрику, но ближе не становилась. Она бежала к нему, но он был по-прежнему далек: неприступная вершина, несбыточная мечта, ускользающий горизонт.

Когда она уже отчаялась приблизиться, неожиданно его лицо представилось ей крупным планом со всеми деталями и мелкими несовершенствами. Он взирал на нее беспристрастно. Тот же глубокий взгляд немного исподлобья. Чувственные губы. Геометрически очерченный овал лица. Немного расширенные поры на носу и мелкие мимические морщинки, притаившиеся в уголках глаз и на переносице. Легкая щетина. Губы его были сомкнуты, но она знала, что если бы он улыбнулся, заметила бы немного неровный левый верхний клык. Эти маленькие несовершенства отличали его от идеального образа эльфов с рисунков в Интернете. Он был человеком, красотою сравнимый с богами и эльфами, но все же был человеком. Который называл ее именем сердца… Но почему он так холоден, почему не улыбается ей?

Влада кинулась Эрику на шею, но он растаял в дымке сна как мираж. На нее обрушилось осознание потери, боль, ощущаемая физически. Внутренности сжались, и она закружилась в вихре обрывков сна. Картинка сменилась — она дома. Стоит на ковре в своей спальне и понимает, что вернулась. Что же она чувствует?

Влада проснулась.

Она не стала открывать глаза. Поняв, что это был сон, громко выдохнула, сглотнула, и облизала пересохшие губы. Затем захотела выпить воды и медленно открыла глаза.

В метре от нее находился Эрик. Он был прикрыт ее одеялом до уровня груди, лежал на боку и смотрел тем холодным задумчивым взглядом из сна. На щеках была заметна щетина.

Она глядела ему в глаза, отчего-то боясь отвести взор на голые грудь и плечи, отмечая их лишь периферическим зрением. Влада медлила с началом разговора, и Эрик тоже молчал.

«Он на меня сердится? Или волнуется? Или винит в чем-то? А может, сейчас сделает предложение руки и сердца? За этим взглядом может скрываться все что угодно». Это был тот Эрик, о котором рассказывали и Элла, и Эмма: эмоции глубоко внутри, снаружи — холодная непроницаемая маска.

«Но он лежит в моей постели наполовину обнаженный (а наполовину ли?). Это же внушает веру в лучшее, не так ли?» — прикидывала она расстановку сил и, сама не зная почему, сказала с вопросительной интонацией:

— Эрик?

— Я не знаю больше, кто я, Влада. Раньше меня звали так.

— Что ты имеешь в виду?

— Я лишился основания. Мое тело — лишь оболочка, в которой бушует кипящая лава страха, страсти, отчаяния, сомнений, злобы и радости. — Он приподнялся с подушки и оперся на локоть. — Я не тот Эрик. Я не знаю, где я и с кем. Ты не моя, Влада, и я не верю в другую возможность. Я страстно хочу, чтоб ты стала моей, но понимаю, что это безнадежно. Ты никогда не станешь моей добровольно, ты уйдешь в свой мир так же, как и пришла сюда. Ты не простишь мне моей природы. Того, что я делал, и того, что мне предстоит еще сделать. Скоро ты вычеркнешь меня из своей жизни, а я останусь. Лишенный сердца, скованный отчаянием. Покинутый тобой. Без надежды на возрождение. Я не вижу выхода для себя, джейя. Потому пришел к тебе в постель без приглашения, чтобы иметь возможность хоть раз спать с тобой в одной кровати. И даже этого мне не удалось — я не спал.

— Эрик, почему ты так говоришь? Я же не давала тебе никакого ответа. Откуда такое уныние, милый Эрик?

— Так дай же его мне, сейчас! — Он приблизился к ней и буквально пожирал взглядом.

«Он требует ответа… Но что ему сказать? — Влада пребывала в прострации. — Я не приняла решение и вряд ли смогу скоро сделать это…»

Она ухватила его за шею, притянула к себе и поцеловала. Страстно, жадно, с надрывом. Сквозь собственную боль и сомнения, страх и влечение, девятый вал тревоги и голубую лагуну надежды. Они чувствовали одинаково, страдали сопоставимо и болели одной формой заболевания. Но поцелуй едва ли ослабил симптомы — Эрик отнял свое лицо и произнес:

— Скажи мне, Влада, скажи мне это. Все или ничего. Мы будем вместе — или я не увижу тебя никогда, уйдя с твоей дороги.

— Но я не приняла решения! Зачем ты так поспешен, у нас это называется юношеский максимализм, Эрик.

— У нас это называется примерно так же, но я так чувствую. Я осознаю, что неопытен в любви, несмотря на то, что был женат и что сотни женщин могут рассказать обо мне разное. И я знаю, что уже рассказали. Ты веришь ей?

— Нет, я не хочу ей верить. И не могу, — добавила она после недолгой паузы.

«Честна ли я сейчас с собой?»

— Джейя, ты моя единственная из женщин. Прошлое ушло и не вернется. Ты моя надежда на счастье. И ты мой палач, покуда я остаюсь в неведении. Подобных неприятных историй от красивых женщин ты услышишь немало, если скажешь мне «да». Каждая руководствуется своими целями — ревность, месть, зависть, происки политических противников. Нельзя верить ничему, что тебе говорят обо мне. Верь моим глазам и моей душе. Твое сердце знает правду, слушай его.

«Эти слова невозможно подделать, — поняла Влада. — Так правдиво говорить и врать при этом мог бы только сам дьявол. Эрик правитель, но не потусторонняя сила. Он человек из параллельного мира, ничуть не менее реального, чем мой. Он мужчина, который страдает и, по всей видимости, любит. Я могла бы сказать ему „да“, если б вопрос состоял в том, верю ли ему и хочу ли спать с ним в одной кровати. Но проблема намного шире. У меня есть дом, родина по ту сторону портала. Сказать ему „да“ — значит пообещать не искать дорогу обратно и, если нечаянно найду, не ступить на нее и остаться здесь».