Стены холодной и мрачной комнаты сверху донизу покрывали блекло-зеленые керамические плиты. В центре полутемного помещения, освещаемого одним лишь газовым рожком, над чем-то бесформенным и неподвижным суетились трое. Еще несколько человек с выражением тревоги и озабоченности на лицах столпились у входа.

— К сожалению, это почти все, что можно было для нее сделать, — заключил врач, отступая в сторону от больничных носилок, на которых лежала его пациентка. — Остается одно — ждать. Леанна Батчер, последняя жертва убийств «зеленых флажков», боролась за жизнь в подземелье Кривых Дорожек. Чудовищная катастрофа могла теперь разразиться в любой момент, стоило только замереть слабому биению сердца в груди этой миниатюрной женщины.

К раненой подошла Кэтлин с письмом в руке. Его только что обнаружили в кармане Леанны. Оно содержало признание в греховной любви — автор был связан семейными узами. Именно к нему на тайное свидание и торопилась роковым Для нее вечером Леанна Батчер, голову и грудь которой теперь стягивали белые повязки. Если бы не это любовное послание, она была бы сейчас здорова и невредима. Если бы не Таниэль, ее уже наверняка не было бы среди живых. Кэтлин вложила письмо в тонкие слабые пальцы.

— Надеюсь, он того стоил, — пробормотала она с ноткой сомнения в голосе.

— Теперь уж, как судьба распорядится, — философски заметил Кротт. — Здесь по крайности безопасней, чем в любой городской больнице, да и уход куда как лучше.

— А теперь подите прочь, — распорядился Дьяволенок. — Мне надо провести обряд. На случай, если другие чудовища попытаются ее прикончить, чтоб довести дело до конца.

Кэтлин и Таниэль отправились в покои, которые Кротт любезно предоставил им для проживания. Эти несколько просторных комнат изобиловали добротной мебелью, всевозможной утварью и мягкими коврами. Убранство было разномастным, ни один из предметов не подходил к остальным, но, несмотря на это, в комнатах было уютно и покойно. В других обстоятельствах Таниэля наверняка потянуло бы домой, к привычному с детства уюту родного очага. Теперь же он лишь изредка вспоминал о своем особняке на Крофтерс-Гейт, пытаясь с удивлявшим его самого отстраненным равнодушием представить, что могли учинить в нем их грозные противники. Его куда больше заботило другое.

— С ней ничего дурного не случится, вот увидишь, — мягко произнесла Кэтлин, безошибочно угадав причину мрачного молчания своего бывшего ученика. — Твоей вины здесь нет.

Таниэль, весь во власти отчаяния и душевныx терзаний, с тяжелым вздохом помотал головой.

— Не надо было брать ее с собой.

— Но она ведь сама настояла, чтобы мы ее взяли. Мужчина в сопровождении дамы вызывает куда больше доверия и меньше подозрений. Мы это уже не раз обсуждали. Бедняжка Леанна наверняка не обратилась бы к тебе за помощью, не будь с тобой рядом Элайзабел. И тогда все обернулось бы куда хуже.

Таниэль промолчал.

Путь в их временное жилище лежал вдоль туннеля с потрескавшимися стенами и низким потолком. Прежде здесь помещалась бойлерная одной из лондонских школ. Вскоре они уже были у себя. В комнате, которую они делили с Кэтлин, было прохладно. На столе тусклым светом горела масляная лампа. Таниэль опустился на корточки у маленькой дровяной печи, зажег от фитиля лампы лучину и стал раздувать огонь.

— Она ведь могла уйти и по собственной воле, — предположила Кэтлин таким тоном, как будто это только теперь впервые пришло ей в голову, словно они уже не обговорили по нескольку раз все возможные варианты исчезновения Элайзабел. — И если…

— И попала в руки Лоскутника, — засопел Таниэль, — или Братства. В последнем случае они заполучат назад свою Тэтч и все для нас изменится от плохого к худшему. А если до нее доберется Лоскутник… — он тяжело вздохнул, — то нам, по крайней мере, не надо будет опасаться Тэтч и всего, что за ней стоит.

— Таниэль, — с ноткой удивления и упрека сказала Кэтлин, — ты сейчас рассуждаешь совсем как твой отец.

