Ева переместилась в ванную комнату, что находи­лась по соседству. Белый кафель сверкал, как лед, а в воздухе витал едва уловимый запах какого-то чистяще­го средства. Ева решила, что, когда преступник покон­чил со своим страшным делом, он все здесь подчистил. Вымылся сам и протер все дезинфицирующим средст­вом, чтобы не осталось никаких следов.

«Что ж, – подумала Ева, – всех следов тебе все равно не уничтожить, как ни старайся. Тебя может вы­дать один-единственный волос с твоего лобка, оставшийся на жертве. Я достану тебя! Хотя бы во имя мате­ри этой нечастной, с которой они смеялись, болтали, обменивались рецептами пирожных, строили планы на рождественские праздники…»

– Лейтенант!

Оглянувшись, Ева увидела Пибоди, которая стояла посередине прихожей.

– Что еще?

– Я достала видеозаписи камер наблюдения, уста­новленных в холле. Двое полицейских, как вы приказа­ли, опрашивают жильцов.

– Отлично. – Ева потерла лицо ладонями. – Опе­чатайте квартиру. Все вещественные доказательства – немедленно в главное управление. А я должна сооб­щить о случившемся родственникам убитой. – Она за­кинула на плечо сумочку. – Вы правы, Пибоди, денек действительно начался погано. Хуже не бывает.

– Вы проверили того парня, с которым погибшая разговаривала накануне смерти?

– Так точно, лейтенант. Джереми Вандорен. Про­живает на Второй авеню. Бухгалтер. Работает в компа­нии «Фостер, Брайд и Рамси», что на Уолл-Стрит. – Пибоди бросила быстрый взгляд на страницу лежавше­го перед ней блокнота. – Разведен. В данный момент одинок. Возраст – тридцать шесть. Я видела его фото­графию – весьма привлекательная особь мужского пола.

– Хм-м-м… – Ева вставила пленку с записями камер наблюдения в свой настольный видиоаппарат. – Поглядим, не нанесла ли эта особь вчера вечером визит вежливости своей подружке.

– Принести вам кофе, лейтенант?

– Что?

– Я спрашиваю, не хотите ли вы кофе.

Ева, прищурившись, вглядывалась в экран.

– Если вам хочется кофе, так и скажите, Пибоди, – не отрываясь, откликнулась она.

Пользуясь тем, что лейтенант ее не видит, Пибоди театрально закатила глаза и скорчила гримасу, которая должна была изображать покорность судьбе.

– Да, я хочу кофе.

– Ну, если вам невтерпеж, идите и налейте себе кофе. А заодно и мне, раз уж вы все равно отправляе­тесь к кофеварке. Итак, жертва пришла домой в шест­надцать сорок пять…

Ева остановила воспроизведение и стала всматри­ваться в застывшее на экране лицо Марианны Хоули. Стройная, привлекательная, молодая, в ярко-красном берете на блестящих каштановых волосах, гармонично сочетавшемся с цветом ее длинного свободного пальто и блестящих туфель.

– Она, похоже, ходила за покупками, – раздался комментарий Пибоди, которая уже вернулась с двумя чашками кофе и теперь поставила одну из них возле локтя Евы.

– Ага, в «Блумингдейл», – кивнула Ева и снова на­жала на кнопку воспроизведения.

Изображение на экране ожило. Марианна постави­ла пакеты с покупками на пол возле двери и стала рыть­ся в сумочке, ища электронный ключ. Ева заметила, что губы женщины шевелятся. Говорит, сама с собой? Нет, наверное, напевает. Марианна тряхнула головой, откинув волосы назад, взяла пакеты, вошла в квартиру и закрыла за собой дверь. На панели замка загорелся красный огонек.

На экране мелькали фигуры людей: другие жильцы, соседи Марианны, приходили, уходили… Перед глаза­ми Евы текла обычная размеренная жизнь.

– На обед жертва никуда не выходила, – констати­ровала Ева.

Мысленным взором она пыталась проникнуть сквозь стены и представить, что в данный момент дела­ет Марианна. Вот она снимает красное пальто и вешает его в стенной шкаф, а берет кладет на полку для голов­ных уборов. Скидывает туфли. На ней – простые синие слаксы и белый свитер, которые преступник потом ак­куратно срежет с нее.

