Росс наблюдал за тем, какое впечатление эта новость произведёт на Гордона Эша. Археолог только прищурил синие глаза и напряг плечи.

А потом поднял голову и сурово вопросил:

— Где Ирина?

Взгляды всех собравшихся устремились к Вере. Та пожала плечами.

— Наверное, заканчивает работу или ещё чем-то занимается.

— Чем занимается?

Павлова снова неуверенно пожала плечами.

— Она не всегда рассказывает мне о том, над чем именно работает… Она закончила расшифровку блокнота Павла и пару раз по вечерам уходила…

— Хотела раздобыть записи Светланы, — пояснил Михаил. — Я отдал ей диск с важными для нас данными.

— Следовательно, Базарова занята подготовкой отчёта для всех нас? — осведомился Эш, которому очень хотелось поскорее докопаться до сути.

— Не знаю, — покачала головой Вера. — Просто она несколько вечеров подряд уходила. Говорила, что сверяет данные. Я её дважды спрашивала — какие именно данные. А она делала вид, что не слышит вопроса. — Павлова грустно улыбнулась. — А я, признаться, как прихожу в нашу комнату от вас, так сразу ложусь и засыпаю. Я все время голодная, мне постоянно нужен белок, и спасть постоянно хочется. — Она поморщилась и снова пожала плечами — так, будто у неё болела спина. — Как думаете, не отрастут ли и у нас крылышки, если мы в скором времени не уйдём отсюда?

Михаил рассмеялся.

— Нет, — сказал Ушанов. — Но наши кости — они теряют массу.

Эти слова подействовали на весёлость Никулина, как вода на пламя.

— Почти у всех нас не осталось в организме жира, — заметила Эвелин и повернула голову к Вере. — Вы с Ириной анализировали нашу пищу. Этот сырный пирог, который мы все так полюбили, — это ведь чистый белок?

— Да, — ответила Павлова.

— Топливо для молекулярных изменений, — проговорил Гордон. — Наш обмен веществ работает на износ. Вероятно, отчасти этим и объясняется наша слабость.

Он слегка нахмурился и посмотрел на Виктора.

— Какие ещё данные понадобились Ирине для проверки?

— Мои карты, — ответил Виктор. — Они нужны для последнего отчёта.

Археолог опустил голову. Некоторое время он изучал собственные руки, потом поднял взгляд и сказал:

— Миссия прекращена. Зинаида не позволит никому вернуться в то время, когда здесь работала русская экспедиция.

На Михаила он смотреть не стал.

На светловолосого русского посмотрел Росс. Тот насмешливо улыбнулся.

«Готов об заклад побиться: он уже пытался смотаться в прошлое в одиночку», — подумал Мердок, но постарался сдержаться и не злиться на русского за это.

Ведь наверняка он не знал, было это или нет, а если и было, то Никулин, судя по всему, был лишён доступа к оборудованию, предназначенному для скачков во времени — а конкретно, для скачков в прошлое.

— Давайте заканчивать, — решительно сказал Эш. — Нам всем пора на свои рабочие места. Для нас это последняя возможность собрать дополнительные данные. Я буду разрабатывать план освобождения Сабы, а потом мы все уберёмся отсюда.

— Мне такая постановка вопроса нравится, — заметил Росс.

— Я готова, — добавила Вера, сделав большие глаза.

Михаил промолчал.

Гордон поднялся и отстегнул от ремня рацию.

— Саба не отвечает, — проговорил он через пару секунд, а когда он шагнул к двери, Росс услышал, как он говорит в микрофон: — Ирина? Слушай меня внимательно: вот последние…

— Что-то ещё? — спросил Мердок, когда больше никто не тронулся с места. Он посмотрел на Веру. Та кусала губы. Но вопрос Росса на самом деле больше относился к Михаилу.

— Всего хорошего, — буркнул Михаил и вышел. Виктор последовал за ним, на пороге обернулся и смущённо улыбнулся. Павлова ушла молча.

Саба приняла лекарства, а потом спустилась в столовую, чтобы поесть. Позавтракав, она сразу отправилась в аудиторию, где с ней занимался Жот. Там она обнаружила риллу и виригу. По всей видимости, они ждали её.

Женщина произнесла по-йилайлски:

— Я должна поговорить о том, что пережила прошлой ночью, потому что у меня много вопросов.

