«Он показал меня людям в платье с золотистым поясом, подарил „бунтарскую“ комнату, в прямом смысле слова. Сказал, что она может стать нашей, если я скажу „да“. Он говорил про совместную жизнь… Неужели он действительно настроен серьезно? Отдает ли отчет словам? Возможно, он сейчас и думает так, но что будет дальше? Может передумать, разлюбить, влюбиться в другую… Слова и реальность нередко расходятся, даже если изначально были сказаны искренне. Люди переменчивы…»

Любовь для нее самой всегда была чувством конечным. Она зарождалась, росла, крепла, держалась еще какое-то время, а далее либо угасала, либо перерождалась в привычку, а чаще и вовсе обращалась в ненависть. После Влада уверяла себя, что это была не любовь. Но если так, то за свои двадцать девять с половиной лет она так и не полюбила ни разу из более десятка попыток.

«Сколько раз я сама думала, что люблю, а позже чувства сходили на нет. Это еще хорошо, если прощались без взаимных претензий. В лучшем случае на моем веку пламя превращалось в привычку, как с Сашкой, — удобно, комфортно, по-свойски, тепло и мягко, но чего-то не хватает. Пресно, как в озере. Все страсти отшумели и, наверное, канули в Лету безвозвратно. Но натура ж просит огня! Видит бог, я пыталась себя сдержать, но у меня ничего не вышло: такое пламя, как к Эрику, невозможно погасить простыми самоограничениями. Но ведь с Сашкой поначалу происходило подобное, почти под копирку, если отбросить сказочный антураж: страсть, жар, непреодолимая тяга. Все это было уже, и не раз. Что же мне делать? Я влюблена, и он вроде бы тоже. Но что дальше? Сказать „да“? Но я не хочу, чтобы чувство становилось привычкой или ненавистью! Как построить отношения, чтобы они длились вечно?.. Ох, ну ты и фантазерка, какой из тебя строитель отношений? Не обманывай себя. То-то и оно, я знаю уже сейчас, что все закончится расставанием или жизнью по привычке».

Влада поднялась со скамьи, не в силах больше оставаться на месте — от тревожных мыслей нужно было срочно избавиться. Она пошла по аллее быстрым шагом.

«Но так ведь живут все! Не бывает вечной страсти. Любовь в отличие от нее — чувство глубокое, но комнатной температуры. Но я ведь даже не знаю что это такое — любовь! Всякий раз, когда страсть уходила, я считала, что чувство не было любовью. Привычку я тоже не считаю за нее, хотя многие и уверяют, что это примерно одно и то же. Ну не считаю я так, и все! — протестовала она. — По этой логике получается, что я не любила никогда… Печально, но факт. Я способна лишь на страсть, ненависть и привычку. Наверное, во мне какой-то изъян».

Влада остановилась.

«А может, я слишком требовательна к себе? А что если все люди чувствуют так же, но считают любовью, если им комфортно с человеком?.. Да кто их знает, остальных. Меня-то своя жизнь интересует».

Она развернулась и пошла в направлении дворца.

«Эрик практически идеален, — печально констатировала она. — Если я не люблю его, что ж тогда и взять с меня? Бракованная. Нет, конечно, я влюблена, сгораю от страсти, но люблю ли? Как я могу узнать сейчас, если знаю меньше недели? Это проверяется годами. И он слишком уж красив, а ведь иногда и безобразия хочется…»

— Скажи мне, Элла, — обратилась Влада, когда горничная принесла обед. — Что говорит ваша религия о жизни после смерти? Что происходит дальше с людьми?

Элла посмотрела с непониманием, но ответила:

— Люди верят, что их души превратятся в кумарун и развеются по свету, став частью великой тайны мироустройства.

— О, понятно. А другие поверья есть?

— Да разное болтают, но ничего правдоподобного.

«Понятно, значит стать кумаруном после смерти — это правдоподобно. Хм, души покойных на моей груди… Бр-р. Права была мать Эрика, предложив родственникам поселиться на радуге».

Влада пообедала и стала считать минуты до встречи.

«Он сказал, что выедет в обед, — прикинула она. — Значит, должен приехать примерно через полчаса».

Она ждала, но Эрик все не приходил. Тогда она приняла душ, уложила волосы и тщательно накрасилась. На все это ушло более часа — перевалило уже за четыре.

