– Получишь пол-луидора, если через четверть часа будем за городскими воротами.

Застоявшиеся на морозе лошади поскакали галопом.

В пути все пугало Жильбера. В стуке карет, ехавших следом или обгонявших его кабриолет; в жалобном завывании ветра в вершинах голых деревьев – во всем чудилась ему погоня или крики тех, у кого он похитил ребенка.

На самом деле ему ничто не угрожало. Возница честно сделал свое дело, и к назначенному Жильбером часу, то есть до свету, взмыленные лошади прискакали в Даммартен.

Жильбер дал вознице пол-луидора, сменил лошадей и кучера, и скачка продолжалась Первую половину пути тщательно укутанный ребенок, лежавший на руках Жильбера, не почувствовал холода и ни разу не пискнул. С рассветом Жильбер еще издали заметил деревню и приободрился. Чтобы заглушить плач начавшего подавать голос младенца, Жильбер затянул одну из нескончаемых песен, которые он напевал в Таверне, возвращаясь с охоты.

Скрип колесной оси, громыханье повозки, звон бубенцов служили ему дьявольским аккомпанементом, в который вплетался еще и голос возницы, подпевавшего Жильберу «Прекрасную Бурбонку».

Благодаря этому пению последний возница даже не понял, что Жильбер везет с собой ребенка. Он осадил лошадей, приехав в Виллер-Котре раньше намеченного времени, и получил сверх обещанной платы экю в шесть ливров. А Жильбер взял на руки бережно завернутую в одеяло ношу и, с самым серьезным видом продолжая петь, торопливо зашагал прочь. Перешагнув через канаву, он пошел по усыпанной листьями тропинке, сбегавшей вниз, поворачивавшей влево от дороги и ведшей к деревушке Арамон.

Холодало Всего за несколько часов снегу заметно прибавилось; на поле из-под снега торчали кусты и колючки. Впереди на лесной опушке виднелись голые печальные деревья, сквозь ветви которых проглядывала бледная лазурь еще затянутого туманной пеленой небосвода.

Свежий воздух, запах леса, повисшие на ветвях ледяные бусинки, наконец просторы и поэтичность этих мест поразили воображение молодого человека.

Он двинулся скорым шагом вдоль неглубокого оврага и, не спотыкаясь, не раздумывая, пошел через лес на звон деревенского колокола и голубоватый дымок, поднимавшийся над крышами и стлавшийся по-над лесом, пробиваясь сквозь спутанные ветви дерев. Не прошло и получаса, как Жильбер вышел к берегу ручья, поросшего клевером и пожелтевшим клоповником. Он перешагнул через ручей, зашел в крайнюю хижину и попросил деревенских ребятишек проводить его к Мадлен Питу.

Тихие и внимательные, но не забитые и малоподвижные, как бывают иные крестьяне, дети встали и, заглянув незнакомцу в глаза, взялись за руки и проводили его к довольно большой хижине, привлекательной с виду, расположенной на берегу ручья, как и большинство домов этой деревни.

Ручей катил прозрачные волны, разбухшие после того, как растаял первый снег. Деревянный мост, вернее сказать, толстая ветка была перекинута через ручей, соединяя тропинку с земляными ступеньками дома.

Один из провожатых Жильбера кивнул головой в знак того, что здесь и живет Мадлен Питу.

– Здесь? – переспросил Жильбер.

Малыш еще раз кивнул, не проронив ни слова.

– Мадлен Питу? – для точности еще раз переспросил Жильбер.

Получив молчаливое подтверждение, Жильбер перешел по мосткам и толкнул дверь хижины. А ребятишки снова взялись за руки и во все глаза смотрели на Жильбера, силясь понять, зачем пришел к Мадлен этот нарядный господин в коричневом костюме и туфлях с пряжками.

Во все это время Жильбер не видел, кроме ребят, ни одной живой души: Арамон и вправду оказался столь желанной для него пустыней.

Зрелище, полное очарования для любого человека, а в особенности – для ученика философа, предстало глазам Жильбера, едва он распахнул дверь.

Мощная крестьянка кормила грудью прелестного младенца, а другой ребенок, крепыш лет пяти, громко молился, стоя перед ней на коленях.

