— Катаюсь. На доске, но… — начала было она, но он подхватил ее на руки и с восторженными воплями закружил по зале.

— Наконец-то! В этой дыре! Нашелся! Хоть один человек, который меня понимает!

— Понимает? — сдавленно просипела она, и он вернул ее на пол.

— Ну да. Все говорят — лыжи, и всё, а я лыжи не люблю, я люблю доску. И я очень рад компании!

— Ну, если так, — улыбнулась она.

— Скажи, ты хоть кофе пила с утра? А то бледная, как из могилы.

— Нет. Я только глотнула у тебя на столе коньяку. И всё.

— Это правильно. Пошли, добудем кофе, — он повел ее к столу, все еще держа за плечи. — И скажи уже наконец, как тебя зовут? Может, я ночью и спрашивал, но абсолютно этого не помню!

* 36 *

Быть на каникулах Элоизе неожиданно нравилось. Она сто лет не каталась, и еще дольше не ездила никуда в большой, шумной и очень ей симпатичной компании. Нет, если бы в компании не было Филиппо Верчезы, Маурицио Росси, который спелся с Верчезой и тоже по всякому поводу строил ей глазки, и Джулианы Уильямс, жизнь была бы и вовсе великолепной, но, как известно, чудеса редки, а идеал недостижим. И без того у неё была такая отличная защита, что, кроме как построить глазки, горе-кавалеры больше ни на что и не отваживались. А это можно было пережить. Вежливость и дистанция всех спасут.

С Джулианой было хуже. От бесцеремонной и липкой девушки охрана не спасет, тем более что и пристаёт девушка вовсе не к ней. А Себастьен вежливо скользил по ней взглядом, учтиво улыбался, при случае пододвигал стул и придерживал дверь. Он это вообще делал по отношению ко всем. Но все улыбались, благодарили и шли дальше, а Джулиана заглядывала в глаза, трогала за рукав, то и дело что-то ему передавала, или о чем-то спрашивала, а вечерами ещё и всё время звала потанцевать. Правда, Себастьен не соглашался, вежливо отказывался, а потом демонстративно танцевал с Элоизой, но Джулиану это не останавливало. Впрочем, в какой-то момент она притихла и только сверкала на Себастьена глазами. Элоиза не взялась выяснять, что случилось, она просто порадовалась, и всё.

А в остальном время проходило отлично. Днем катались, причем их с Себастьеном опять обозвали сумасшедшими маньяками, потому что никто больше не катался с тех склонов, где нравилось им. Лодовико фыркал, что они себе шеи свернут, кардинал восхищался, а до мнения остальных им дела не было. Карло не говорил ни слова, ему было не до того — он нашел родственную душу в лице Асгерд и они катались на досках где-то отдельно.

Вечерами играли в карты (Элоиза больше не проигрывала), сидели у камина и разглядывали камеи, Лодовико пел для всех желающих, Асгерд рисовала отличные карандашные портреты всех подряд. А в какой-то момент Элоиза церемонно прощалась и уходила, спустя какое-то время уходил Себастьен, они запирали наружные двери в свои комнаты и открывали маленькую дверь в стене, отделявшей одну комнату от другой. Небольшой секрет, о котором знал Себастьен, и не знали остальные. Кроме Лодовико, а тот, естественно, молчал.

И конечно же, скучно им вдвоём не было.

* 37 *

В новогодний вечер собирались посидеть за накрытым столом, поэтому в тот день катались недолго, вернулись рано и принялись приводить себя в праздничный вид. Элоиза долго мыла и сушила волосы, а Себастьен всё это время сидел у неё и наблюдал за процессом, процесс ему очень нравился. Правда, когда с прической было всё решено, она выставила его с предложением тоже уже одеваться, а то есть опасность, что они вообще никуда в этот вечер из комнат не выйдут.

Платье было приготовлено и специально взято с собой, оно было черным, с длинной юбкой и без рукавов. Она не сразу решилась украсить волосы Тем-самым-гребнем, но подумала, что Себастьену будет приятно его на ней увидеть. К нему она надела серьги и браслет с аметистами, а на шею — крупную сложносочиненную серебряную подвеску без камней. Чулки-туфли-немного парфюма-немного помады — и можно спускаться. Раз Себастьен до сих пор за ней не зашёл, то нужно зайти за ним.

