Дикон не мог сдержать смеха:
— Между прочим, это один из самых известных мировых шедевров, Терри.
— У Билли получалось лучше. Ты только посмотри на ноги. Они все перепутались, не поймешь, чьи где. А Билли их аккуратно рассортировывал. У малого ноги получались коричневые, а у женщины — голубые.
Дикон от смеха начал сползать со стула, уронив голову на столешницу. Он незаметно вынул из кармана носовой платок и громко высморкался, прежде чем снова принять нормальное положение:
— Ты мне как-нибудь напомни, и я покажу тебе оригинал этого произведения, — пообещал Майкл все еще не придя в себя, — он находится в Национальной Галерее на Трафальгарской площади. Только я не совсем уверен, что ноги на этой картине нуждаются в… э-э… сортировке. — Он сделал глоток пива. — Но скажи-ка мне, как же Билли удавалось рисовать, если у него были проблемы со зрением.
— Он достаточно хорошо видел, чтобы рисовать. Он каждую ночь что-то изображал на бумаге. А на асфальте у него вообще все было очень крупным. И головная боль начиналась только при чтении.
— Но ему надо было еще и делать подпись под картинами.
— Буквы он тоже рисовал громадные, иначе бы их никто и не заметил.
— А откуда тебе известно, что он писал, если ты не умеешь читать?
— Билли пытался меня научить, так что эти слова я знаю, и как читать, и как писать. — Он взял блокнот Майкла, ручку и не спеша аккуратно вывел: «Благословенны будут бедные».
— Ну, если тебе это удается, — как бы между прочим заметил Дикон, — то за два дня ты выучишься и читать. — После этого он взял одно из писем и неторопливо развернул его на столе, прикасаясь к бумаге с исключительной осторожностью.
Кадоган-сквер
4 апреля
Дорогой!
Спасибо за твое прекрасное письмо, но как бы мне хотелось, чтобы ты находился здесь и сейчас, забыв о будущем. Конечно, мне льстит, что ты хочешь, чтобы весь мир узнал о твоей любви ко мне, но, может быть, отношения наши столь великолепны именно из-за того, что они тайные? Ты говоришь, что зеркало не убедит тебя в твоей старости, пока юность и я пребываем с тобой. Но ведь, дорогой мой, Шекспир никогда не называл по имени свою любовь, потому что знал, каким жестоким может оказаться мир по отношению к ней. Неужели ты хочешь, чтобы меня пригвоздили к позорному столбу и назвали расчетливой стервой, которая соблазнила мужчину, предложившего ей безопасность? Ведь именно так и случится, если ты выставишь наши отношения напоказ. Я обожаю тебя всем своим сердцем, и оно замолчит навсегда, если ты разлюбишь меня из-за того, что наговорят тебе люди. Пожалуйста, прошу тебя, пусть все остается так, как оно есть. Любящая тебя В.
Дикон развернул второе письмо и положил его рядом с первым. Оно было написано тем же почерком.
Париж,
пятница
Дорогой!
Не считай меня безумной, но я так боюсь умирать! Иногда мне снятся кошмары, будто я летаю в черном пространстве, там, куда не может проникнуть ничья любовь. Может быть, это и есть ад, как ты полагаешь? Знать, что любовь существует где-то, и при этом быть проклятой и существовать без нее? Если это так, то меня ждет именно подобное наказание за то счастье, которое я познала с тобой. Я постоянно думаю о невозможности так сильно любить человека, что разлука с ним кажется невыносимой. Пожалуйста, прошу тебя, не задерживайся дольше, чем это необходимо. Жизнь без тебя теряет всякий смысл. В.
— Билли читал тебе эти письма?
Мальчик отрицательно покачал головой.
— Здесь говорится о любви. Это прекрасные слова. Может быть, ты хочешь послушать их? — Он принял пожатие плеч парня за одобрение и прочитал еще раз письма, но теперь вслух. Замолчав, он ожидал какой-нибудь реакции, но ее не последовало. — Билли никогда не рассказывал тебе о женщине, чье имя начиналось бы с буквы «В»? — поинтересовался Майкл. — Мне почему-то кажется, что она была намного моложе его.
Терри ответил не сразу:
— Кем бы она ни была, могу поспорить, что ее уже нет. Как-то раз Билли мне сказал, что остался один только ад, и он теперь ничего не может с этим поделать, а потом заплакал. Он объяснил, что всегда плачет, когда думает об одиночестве, но мне кажется, он плакал из-за той женщины. Грустно, правда?
— Да, — согласился Дикон. — Но только странно, почему он решил, что она попала в ад. — Он еще раз перечитал письма, но не смог найти в них ничего такого, что бы с точностью указывало на будущую судьбу «В».
— Он считал, что сам отправится в ад, — продолжал Терри. — Он ждал этого момента, но как-то странно, даже, я бы сказал, весело. При этом он добавлял, что заслуживает любого наказания, которое только боги ему назначат.
— Из-за того, что он был убийцей?
— Думаю, да. Он снова и снова повторял, что жизнь — это божественный дар. Том от таких речей начинал на стену бросаться. Он говорил, — тут Терри попытался передать манеру старика Тома, — уж такой прямо божественный, что мы в выгребной яме обитаем! А Билли отвечал, — и Терри мгновенно перешел на голос Блейка, — «ты здесь находишься, потому как этот дар также предполагает и свободу выбора. Теперь реши для себя, стремишься ли ты к тому, чтобы навлечь на свою голову гнев богов. И если ответом твоим будет „нет“, то выбери себе более мудрый путь».
Дикон прыснул со смеху:
— Неужели он так и говорил?
— Именно. Иногда, в те минуты, когда он напивался так, что и двух слов связать не мог, мне приходилось произносить за него эти речи. — Он снова принял торжественную позу и громким голосом принялся вещать: — Ты здесь находишься, потому как этот дар также предполагает и свободу выбора. И так далее, и тому подобное. Он был полный кретин и не понимал, что это раздражает людей. А если и понимал, то не обращал внимания. Ну, а когда он начинал злиться, становилось еще хуже. Тогда он все равно орал, но только уже совершенно бессвязно, и невозможно было разобрать, о чем он хотел сказать.
Дикон вынул из холодильника еще пару банок пива, а пустые выбросил в мусорное ведро:
— Ты не помнишь, он ничего такого не говорил о покаянии? — поинтересовался Майкл, опираясь о кухонный стол.