В углу у окна или, точнее, возле застекленной дыры в стене другая крестьянка на вид лет тридцати шести пряла лен, подставив под ноги деревянную скамеечку; справа от нее стояла прялка, на скамье в ногах улегся лохматый пудель Завидев Жильбера, пес довольно добродушно тявкнул, словно желая показать свою бдительность. Мальчик перестал молиться и обернулся, а обе женщины вскрикнули, словно от удивления или от радости Жильбер улыбнулся кормилице.

– Здравствуйте, дорогая Мадлен! Крестьянка так и подскочила от изумления.

– Господину известно, как меня зовут? – пролепетала она.

– Как видите. Продолжайте свое дело, прошу вас. Вместо одного питомца у вас теперь будут два!

С этими словами он положил в грубо сколоченную деревенскую колыбельку своего маленького горожанина.

– Какой хорошенький! – вскричала женщина, сидевшая за прялкой.

– Правда, сестрица Анжелика, очень хорошенький, – согласилась Мадлен.

– Эта женщина – ваша сестра? – спросил Жильбер, указывая на пряху.

– Да, сударь, сестра, – отвечала Мадлен, – сестра моего мужа.

– Да, это моя тетя, тетя Желика, – вмешавшись в разговор, сказал баском мальчуган, не успев подняться на ноги.

– Помолчи, Анж, помолчи, – приказала мать. – Ты перебиваешь господина.

– То, что я собираюсь вам предложить, – совсем нехитрая вещь. Этот ребенок – сын одного из арендаторов моего хозяина… Арендатор разорился… Мой хозяин, крестный отец ребенка, хочет, чтобы он рос в деревне и стал хорошим работником… Вырос здоровым.., и нравственно чистым… Не согласитесь ли вы позаботиться о малыше?

– Сударь…

– Он только вчера родился, и у него еще не было кормилицы, – перебил Жильбер. – Кстати, это тот самый питомец, о котором вам, наверное, говорил мэтр Нике, нотариус из Виллер-Котре.

Мадлен сейчас же схватила ребенка и дала ему грудь с неудержимой щедростью, глубоко тронувшей Жильбера.

– Меня не обманули, – молвил он, – вы – славная женщина. Итак, от имени моего хозяина я вам поручаю заботы о ребенке. Я вижу, что ему будет здесь хорошо. Я желаю, чтобы он принес в эту хижину мечту о счастье взамен на то, что он здесь найдет. Сколько вам платил в месяц за своих детей господин Нике из Виллер-Котре?

– Двенадцать ливров, сударь. Но господин Нике богат, он частенько прибавлял несколько ливров за сахар и уход.

– Мать Мадлен, – с гордостью отчеканил Жильбер, – за этого ребенка вы будете получать двадцать ливров в месяц – это составит двести сорок ливров в год.

– Боже правый! – воскликнула Мадлен. – Спасибо, сударь!

– Вот вам деньги за год вперед, – продолжал Жильбер, выкладывая на стол десять новеньких луидоров; обе женщины следили за ним широко раскрытыми глазами, а маленький Анж Питу жадно потянулся к деньгам.

– А если ребенок умрет, сударь? – робко возразила кормилица.

– Это было бы огромное несчастье, этого просто не может быть, – отвечал Жильбер. – Итак, за молоко уплачено. Вы удовлетворены?

– Да, сударь!

– Поговорим теперь о пансионе на будущее.

– Вы хотите оставить у нас ребенка?

– Да, вероятно, так это и будет.

– Стало быть, сударь, мы должны его усыновить? Жильбер побледнел.

– Да, – глухо проговорил он.

– От малыша, значит, отказались родители, сударь? Жильбер был не готов к таким вопросам и почувствовал сильное волнение. Однако он взял себя в руки.

– Я не все вам сказал, – продолжал он. – Его бедный отец умер от горя.

Обе добрые женщины всплеснули руками.

– А мать? – спросила Анжелика.

– Мать.., мать… – с трудом переводя дух, отвечал Жильбер, – на нее ребенку полагаться не приходится… Ни этому, ни тем, которые еще могут у нее родиться.

Тут с поля вернулся папаша Питу, спокойный и добродушный здоровяк, широкая натура, честный, преисполненный доброты, словно сошедший с полотна Греза.

Ему в нескольких словах объяснили все. А что он не сразу понимал умом, то постигал сердцем…

Жильбер объяснил, что пансион мальчика будет оплачиваться, пока он не станет взрослым и не будет способен сам зарабатывать себе на жизнь.