Рилла ответила:

— Мы здесь, по твоему желанию.

Саба посмотрела на виригу, но рилла опередила её.

— Вопрос о том, известны ли виригу наши мотивы и желания, лучше адресовать мне, потому что точно так же, как у вашего народа не принято ходить без одежды, дабы не показывать всем свою наружность, так и виригу не говорят о том, чего не скажешь вслух.

Профессор задумалась.

«Значит, телепатия — табу».

Ей стало немного смешно, но она заставила себя относиться к происходящему серьёзнее. Она понадеялась на то, что виригу не уловил этой мысли, а для себя отметила, что табу одной культуры почти всегда кажутся смешными представителям другой, в которой таких запретов не существует.

Эфиопка сказала:

— Мне хотелось бы понять, что я видела/ощущала/переживала прошлой ночью.

Она помедлила и задумалась о вспышке чувственных образов при употреблении многозначного глагола. Слово имело вкус. Оно ощущалось на ощупь. И ещё — она его видела.

— Ты участвовала в Великом танце, — сказала рилла. — Ты обрела ти(фью)ки, и ты стала частицей танца. Ты должна быть частицей танца, — добавила она.

Саба осторожно поинтересовалась:

— Поэтому перед входом в Дом знаний стоит моё резное изваяние?

В слове «резное» она ощутила неприятный привкус разрушения и искажения, и это показалось ей странным.

— Резное изваяние? — переспросила рилла и сделала отрицательный жест. — Оно всегда там. Оно растёт там.

— Растёт, — повторила профессор. — То есть это живое дерево? Или было живым? — предположила она, вспомнив о том, что не видела на столбе ни ветвей, ни листьев. Столб как столб, а на самой верхушке — резной лик. Нечто вроде тотемных столбов, характерных для многих земных культур. Правда, те столбы отличались примитивностью и грубостью работы, а этот был необыкновенно гладким, отполированным, и черты её лица были переданы с почти фотографической точностью.

Рилла посмотрела на виригу, та что-то негромко пробормотала и повернулась к женщине.

— Так не делают. Нельзя трогать деревья, убивать их и придавать им подобие кого-то или чего-то ещё.

— Но в прошлом так делали, верно? — спросила Саба.

Рилла снова ответила жестом отрицания.

— Оно там всегда. Чтобы его все видели. Чтобы ты пришла и сразу нашла своё место.

— Хотите сказать, что оно там выросло, чтобы мы его нашли?

Виригу и Рилла согласно кивнули.

Саба поёжилась. И снова ощутила что-то вроде удара у себя в голове — удара изнутри. Дело было не в том, что кто-то пытался «достучаться» до её разума, вскрыть его, как компьютер вскрывает диск с записанными данными. Нет. Казалось, что-то громадное, величиной с целую планету, таится внутри крошечного пузырька и пытается…

Образ не создавался; у музыковеда закружилась голова. Она попыталась подобрать вневременной глагол, но и это у неё не получилось, все глаголы казались неподходящими.

Она заставила себя дышать по правилам одной из техник йоги и сказала:

— Кто они — эти… существа/вне/времени… — И снова из-за вспышки синестезического импульса у неё закружилась голова. — На этой планете есть ещё кто-то, помимо тех народов, которых мы видим, да?

— Да, — отвечала рилла. — И от всех нас требуется слушать/видеть/ощущать вкус/запах/осязать. Это важно.

На этот раз волна синестезии накатила на эфиопку по вине глагола, употреблённого риллой.

— А почему это важно? — спросила Мариам. — Я тоже это ощущаю. Но мне нужно знать, почему это так важно.

— Жот говорит нам, — ответила виригу, — что ты — та, которая слышит/видит/ощущает вкус/запах/осязает лучше всех. Мы все — частицы, но ты передаёшь наши ощущения вневременному разуму.

— Я.

Тут Саба поняла, что пережитое не было сном, порождённым лихорадкой и физической слабостью. Все было реально, и музыкальная метафора послужила ключом ко всему. По какой-то причине её собственные уникальные способности и то, что она почти всю свою жизнь посвятила поискам взаимосвязи символов со звуками и ощущениями, создали возможность для какого-то, пусть и ограниченного, прорывав другую реальность. И не только у неё одной это вызывало волнение и тревогу.