По-прежнему раздраженный, Дуайт неловко рассмеялся.

— Простите за шум. Я думал, вы спите.

Фрэнсис не ответил, а уселся за стол и уставился на два листка бумаги, лежащие перед ним. Гость выглядел не настолько пьяным, как при их предыдущей встрече.

С всё возрастающим любопытством Дуайт отметил чистую сорочку, аккуратно повязанный шейный платок и мертвенно-бледное лицо.

— Хозяин постоялого двора сообщил, что вы пришли, — сказал он. — Я подумал, у вас могли возникнуть трудности. Жизнь в городе бьет ключом.

— Да, — согласился Фрэнсис.

Осознав еще непонятую им какую-то глубокую напряженность, царившую в комнате, Дуайт медленно расстегнул сюртук и отбросил его, колеблясь, мгновение постоял в сорочке, чувствуя себя неуютно. Молчание Фрэнсиса заставило его продолжить разговор.

— Сожалею, что днем так внезапно вас покинул, но как я объяснил, мне пришлось вернуться к другу. Полагаю, вы уже поужинали?

— Что? Да.

— Если пишете письмо, то не буду вас отвлекать.

— Нет.

Наступила тишина. Дуайт посмотрел на него более внимательно.

— В чем дело?

— Вы фаталист, Энис? — Фрэнсис внезапно свел брови вместе в гримасе тревожного отчаяния. Она исказила его застывшее лицо, словно внезапно налетевшая гроза. — Вы верите в то, что мы сами себе хозяева или просто марионетки на ниточках, имеющие лишь иллюзию независимости? Я не уверен.

— Боюсь, я слишком устал для философских бесед. Если у вас есть личные проблемы, может быть, вы зададите вопрос в более понятной форме?

— Только эти, — Фрэнсис нетерпеливо смел в сторону бумаги и вытащил пистолет, спрятанный под ними. — Пять минут назад я пытался застрелиться. Но произошла осечка. С тех пор я спорю с самим собой, должен ли попробовать снова.

По взгляду Фрэнсиса Дуайт понял, что тот не шутит. Он смотрел на Фрэнсиса, пытаясь подобрать слова.

— Вы слегка шокированы, — сказал тот, приставил пистолет к лицу и взвел курок, положив палец на спусковой крючок. — Разумеется, было бы нетактично воспользоваться вашим гостеприимством и вашей комнатой в таких целях, но своей у меня нет, а делать это где-нибудь в темном переулке — совсем уж вульгарно. Прошу меня простить. В любом случае, я еще ничего не сделал, так что на несколько минут вам лучше превратиться в говорливого компаньона вместо молчаливого.

Дуайт уставился на него, сдержав порыв сказать или сделать что-нибудь банальное. Любое неверное движение может оказаться смертельным. Через долгую минуту он заставил себя расслабиться и подойти к тазу с кувшином у окна, так что оказался к Фрэнсису спиной. Энис начал мыть руки и обнаружил, что те слегка дрожат. Он чувствовал на себе пристальный взгляд Фрэнсиса.

— Я вас не понимаю, — произнес он, наконец. — Не понимаю, зачем вам убивать себя, а если вы так решили, то зачем для этого отправляться за двадцать пять миль, в незнакомый город.

Послышался шорох бумаг, которые складывал Фрэнсис.

— Покойный перед смертью вел себя нерационально. Так? Но кто ведет себя рационально, даже если желает жить дальше? Если бы наш мозг мог всегда думать разумно... Но он не может. У нас есть внутренности, любезный Энис, как вы и сами знаете, нервы и кровь, и то, что называют чувствами. У человека могут возникнуть совершенно необъяснимые предрассудки против того, чтобы проливать свою кровь на пороге собственного дома. Для порывов трудно найти общие правила.

— Если это был порыв, надеюсь, что он прошел.

— Вовсе нет. Но теперь здесь вы и можете сообщить мне свое мнение. Что происходит с решимостью, когда вы приставляете к голове дуло и нажимаете на спусковой крючок, а он щелкает, и ничего не происходит? Вы бы сочли издевкой, что непредусмотрительно не купили свежего пороха и не сообразили, что в проклятой корнуольской сырости порох недолго остается сухим? Или приняли бы последнее унижение, увильнув от еще одной попытки?

