Глава двенадцатая

В одном из холодильников супермаркета Дикон выбрал замороженную индейку и бросил ее в тележку. Как только они вышли из паба, Майклу показалось, что со стороны он больше напоминает медведя, которого донимает головная боль. Терри вел себя тихо и не тревожил его, хотя парня так и подмывало высказаться. Он успел только поделиться своим впечатлением, что ничуть не удивлен поступком отца Майкла, раз уж все женщины в его семье были такими невыносимыми коровами.

— Да что тебе об этом известно? — ледяным голосом произнес Майкл. — Неужели Билли сделал твою жизнь такой трудной, что никто не хотел познакомиться с тобой поближе? Впрочем, какая разница? Все равно ниже канавы не упадешь.

Примерно полчаса они оба молчали, но сейчас Дикон, уронив голову на ручку тележки, повернулся к подростку:

— Прости меня, Терри. Я немного не в себе. Неважно, что я сейчас очень зол, все равно у меня нет права грубить тебе.

— Но то, что ты сказал, правда. Ниже канавы никуда уже не упадешь, а за правду не принято извиняться.

Дикон улыбнулся:

— Ниже канавы еще много всего имеется. Канализационная система, ад, в конце концов, но ты находишься далеко от них. — Он выпрямился. — Да ты и не в канаве сейчас. Пока что ты живешь под моей крышей, поэтому давай наберем самой вкусной еды и поужинаем, как настоящие короли.

Через пять минут Дикон вернулся к вопросу, который мучил его уже некоторое время:

— Билли никогда не говорил тебе, сколько ему лет?

— Не-а. По-моему, он по возрасту годился мне в дедушки.

Но Дикон отрицательно покачал головой:

— Если верить патологоанатому, ему было немногим более сорока. То есть он ненамного старше меня.

Терри искренне удивился. Он так и застыл с пачкой кукурузных хлопьев, раскрыв рот:

— Да ты, наверное, шутишь! Вот дерьмо! А смотрелся как дряхлый старик. Я-то считал, что он ровесник нашему Тому, а ему уже шестьдесят восемь.

— Но он говорил тебе о молодежи семидесятых. — Ловким движением Дикон выбил пачку хлопьев из рук подростка, и она упала прямо в тележку. — А с того времени прошло всего двадцать лет.

— Да, но тогда меня ведь еще на свете не было.

— Не было. Ну и что?

— Ну, значит, это было очень-очень давно.

* * *

— Почему Билли сказал, что правда умерла? — задумался Дикон, когда они с Терри, погрузив купленные продукты в багажник, двинулись в обратный путь. — И какая тут связь с открыткой? — Ему вспомнилось высказывание Билли из беседы с доктором Ирвином. — «Я до сих пор пытаюсь найти истину».

— А я откуда знаю, черт побери?

Дикон с трудом сохранял спокойствие:

— Ты прожил рядом с этим человеком целых два года. Но теперь мне кажется, что за все время ты так ни о чем его и не спросил, ничем не поинтересовался. Где же твоя природная любознательность? Вот меня ты просто засыпал вопросами!

— Только потому, что ты на них отвечаешь, — отозвался Терри, с удовольствием поглаживая только что приобретенную куртку. — А Билли всегда раздражало, если я начинал свои «почему». Вот я и перестал его о чем-либо спрашивать. Мое любопытство не стоило его агрессии.

— Возможно, он имел в виду настоящее время?

— Что?

— Ну, то что правда не «умерла», а «является мертвой», поэтому ничто больше не имеет значения.

— Ну да, я же тебе уже об этом говорил.

— А есть еще одно слово, которое означает то же, что и правда, и истина. Это слово «верити», — продолжал рассуждения Дикон, обсасывая каждое слово, как собака обглоданную кость. — Еще Верити — это женское имя. — Он огляделся по сторонам. — Может быть, буква «В» в конце письма означает «Верити»? Другими словами, когда он говорил о том, что правда мертва, он хотел сказать, что Верити уже нет в живых? То же самое и в беседе: «Я до сих пор пытаюсь найти Верити». Только не вздумай сейчас сказать мне «Откуда я знаю». Иначе мне захочется остановить машину и хорошенько тебе всыпать.

— Я не умею читать мысли, мать твою, — жалобно произнес Терри. — Если Билли сказал, что «правда умерла», то я так и понял, что «правда умерла».

— Хорошо, но почему он так сказал? — зарычал Дикон. — И какую правду имел в виду? Абсолютную, относительную или божью? Или он подразумевал что-то совсем специфическое? Ну, например, то, что было совершено убийство, а правда так и осталась нераскрытой?

— Откуда я… — Терри прикусил язык. — Он больше ничего не разъяснял.

— Ну, тогда будем считать, что «В» — это и есть Верити, — решительно произнес Дикон. — Он притормозил у светофора. — Пойдем дальше. Я уверен, что эта женщина внешне напоминала ту, с картины Пикассо. Как ты считаешь, это возможно? Ты же сам говорил, что он обожал эту открытку, а, напиваясь, даже целовал ее. Неужели это не говорит о том, что рисунок напоминал ему кого-то?

— Совсем не обязательно, — хмыкнул Терри. — У одного парня была картина Мадонны. Он сюсюкался с ней, как Билли с открыткой, но даже в самых дерзких мечтах и предположить бы не мог, что у него в жизни будет нечто подобное. По-моему, у него член стоял только на эту картину.

Дикон решил закончить спор:

— Есть разница между фотографией реальной женщины, нашей современницы, и портретом, написанным почти сто лет назад.

— В то время никакой разницы не было, — немного подумав, решил высказаться Терри. — Я уверен, что у Пикассо тоже стоял, когда он рисовал эту пташку. И он наверняка надеялся, что потом, когда другие парни будут смотреть на нее, они получат такое же удовольствие. Да ты сам должен признаться, что сиськи у нее замечательные.

Кейптаун, Южная Африка. 1 час дня

— Кто эта женщина? — спросила пожилая дама у своей дочери, кивнув в сторону одинокой фигуры, устроившейся за столиком у окна. — Я и раньше видела ее здесь. Она всегда приходит одна и витает в облаках где-то далеко-далеко отсюда. По-моему, она вспоминает что-то очень грустное.

Дочь проследила за жестом матери:

— Джерри когда-то знакомили с ней. По-моему, ее зовут Фелисити Меткалф. Ее муж владеет алмазными разработками. Она очень богата. — И девушка неодобрительно посмотрела на свое тоненькое колечко с малюсеньким бриллиантом.