Джо медленно сложил три листка бумаги и засунул их в карман куртки.

Некоторое время он просто не мог произнести ни слова.

Далекая вспышка молнии обожгла ему глаза. Грянул гром, и тучи, как по команде, пришли в движение.

Наконец, глядя на дно воронки, Джо сказал:

– Последним словом Санторелли было имя…

– Сьюзен.

– Кто она?

– Его жена.

– Я так и подумал…

В самом конце – никаких обращений к Богу, никаких надежд на божественное милосердие. Одна только покорность и принятие своей судьбы. И еще имя… Имя, произнесенное с любовью, с сожалением, со смертной тоской и… с надеждой. Последним, что промелькнуло перед мысленным взором гибнущего летчика, была не жестокая земля, не последующий вечный мрак, а дорогое, любимое лицо.

Джо снова почувствовал, что не может говорить.

Они отошли от глубокой воронки в земле, и Барбара Кристмэн повела Джо вверх по склону. Ярдах в двадцати от группы обожженных, мертвых осин на северном краю луга она остановилась и сказала:

– Где-то здесь они и стояли, если я правильно запомнила. Но что это должно значить?

Когда вскоре после катастрофы Барбара Кристмэн прибыла на этот перепаханный, изуродованный, опаленный огнем луг, то среди мелких и мельчайших обломков единственным признаком того, что здесь разбился именно авиалайнер, были кусок самолетной турбины и три пассажирских кресла, которые каким-то чудом почти не пострадали. Во всяком случае, их Барбара узнала с первого взгляда.

– Эти три кресла были соединены друг с другом? – спросил Джо.

– Да.

– И они стояли вертикально?

– Да. К чему ты ведешь?

– Могли бы вы определить, из какой части самолета были эти кресла?

– Джо…

– Из какой части самолета, Барбара? – терпеливо повторил Джо.

– Вряд ли из первого класса и не из бизнес-класса верхней палубы, потому что там установлены сдвоенные кресла. Центральный ряд в экономическом классе имеет четыре кресла в ширину, поэтому эти три кресла относятся либо к левому, либо к правому ряду экономического класса.

– Они были повреждены?

– Конечно.

– Очень сильно?

– Как ни странно – не очень.

– А следы огня?

– Не везде.

– А где именно? В каких местах?

– Погоди, Джо, дай-ка вспомнить… Честно говоря, сейчас мне кажется, что на них было всего несколько небольших подпалин и пятен сажи.

– Ну а обивка, Барбара? Не была ли она совершенно целой?

Широкое лицо Барбары помрачнело.

– Джо, – строго сказала она. – В этой катастрофе никто не уцелел.

– В каком состоянии была обивка? – настаивал Джо, и Барбара сдалась.

– Ну, мне помнится, она была слегка разорвана. Ничего серьезного

– На ней была кровь?

– Я не помню.

– Тел на сиденьях не было?

– Нет.

– А частей тел?

– Нет.

– Привязные ремни сохранились?

– Этого я не помню. Наверное – да.

– Но если ремни сохранились и если в момент удара они были пристегнуты…

– Это смешно, Джо!

– Мишель и девочки летели экономическим классом, – сказал он.

Барбара прикусила губу и отвернулась. Некоторое время она смотрела куда-то в сторону, потом промолвила тихо, почти ласково:

– Джо, твоих родных не было на этих сиденьях.

– Я знаю это, – уверил он ее. – Я знаю.

Но как же он хотел этого!..

Барбара снова посмотрела на него.

– Они умерли, – сказал Джо. – Насовсем. Я не питаю никаких надежд, Барбара.

– Значит, ты имеешь в виду эту Розу Такер?

– Если я сумею узнать, где было ее место в самолете, и если оно было либо с левой, либо с правой стороны в экономическом классе, то это будет доказательством!

– Доказательством чего?

– Того, что она говорила правду…

– Слабенькое доказательство… – с сомнением заметила Барбара, но Джо ее не слушал.

– Доказательством того, что она осталась в живых!

Барбара снова покачала головой.

– Вы не встречались с Розой, – с легким упреком сказал Джо. – И никогда не видели ее. Она – не какая-нибудь пустышка, обманщица. В ней чувствуется сила… внутренняя сила.