Он был у себя, он был почти готов и возился с белым галстуком.

— Элоиза, вы не спасёте меня? Я пытаюсь совместить этот кусок ткани и вашу прекрасную булавку, и пока мне это не удалось, — а потом он рассмотрел её, и она точно могла сказать, в какой момент он увидел аметистовый гребень. — Сердце моё, это самое то, о чем я думал, когда увидел эту штуку. Эти камни у вас совершенно на месте, в ваших волосах они еще прекраснее, чем сами по себе.

Дальше Элоиза искренне пожалела о том, что сначала накрасила губы, а потом пошла к нему. Нужно было поступать ровно наоборот.

Но, впрочем, после она завязала ему шейный платок, заколола его Той-самой-булавкой, заново накрасила губы, и они отправились вниз.

* 38 *

Отец Варфоломей спустился к новогоднему столу одним из первых, он хотел острым взором проверить, всё ли на месте, и сделать это до прихода кардинала. Дверь в столовую была заперта, это было странно. Он открыл и вошел, и обнаружил внутри примечательную компанию — Маурицио Росси, Филиппо Верчеза и Джулиана Уильямс. Интересно, что эти трое здесь делали, да ещё и закрывшись, явно же не закуски со стола пробовали?

— Господа, приветствую вас. Почему закрылись? — грозно вопросил он.

— А случайно дверь захлопнулась, — беззаботно сказала Джулиана.

— Джулиана, врать грешно, — нахмурился монах и принялся оглядывать комнату.

Ему-то было отлично известно, почему барышня притихла и перестала приставать к Себастьяно — он был незримым свидетелем разговора, который состоялся между дурной девчонкой и объектом её симпатии. Себастьяно был безупречно вежлив, выслушал всё, что она к нему имела в тот момент, а потом так же спокойно и вежливо сообщил, что она не интересует его нисколько, и если она не оставит его в покое, то по возвращению с каникул будет немедленно уволена, так как к ней будут вопросы по линии службы безопасности. Как, она не понимает, какие именно? Очень жаль, потому что душевный покой — это необходимое условие для работы, а если она планирует нарушать его своими выходками и дальше, то ей придется отправиться домой к папе. И кстати, раз она не понимает, как там вообще с профессиональной пригодностью? Неужели его информаторы были правы? Джулиане явно не хотелось домой к папе, поэтому она вспомнила о хороших манерах и правилах приличия, и хотя бы внешне отстала от Себастьяно и перестала шипеть за глаза на Элоизу. Зато она прибилась к Верчезе и Росси, вот ведь компания!

От этой компании отец Варфоломей ничего доброго не ждал и пошёл вокруг стола, придирчиво осматривая всё, что попадалось на глаза. И он увидел — традиционно рядом с прибором кардинала стоял прибор с карточкой «Себастьяно Марни», дальше, по уму, предполагали разместить Элоизу, но вместо этого на карточке значилось «Джулиана Уильямс».

Варфоломей отправился дальше, ему было любопытно, куда же эти насекомые собрались посадить Элоизу — ага, на дальний конец стола, аккурат между ними самими. Да, или скандал неминуем, или… Он направился к дверям, предполагая их запереть и пропесочить придурков, но тут в столовую вошел Лодовико. Отлично!

— Закрой-ка дверь, сын мой, и полюбуйся на народное творчество, — он кивнул на карточку Элоизы. — Я всегда говорил, что звать в такие поездки всех подряд — не самая хорошая идея.

— Вы что, последний ум потеряли? — хмуро спросил Лодовико у мужчин.

— А мы тут ни при чем, — покачал головой Росси. — Мы пришли, и оно уже было именно так!

— Если вы настаиваете, — скучно начал Лодовико, — мы, конечно, можем начать канитель с отпечатками пальцев на карточках. Но тогда я сейчас вас всех троих отсюда удалю и отправлю домой.

— Мы будем возражать, — пискнула Джулиана.

— Вас, милостивая государыня, когда на работу брали, предупреждали, что с представителями службы безопасности не спорят? Вы, видимо, редкостно непонятливы. Вас, Верчеза, предупреждали тоже, и не так давно, можно было бы запомнить, — потом повернулся к Маурицио. — А ты каким боком к этим недоумкам затесался?