— Господи боже! Как ты об этом узнал? — спросила изумленная Арабелла.

— Дролайт и Ласселлз сказали. С большим удовольствием.

— Мерзавцы!

Мистер Норрелл был очень недоволен, когда Стрендж на пару дней прервал занятия — они с женой подыскивали себе дом.

— Все дело в его жене, — жаловался мистер Норрелл Дролайту. — Если бы он был холост, то, смею надеяться, без возражений переехал бы ко мне.

Дролайт испугался, что мистеру Норреллу пришла в голову такая мысль, и принялся убеждать волшебника:

— Как можно, сэр! Подумайте о вашей работе на Адмиралтейство и военное ведомство — она так важна и строго конфиденциальна! Присутствие постороннего лица крайне нежелательно!

— Мистер Стрендж будет помогать мне в этой работе! — возразил мистер Норрелл. — С моей стороны было бы неправильно утаивать от государства таланты мистера Стренджа. В четверг мы вместе ходили в Адмиралтейство, чтобы увидеться с лордом Малгрейвом. Конечно, сначала лорд был не совсем доволен тем, что я привел мистера Стренджа…

— Потому что его светлость полностью полагается на ваше искусство! Наверняка он считает, что простого любителя — пусть даже талантливого — нельзя допускать к делам Адмиралтейства.

— Однако когда лорд выслушал соображения мистера Стренджа по поводу применения магии в военных действиях против Франции, он радостно улыбнулся и сказал мне: «Мы с вами, мистер Норрелл, отстали от жизни. Кажется, нам нужна молодая кровь, как вы думаете?»

— Лорд Малгрейв? Сказал вам? — переспросил Дролайт. — Какая грубость! Надеюсь, вы одарили его своим знаменитым взглядом!

— Что? — Мистер Норрелл был поглощен рассказом и не обращал внимания на то, что говорил мистер Дролайт. — О! Да, я сказал ему: «Полностью с вами согласен, милорд. Но погодите, мистер Стрендж изложил не все свои идеи. Вы не слышали и половины!»

Не только у Адмиралтейства и военного ведомства, но и у прочих правительственных департаментов был повод радоваться появлению Джонатана Стренджа. Многие вещи, казавшиеся трудными, стали вдруг простыми и легко разрешимыми. Министры короля давно мечтали насылать ночные кошмары на врагов Англии. Министр иностранных дел впервые высказал эту идею в январе 1808 года, и в течение года мистер Норрелл каждую ночь посылал императору Наполеону Бонапарту плохие сны, однако положительных результатов не достиг. Империя не рассыпалась, а Наполеон сохранял в сражениях обычное хладнокровие. Поэтому мистер Норрелл получил указание прекратить работу в этом направлении. Сэр Уолтер и мистер Каннинг втайне считали, что план провалился, потому что мистер Норрелл не обладал талантом к созданию кошмаров. Мистер Каннинг говорил, что кошмары, посылаемые мистером Норреллом императору (преимущественно, драгунский капитан, спрятавшийся в шкафу у Наполеона) не способны напугать даже ребенка, не то что покорителя половины Европы. Он даже пытался убедить остальных министров нанять мистера Бекфорда[28+], мистера Льюиса[29+] и миссис Радклифф, чтобы они состряпали описание какого-нибудь ужасного сна с тем, чтобы мистер Норрелл затем вложил его в голову Бонапарта. Однако министры заявили, что использовать волшебника — это одно, а привлекать писателей — совсем другое, и дело заглохло.