Налетевший ветер принес с собой резкий запах озона – тот самый запах, который предшествует моменту, когда расшитый молниями занавес туч поднимается и на сцену выходит дождь.

Голосом, в которым звучали одновременно и сочувствие, и ласка, и отчаяние, Барбара сказала:

– Они падали с высоты четырех миль, Джо, падали почти отвесно, носом вниз, и Роза Такер была внутри этого чертова самолета, который взорвался, словно тонна тротила…

– Я вполне это понимаю.

– Господь свидетель, Джо, я вовсе не хочу лишний раз причинять тебе боль, но… Ты понимаешь? И после всего, что я тебе рассказала, продолжаешь верить?.. Эта Роза Такер оказалась в эпицентре взрыва огромной разрушительной силы. Он превратил крепчайший гранит в пыль, в пар! Экипаж и другие пассажиры… их плоть в считанные доли секунды была буквально начисто сорвана с костей, словно их кипятили неделю. Людей буквально разорвало, разметало, раздробило на части; даже кости и те ломались, как зубочистки. Пока самолет еще продолжал вспахивать землю, мельчайшие капли керосина, рассеянные в воздухе, как утренний туман, взорвались. Огонь был везде, Джо. Это были гейзеры огня, реки огня, целые океаны бушующего пламени, от которого невозможно было укрыться, так что я очень сомневаюсь, что твоя Роза

Такер сумела невесомо опуститься на землю, словно пух одуванчика, и пройти невредимой сквозь этот огненный ад.

Джо посмотрел сначала на небо, потом – на землю под ногами и подумал, что земля кажется гораздо светлее облаков.

– Если вы когда-нибудь видели кадры, снятые в городах и поселках, разрушенных торнадо, – медленно начал он, – то вы, несомненно, обратили внимание, что, хотя все дома и постройки превратились в мусор, который можно спокойно просеивать через дуршлаг, в самом центре оставленной ураганом пустыни стоит один совершенно целый или почти неповрежденный дом.

– Это явление природы, каприз, флуктуация погоды, – согласилась Барбара. – Но в нашем случае, Джо, действуют неумолимые законы физики, которые не знают исключений, и главный из них – закон земного притяжения. Физика не подвержена случайностям и капризам. Если бы весь этот твой город падал с высоты четырех миль, то в нем не осталось бы ни одного целого дома.

– Родные и близкие погибших… Роза показала им что-то такое, что подбодрило их, вновь пробудило их интерес к жизни.

– Что же это было?

– Я не знаю, Барбара. Я должен увидеть это сам, и я хочу, чтобы она мне показала то же, что и им. Но дело не в этом… Дело в том, что все они поверили Розе, когда она сказала, что была на борту этого самолета. И это не просто вера… – добавил он, вспоминая сияющие глаза Джорджины Дельман. – Это глубокая убежденность!

– Тогда она мошенница, которая не знает себе равных ни в наглости, ни в силе убеждения.

Джо только пожал плечами в ответ.

В нескольких милях от них двузубый камертон сверкающей молнии задрожал, завибрировал, запел и разорвал темноту штормовых туч. С востока к лугу неумолимо подступала стена дождя.

– Ты не производишь впечатления глубоко религиозного человека, – продолжала Барбара. – Во всяком случае, мне почему-то так кажется.

– Это так, – согласился Джо. – Мишель каждую неделю водила девочек в воскресную школу и в церковь, но я не ходил с ними. Пожалуй, это было единственным, в чем я не принимают участия.

– Ты относишься к религии враждебно?

– Совсем нет. Просто она мне неинтересна. Я всегда был равнoдушeн к Богу ровно настолько, насколько, как мне казалось, Он был равнодушен ко мне. Но после катастрофы… после гибели Мишель и девочек я сделал только один шаг на пути своего духовного развития – шаг от безразличия к неверию. На мой взгляд, представления о милостивом, милосердном Боге просто невозможно как-то увязать с тем, что случилось с пассажирами этого самолета… и со всеми теми, кто проведет остаток своей жизни, тоскуя по ним.