Наконец в дверь постучали. Получив приглашение, в комнату вошел Эрик с большой красной прямоугольной коробкой в руках. Сам он с ног до головы был в черном. Сюртук украшала изящная золотая вышивка на горловине и манжетах, а шаровары и обувь были полностью черными.

— Эрик, ты так необычно выглядишь.

— Да, я редко ношу черный. Но сегодня особый случай, джейя.

— Церемониальный наряд? — передразнила она его.

— Нет, это наряд для торжественных вечеров. Я, конечно, мог бы пойти в золотом, для правителя это универсальный цвет на все случаи жизни, но сегодня выбрал черный. И неспроста. Открой, — сказал он ей, протягивая красную коробку.

— Я заинтригована.

Она положила ее на космо-стол и осторожно подняла крышку. Внутри лежало черное платье.

— Ух ты… Думаешь, мне уместно надевать черное? Это же только для тех, кто чем-то отличился.

— Ты самая особенная Влада: ты моя джейя. Это достаточный повод, чтобы носить черное. Более того, я всем сердцем мечтаю о дне, когда ты наденешь красное, и на тебя никто не посмотрит косо. — Влада оценила эти слова. — Более того, — добавил он, — если Великий кумарун будет милостив, однажды мы с тобой наденем синее. Остается лишь верить, что мы не будем к тому времени слишком дряхлыми, чтобы сполна насладиться моментом.

— У тебя наполеоновские планы, — сказала она и поняла, что сейчас придется долго объясняться, с трудом вспоминая войну 1812 года. Слава богу, пронесло — Эрик не стал переспрашивать. Наверное, он торопился.

Влада достала платье из коробки. Оно было длинным в пол, с открытой спиной, а спереди наоборот довольно целомудренным: с вырезом под горлышко. «В таком платье придется постоянно следить за осанкой», — подумала она. Крой у платья был интересный: в полотно юбки вставлены клинья из другого материала — тоже черного, но с умеренным мерцающим блеском, напоминающим свечение ночного кумаруна. Влада предположила, что наряд сядет по фигуре бесподобно, если, конечно, она сможет помнить об осанке.

— И куда же мы пойдем, такие нарядные?

— Конечно же, это сюрприз, ми джейя.

— Мне переодеваться?

— Да, уже пора. Но я хотел бы наблюдать за тобой.

Влада картинно округлила глаза, потом заманчиво улыбнулась и удовлетворила просьбу повелителя Эйдерина: медленно сняла греческое платье, скинув его на пол, и грациозно перешагнула. Сегодня на ней были радужные трусики, они будто говорили Эрику «спасибо» за новую цветную комнату и разговор по душам. Она приблизилась к новому платью и, поняв, что грациозно надеть его без помощи не сможет, придумала новый план: взяв его в руки, подошла к Эрику, выразительно посмотрела в глаза и выдержала паузу. Он был практически в шаге от того, чтобы наброситься на нее, но что-то его сдерживало.

— Помоги мне надеть платье.

Эрик взял его. Она нырнула в широкие юбки и головой пролезла в горловину. Подойдя к зеркалу, Влада убедилась, что выглядит просто шикарно.

Эрик приблизился, затем достал из кармана бархатную красную коробочку.

— Надень еще и это, — сказал он и передал ей. — Фамильные драгоценности, думаю, хорошо подойдут к платью.

Влада с трепетом открыла — сердечко забилось. Внутри находились две массивные клипсы овальной формы, усыпанные россыпью крупных по земным меркам бриллиантов. И цепочка из белого металла, наверное, золота, с кулоном в форме капли, в центре которого сиял гигантский цельный бриллиант. Влада не понимала в каратах, но по факту камень был размером с подушечку ее указательного пальца. Раньше ей не приходилось держать в руках очень дорогих украшений, тем более носить на себе или принимать в дар.

— Эти украшения тех времен, когда волшебники могли превратить орех в бриллиант?

Эрик рассмеялся:

— Ты начинаешь разбираться в нашей кухне. Не совсем так. Да, это старинные украшения. Но по факту, люди, которые умели обращать камни в бриллианты, и в прошлом рождались крайне редко. Все, что они когда-то создали, стоит не менее натуральных бриллиантов, скорее даже более. И эти драгоценности действительно сделаны чудесным образом из гальки. Этим камням около восьмисот лет, а мастера звали Эзоп Сияющий.