— И он не только дождевых дел мастер, — воскликнул адмирал, — но и кукловод! Только посмотрите, как корабли качаются на волнах, а паруса то вздымаются, то опадают!

— Ничего красивей я в жизни не видел, мой адмирал, — согласился Перроке, — но повторяю, кем бы он ни был, он ничего не смыслит в кораблевождении!

Около двух часов адмиральский катер скользил туда и обратно сквозь удивительные корабли. На кораблях царило безмолвие: ни скрипа дерева, ни хлопанья парусов на ветру, ни матросских окриков. Несколько раз дождевые матросы с застывшими лицами появлялись на палубе призрачного корабля и вглядывались в моряков из плоти и крови на деревянной шлюпке, но кто мог сказать, о чем они при этом думали? И адмирал, и капитан, и Перроке чувствовали себя в безопасности. Перроке рассуждал так. «Если дождевые матросы и решат дать залп, снаряды из дождя вымочат нас до нитки, только и всего».

Перроке, адмирал и капитан, забыв обо всем, восхищались невиданным чудом. Они забыли, что их провели, забыли, что целую неделю теряли драгоценное время, позволяя британским кораблям безнаказанно просачиваться в порты на балтийском и португальском побережьях, где император Наполеон вовсе не желал их видеть. Однако, похоже, заклинание слабело, что объясняло полуразрушившийся корабль с северного края. Еще через два часа дождь прекратился, и в то же мгновение чары рассеялись. Перроке, адмирал Демулен и капитан Жюмо поняли это по любопытному изменению своих чувств, словно в голове неожиданно заиграла струнная музыка или прямо перед глазами промелькнула ослепительная синяя вспышка. Почти мгновенно дождевые корабли превратились в корабли из тумана, и слабый бриз унес их прочь.

Перед французами простиралась пустая Атлантика.

Однажды в Чипсайде столкнулись две телеги. Одна из них, груженая сладким хересом, опрокинулась. Пока возничие спорили, кто виноват в столкновении, прохожие заметили пробоину в одном из бочонков с вином. Вскоре целая толпа пьянчуг сгрудилась вокруг телеги, подставляя стаканы и кружки под струю хереса и проковыривая дырки в еще целых бочонках. Столкнувшиеся телеги и собравшаяся толпа так перегородили дорогу, что кареты и повозки заполонили все близлежащие улицы: Поултри, Треднидл-стрит, Бартоломью-лейн и Олдерсгейт, Ньюгейт и Патеностер-роу. Казалось, столпотворению не будет конца.

Так как один из возчиков был молод и хорош собой, а второй — стар и толст, то вместе они напоминали бражничающих Вакха и Силена. Возницы решили порадовать своих сторонников, открывая дверцы карет, чтобы посмотреть, чем заняты богатеи. Слуги и кучера попытались предотвратить эту дерзкую выходку, но толпа была многочисленна, да к тому же навеселе, поэтому удары хлыстом на нее не действовали. В одной из карет толстый возчик обнаружил мистера Норрелла и воскликнул: «Ба! Старина Норрелл!» Возчики полезли в карету и начали трясти мистеру Норреллу руку, обдавая того парами хереса и заверяя, что, ни минуты не мешкая, расчистят дорогу, чтобы он — герой французской блокады — смог беспрепятственно продолжить путь, каковое обещание тут же и сдержали. Лошадей распутали, кареты затащили на задние дворы кожевников и в прочие вонючие углы или запихали обратно в грязные переулки, где с них быстренько ободрали позолоту. На протяжении триумфального шествия до Ганновер-сквер возчики и их сторонники эскортировали карету мистера Норрелла выкрикивая здравицы, подбрасывая в воздух шляпы и распевая хвалебные песни.

Деяния мистера Норрелла вызвали всеобщее одобрение. Большая часть французского флота на целых одиннадцать дней оказалась обманом заперта в портах, что позволило англичанам без стеснения пересекать Бискайский залив, Ла-Манш и Северное море. Тайные агенты Британии были заброшены во все уголки Империи, а шпионы, ранее трудившиеся в тылу врага, смогли вернуться на родину с сообщениями о планах Наполеона. Британские торговые суда беспрепятственно выгружали кофе, хлопок и специи в Голландии и балтийских портах.