— Мой отец сумел бы ее защитить. Или не дал бы ей уйти.

— Глупости, — заявила Кэтлин, усаживаясь в кресло.

Таниэль молча вперил в нее недоверчивый взгляд. Ему казалось, что он ослышался. После недолгой паузы он, покачав головой, горько спросил:

— И как только у тебя язык повернулся такое сказать?

— Ну не дуйся, Таниэль! Можно подумать, ты был единственным человеком, который знал и ценил покойного Джедрайю! Мне и не вспомнить, сколько раз мы с ним вместе охотились. Он был настоящим мастером. Исключительно хорош в своем ремесле. Но легенды, которые о нем ходят, рисуют его прямо-таки сверхчеловеком. А это неправда. И тебе стоило бы прекратить гнаться за недостижимым.

— Не понимаю, о чем ты, — мрачно буркнул Таниэль.

Но Кэтлин было довольно одного быстрого взгляда, чтобы убедиться, что он прекрасно понял смысл ее слов. Именно это ему и требовалось услышать, чтобы хоть немного приободриться.

— Выбор у тебя был, — проговорила она нарочито спокойно. — И не поспеши ты на выручку Леанне Батчер, нам всем было бы гораздо тяжелее, чем теперь. Получается, тебе ничего другого не оставалось. Нет, ты мог, разумеется, остаться караулить Элайзабел, и тогда Братство без помех осуществило бы свой план. Ценой потери Элайзабел ты спас эту несчастную Леанну и выиграл для нас немного времени. Представь, что тебе сию минуту пришлось бы решать, как именно поступить.

На лицо Таниэля набежала тень.

— Ты сама прекрасно знаешь ответ. Кэтлин взглянула на него с сочувствием и нежностью.

— Вот на этом и порешим. И перестань терзаться. Все образуется, вот увидишь.

Воспитанному человеку не подобает прилюдно выказывать отчаяние и скорбь, и Таниэль отыскал потаенное место, где можно было упиваться своим горем в полном одиночестве. Для этих целей как нельзя лучше подходила старая колокольня. Она вздымалась в небо над заброшенной церквушкой, словно поднятая рука, оттуда были хорошо видны Кривые Дорожки — запутанные переулки, тупики и тайные лазы, руины, провалившиеся и кое-как залатанные крыши зданий, которым посчастливилось уцелеть. И луна, молчаливо сострадающая всем несчастным, виделась отсюда отчетливее, чем снизу, где царил туман.

Таниэль сидел, прислонившись спиной к холодной каменной стене и обхватив руками колени. Помещение было залито серебристым лунным светом. Сквозь узкие готические окна башни юноша следил за длинной светящейся сигарой, которая неторопливо проплывала по воздуху. Дирижабль медленно и величаво развернулся над Финсбери-Парком и исчез из виду. Откуда-то издалека донеслись разрывы бомб. Раз в месяц силами воздушного флота производился бомбовый обстрел Старого Города, вернее, тех его руин, которые уже давно были покинуты людьми и стали прибежищем нечисти. Особого эффекта эти усилия, однако, не давали.

Таниэль перебирал в уме картины прошлого. Тогда, еще при жизни Джедрайи, когда сам он еще был не охотником за нечистью, а просто ребенком, все казалось ясным и незыблемым. Когда погибла мать, он не смог в полной мере ощутить невосполнимость этой потери. Для него ее образ навсегда остался призрачно-неуловимым, каким-то зыбким видением, не то что для отца.

Никто из одноклассников Таниэля не выказал особой печали, когда Джедрайя забрал его из системы государственного образования и стал обучать своему ремеслу на дому. В школе Таниэль старался держаться незаметно, был прилежен и тих и дружбы почти ни с кем не водил. Он был бесконечно благодарен отцу за это решение, знаменовавшее собой серьезный поворот в его судьбе. Равно как и за навыки, которые Джедрайя сумел ему привить: как правильно расставить ловушку для призраков, как совершить тот или иной подходящий к случаю обряд, как вынуть след, как распознать черного скорлупщика и как смотреть на болотные огни без опасений быть затянутым в трясину. Мальчишкой он боготворил отца, величайшего охотника за нечистью, старался во всем ему подражать и прилежно учился у него премудростям ремесла.