Вот она включает телевизор, чтобы была хоть какая-то компания, затем относит в комнату пакеты с покуп­ками и принимается их разбирать. Она – аккуратная женщина, любит маленькие красивые мелочи, любит проводить вечера дома. В семь часов она разогрела себе суп. Потом позвонила ее мать. Чуть позже она сама по­звонила приятелю.

Коротко остриженными ногтями без следов мани­кюра Ева озабоченно барабанила по крышке стола. Внезапно она вздрогнула, напряглась и с еще большим вниманием уставилась в экран монитора. Двери лифта открылись, и одновременно с этим брови Евы взлетели от удивления так высоко, что потерялись под челкой.

– Так-так, и кто же это у нас?

– Санта-Клаус, – хихикнула Пибоди, заглядывая ей через плечо. – С подарками.

Мужчина с огромной белоснежной бородой, одетый в красную шубу, держал в руках подарочную коробку. Она была завернута в серебряную бумагу и перевязана широкой золотисто-зеленой лентой.

– Стоп! – воскликнула Ева. – Давайте-ка укруп­ним изображение.

Экран мигнул, и изображение на нем стало укруп­няться. К красивой ленте, обвившей коробку, было приколото серебряное деревце с пухлой птичкой на одной из ветвей.

– Сволочь… Ах, сволочь! Ведь это же то самое де­ревце, которое было приколото к ее волосам!

– Но ведь это… Санта-Клаус?

– Тихо, Пибоди. Смотрим дальше. Вот он подходит к ее двери, – буркнула Ева. Она сосредоточенно на­блюдала за тем, как сказочный персонаж со своей яр­кой ношей приближается к двери Марианны. Рукой в красной варежке он надавил кнопку звонка, а затем от­кинул голову назад и засмеялся. Дверь открылась почти сразу же. Лицо Марианны горело от возбуждения, глаза сияли. Она откинула волосы назад и широко распахну­ла дверь, приглашая гостя войти.

Санта-Клаус оглянулся, посмотрел прямо в камеру, а затем улыбнулся и подмигнул в объектив.

Ева снова остановила изображение.

– Сволочь! Мерзкий подонок! Пибоди, надо распе­чатать этот кадр. – Она внимательно разглядывала круглую розовощекую физиономию и блестящие голу­бые глаза на экране. – Он знал, что мы будем смотреть эту запись, его это очень забавляло.

– И по той же причине он оделся в костюм Санта-Клауса, – добавила Пибоди. – Но как же так можно?! Ведь это… отвратительно! Это неправильно!

– Что? А по-вашему, если бы он натянул на себя костюм черта, все было бы в порядке?

– Да… То есть нет, конечно. – Пибоди, перемина­ясь с ноги на ногу, пожала плечами. – Просто я… ну, не знаю. Просто это мерзко.

– Зато очень хитро. – Ева подождала, пока прин­тер распечатает кадр, и снова нажала на кнопку воспро­изведения.

Кто не откроет дверь, увидев в глазок милого Санта-Клауса!

Дверь квартиры закрылась, и в холле не осталось никого. Таймер в нижней части экрана показывал вре­мя: 21.33.

«Что ж, этот парень не торопился, – размышляла Ева. – Веревка, которой он ее связал, и любые другие принадлежности, которые могли ему понадобиться, скорее всего, находились в этой большой блестящей коробке».

В одиннадцать вечера из лифта вышла парочка. Они смеялись и, судя по всему, были навеселе. Беспечно болтая, мужчина и женщина прошли мимо двери Ма­рианны, не догадываясь о том, что за ней творится. А там происходило убийство. Там царили боль и страх…

Дверь открылась только в половине первого ночи. Из нее вышел мужчина в красном балахоне. В руках у него по-прежнему была все та же блестящая коробка, а на розовощеком лице играла широкая и какая-то ярост­ная улыбка. Он снова посмотрел в объектив камеры, только теперь его глаза блестели безумием. Затем убий­ца, пританцовывая, направился к лифту.

– Скопируйте этот диск на файл Хоули. Дело но­мер 25176-Н. Сколько там было дней Рождества, Пибо­ди? В той песенке, о которой вы говорили.

– Двенадцать. – У Пибоди пересохло в горле, и ей пришлось сделать большой глоток кофе. – Двенадцать дней.

– Ну что ж, нам следует как можно скорее выяс­нить, являлась ли Хоули его «единственной любовью» или у него имеется еще одиннадцать. – Ева встала из-за стола. – Давайте-ка побеседуем с ее дружком.