Говорили также, что Наполеон Бонапарт безуспешно прочесывает Францию в поисках чародеев. В Лондоне министры к собственному удивлению обнаружили, что они, в кои-то веки, вызвали народное одобрение.

Мистера Норрелла пригласили в Адмиралтейство, где он пил мадеру в парадной гостиной. Сидя в удобном кресле у камина, волшебник имел долгую и приятную беседу с военно-морским министром лордом Малгрейвом и первым секретарем Адмиралтейства мистером Хорроксом.

Резной орнамент из морских инструментов и цветочных гирлянд над камином привлек внимание мистера Норрелла. Волшебник принялся описывать прекрасную резьбу в библиотеке аббатства Хартфью.

— И тем не менее, — заметил он, — я завидую вам, милорд. Да-да, завидую. Какое превосходное изображение инструментов, используемых в вашей профессии! Мне хотелось бы сделать такое же, ибо ничто так не впечатляет, ничто так не вдохновляет в работе, как вид аккуратно разложенных инструментов — или их изображений из доброго английского дуба. Однако волшебнику нужно не так уж много орудий. Открою вам секрет, милорд: чем больше магических предметов — цветных порошков, кошачьих чучел, волшебных шляп и прочего — использует чародей, тем скорее он окажется обманщиком! А какие же орудия, вежливо вопросил мистер Хоррокс, требуются настоящему чародею?

— Да почти никаких, — отвечал мистер Норрелл. — Разве что серебряная чаша с водой.

— Ах! — воскликнул мистер Хоррокс, — я бы многое отдал, чтобы увидеть настоящее чудо, а вы, милорд? Мистер Норрелл, не окажете ли вы нам честь продемонстрировать какое-нибудь видение в чаше?

Обычно мистер Норрелл ни за что не соглашался удовлетворять чужое праздное любопытство, но сегодня он был так польщен приемом в Адмиралтействе (эти двое джентльменов наговорили ему кучу комплиментов), что согласился почти мгновенно, и слугу отправили на поиски чаши.

— Серебряная чаша диаметром около фута, — уточнил мистер Норрелл, — и наполните ее чистой водой.

На днях Адмиралтейство послало трем британским кораблям приказ собраться к югу от Гибралтарского пролива, и сейчас лорду Малгрейву не терпелось узнать, выполнено ли его приказание. Не сможет ли мистер Норрелл показать корабли?

Когда принесли чашу, и мистер Норрелл склонился над ней, лорд Малгрейв и мистер Хоррокс ощутили себя так, словно перенеслись в древние времена славы английской магии — времена Стокси, Годблесса и Короля-ворона.

На поверхности воды появилось изображение трех кораблей, скользящих по волнам. Яркое средиземноморское солнце просияло в хмурой декабрьской столице, озаряя лица мужчин, склоненных над чашей.

— Они движутся! — изумился лорд Малгрейв.

Корабли действительно двигались. Нежнейшие облачка скользили по синему небу, корабли вспенивали волны, можно было разглядеть даже крошечные фигурки матросов. Лорд Малгрейв и мистер Хоррокс тотчас узнали корабли военно-морских сил его величества «Екатерину Уинчестерскую», «Лавр» и «Кентавр».

— Ах, мистер Норрелл! — воскликнул мистер Хоррокс, — «Кентавр» — корабль моего кузена. Не могли бы вы показать мне капитана Берри?

Мистер Норрелл заерзал, с шипением втянул воздух и вперил свирепый взгляд в серебряную чашу. Постепенно на поверхности воды возник розовощекий, златокудрый херувим, страдающий лишним весом, который прохаживался по шканцам. Мистер Хоррокс подтвердил, что толстяк и есть его кузен, капитан Берри.

— Неплохо выглядит, не правда ли? — воскликнул мистер Хоррокс. — Я рад узнать, что он находится в добром здравии.

— Где они? Вы можете нам сказать? — спросил лорд Малгрейв.

— Увы, — отвечал мистер Норрелл, — искусство создания изображений — самое неточное из искусств[24].

Адмиралтейство было настолько довольно, что лорд Малгрейв и мистер Хоррокс принялись размышлять, какое бы еще поручение придумать волшебнику.