Дуайт начал вытирать руки.?— Это единственный разумный выход. Но вы так и не ответили на мой вопрос. Почему самоубийство? Если позволите, вы молоды, владеете собственностью, уважаемы, у вас есть жена и сын, вы счастливо избежали серьезных болезней, на вашем горизонте ни облачка...

— Хватит, — оборвал его Фрэнсис. — А то я зарыдаю от счастья.

Дуайт слегка повернулся и краем глаза заметил, что пистолет снова лежит на столе, а рука покоится на нем.?— Что ж, будь я на месте вашего кузена, то видел бы больше причин для подобного. Он потерял единственного ребенка, по всей видимости, завтра его приговорят, в прошлом году потерпело крах дело, в которое он вложил всю душу.

Фрэнсис встал, оттолкнул в сторону стол, издавший скрип, и двинулся через комнату.?— Будь вы прокляты, помолчите...

Дуайт отложил полотенце.?— Не сомневаюсь, что Росс до сих пор сохранил самоуважение. А вы, возможно, его потеряли...

Фрэнсис повернулся к нему. Вблизи на его лице стали заметны следы от высохших струек пота.?— Почему вы это сказали?

Пистолет был уже очень далеко. Дуайт приобрел гораздо большую уверенность в том, что сможет совладать с ситуацией.

— Думаю, что потеря самоуважения всегда предшествует мысли о самоубийстве.

— Вы так думаете, да?

— Да.

Фрэнсис попытался рассмеяться, но этот смех оказался беззвучным и печальным.?— Бывают времена, когда оно может быть единственным способом восстановить самоуважение. Можете вы это понять, или это вне пределов вашего разумения?

— Вообразить такую ситуацию — вполне в рамках моих представлений. Но я не способен представить, почему вы в ней оказались.

— Давайте поглядим на те изящные слова, что вы употребили — молод, владею собственностью, уважаем. Но молод по каким стандартам? И владею собственностью, так вы сказали? Вопрос в том, кто владеет собственностью в эти дни банкротств? Обычно какой-нибудь нувориш-заимодавец со сладким голосом и моральным кодексом морской каракатицы... А уважение? — Фрэнсис произнес последнее слова с яростью. — Уважение с чьей стороны? Мы снова вошли в старые двери и уважаем сами себя, а это тупик. Выпивка облегчает крушение иллюзий, но усугубляет парадокс. Для пули из пистолета не существует завтрашнего утра.

Дуайт пересек комнату и зажег от камина пару свечей. Тени немного рассеялись, и стали видны выцветшие обои и пыльные оленьи рога. Свет был словно пробуждающимся рассудком, продвигающимся к темным уголкам разума.?— Пуля из пистолета — это слишком драматично, — медленно произнес Дуайт.

— Неожиданные решения всегда такими бывают. Вам следовало бы это знать, с вашей-то профессией. Но вы не можете от них отмахнуться, даже если они противоречат вашим понятиям о пристойности.

— О, я и не пытаюсь. Но всё равно предпочитаю более приземленные вещи. Давайте выпьем и всё обсудим. К чему спешить? Вся ночь впереди.

— Боже мой... — Фрэнсис медленно вздохнул и отвернулся. — У меня в горле будто кошки скребут.

С улицы донесся дурацкий смех.

Дуайт подошел к буфету.?— У меня есть бренди. Можем его испробовать.

Он услышал, как Фрэнсис складывает бумаги и засовывает их в карман. Когда Энис обернулся, Фрэнсис снова взял в руку пистолет, но вытаскивал из него пулю. На полпути он замешкался, в его глазах снова мелькнул огонек.

— Выпейте, — быстро сказал Дуайт. — Дешевый джин вас отравит и вызовет нездоровые мысли.

— Они были таковыми и без джина.

— Что ж, можете рассказать мне о них, я не против.

— Благодарю, но приберегу свои печали для себя, — Фрэнсис взял стакан и посмотрел на него. — Вот где прячется дьявол. Не знаю, на чьей стороне он был сегодня.

Дуайт выпил молча. Эмоциональная буря выдохлась. Лишь по воле случая он сумел помешать Фрэнсису. Тот был так измотан, что хотел говорить о чем угодно, кроме причин сегодняшних событий. Но именно поэтому и следовало с ним разговаривать. Лишь позволив ему выговориться, можно было удостовериться в том, что кризис миновал.