Когда появился Стрендж, работу с кошмарами возобновили. Стрендж и мистер Каннинг подозревали, что император Франции как-то защищен от страшных снов, поэтому решили воздействовать на его союзника, российского императора Александра: при русском дворе было много друзей Англии — представителей знати, которые сделали состояние на продаже англичанам леса и хотели возобновить выгодную торговлю; кроме того, камердинер Александра был женат на шотландке — смелой и умной женщине. Стрендж узнал, что Александр — натура впечатлительная склонная к мистической религиозности, и решил послать ему сон наполненный аллегориями и символами. Семь ночей подряд Александр видел один и тот же сон: он сидит за столом с Наполеоном, и им подают замечательный суп с олениной. Наполеон пробует суп, тут же вскакивает и кричит: «J'ai une faim qui ne saurait se satisfaire de potage»[54], превращается в волчицу и съедает сначала кота русского императора, потом его собаку, затем коня и, наконец, его прелестную любовницу-турчанку. Потом волчица принимается за друзей и родственников императора, а тем временем утроба хищницы открывается и начинает извергать кошку, собаку, коня, любовницу и т.д., но уже в изуродованных, неестественных формах. Меж тем зверь непрерывно растет, и когда волчица становится размером с Кремль, она поводит окровавленной пастью по сторонам, явно собираясь опустошить всю Москву.

— Нет ничего бесчестного в отправке такого сновидения: ведь из него следует, что Бонапарт в конце предаст Александра, — объяснял Стрендж Арабелле. — В конце концов, я могу послать ему письмо и повторить эти слова. Он ошибается, и Бонапарт наверняка его предаст.

От шотландки вскоре пришло сообщение: русский император очень встревожен снами и, подобно библейскому царю Навуходоносору, собрал астрологов и прорицателей, дабы ему растолковали их смысл.

Тогда Стрендж послал Александру новые сновидения.

— Я последовал вашему совету, — сообщил он мистеру Каннингу, — и сделал их более туманными, но пригодными к интерпретации, чтобы гадатели и волшебники императора могли сформулировать выводы.

Неутомимая миссис Джанет Арчибальдовна Барсукова вновь прислала письмо с хорошими новостями: Александр отложил все дела, забыл о войне и сутками сидит с астрологами и волшебниками, толкуя свои сны, а когда приходят послания от Наполеона, бледнеет и вздрагивает.

Каждую ночь печальный колокольный звон уводил леди Поул и Стивена Блека в сумеречные залы «Утраченной надежды». Стивен никогда не видел таких роскошных балов, однако пышные наряды резко контрастировали с самим дворцом, где все свидетельствовало о бедности и упадке. Музыка никогда не менялась. Одинокая скрипка выводила одну и ту же пронзительную мелодию, ей вторила грустная флейта. Оплывающие сальные свечи (Стивен опытным глазом дворецкого сразу подметил, что их слишком мало для столь обширных комнат) отбрасывали на стены странные тревожные тени, повторявшие движения танцующих.

В одну из ночей леди Поул и Стивен участвовали в длинной процессии по пыльным сумрачным залам (джентльмен с волосами, как пух, очень любил подобные шествия). Процессия несла знамена: ветхие, плотно расшитые хоругви и другие, которые и знаменами-то назвать было нельзя: жуткие символы былых побед джентльмена. Они были изготовлены из высушенной кожи поверженных врагов, на которой родственницы победителя вышили глаза, губы, волосы и одежду. Джентльмен обожал такие Церемонии и нимало не сомневался, что Стивен и леди Поул тоже от них без ума.

Крайне изменчивый и непредсказуемый, он проявлял постоянство лишь в одном: в восторженном отношении к леди Поул и глубочайшей симпатии к Стивену. Он часто делал ему необычные подарки и подбрасывал вещицы, символизирующие грядущее величие. Кое-что он посылал миссис Бренди, кое-что — лично Стивену, а потом при встрече с заговорщицким видом говорил:

— Твой злобный враг об этом никогда не узнает! — (Он имел в виду сэра Уолтера.) — Я очень ловко отвел ему глаза своей магией, и ему даже в голову не придет о чем-нибудь спрашивать. Да что там!.. Я хоть завтра сделаю тебя архиепископом Кентерберийским, а он и не узнает! — Эта мысль засела у него в голове. — Хочешь завтра стать архиепископом, Стивен?

— Нет, сэр, благодарю вас.

— Ты уверен? Это совсем нетрудно, и если у тебя есть тяга к церковной карьере…

— Уверяю вас, сэр, ни малейшей.