— Но я же изменила прошлое!

— Да, ничего ты не изменила. Лежишь тут ревёшь, мнишь себя всемогущей, — он подал ей ещё одну салфетку, но кажется, она передумала плакать. — Ты изменила воспоминания, но не само событие.

— Господи, но как он узнал?

Ему показалось или она улыбнулась?

— Он всегда это знал. Только там всё так трудно было с Изабеллой, с Арсением. Потом ты прополоскала всем память. В-общем, тебе легче? — он посмотрел на неё оценивающе.

— Намного. Спасибо, Феликс! — и она хотела броситься его обнимать, но он так мягко увернулся и встал. — Господи, но почему он сам мне не сказал?

— Кх! — он демонстративно кашлянул. — Потому что настоящие мужики так не поступают. И знаешь, что? Я надеюсь, чтобы там у вас с ним не было, а он никогда не узнает, что это я тебе сказал.

— То, что я теперь знаю?

— В-общем, ты меня поняла — он сделал жест, означающий «рот на замок» и она кивнула.

Он посмотрел на смешное личико малышки, лежащей в кроватке.

— А это обязательно, так туго её пеленать?

— Не знаю, — пожала Ева плечами. — Надеюсь, её мать разберётся. И, знаешь, что? Тебе не кажется, что я как-то засиделась в этом теле?

— Ты что и Неразлучнки с собой взяла?

— А ты думаешь, я могу оставить такую ценную вещь в чужом доме? Присмотри тут за ней, — показала она глазами на девочку, застёгивая тяжёлую пряжку поверх больничного халата.

— О, нет, нет, нет! Только не оставляй меня одного с ребёнком! Ева!

Но она уже исчезла.

Боги Всемогущие! Она же ни разу не была в Замке Кер!

Ева никогда не была в Замке Кер. Но это тело знало, что делать, и она ему доверилась.

Она ожидала, что окажется сразу в помещении, а стояла на улице. На горе. Нет, на горном утёсе. На ровной каменной площадке, обрывающейся в пустоту, внизу под которой, на сколько видел глаз, простирался лес, а вверх с неё вела широкая каменная лестница, выдолбленная в скале. Ева недолго осматривалась — было холодно, и там внизу такой знакомый, родной пейзаж. Тайга? Зелёное море без конца и края — первое, что пришло в голову. Красиво, но каменные ступени её заинтересовали больше. Они уходили полого вверх и там исчезали в густом тумане. Ступени в никуда. Она была уверена, что должна подниматься.

Бесстрашно сделав последний шаг наугад в этот плотный сгусток воздуха, Ева оказалась перед нарядным подъездом с большими стеклянными дверями, сверкающими чистотой и позолотой как у дорогой гостиницы. И тёплый жёлтый свет за ними манил внутрь, а невозмутимый швейцар, казалось, ждал именно её.

В своём больничном халате она чувствовала себя как Золушка, у которой не было феи-крёстной. Она на секунду замешкалась, и её чуть не сбил с ног выбежавший парень.

— Простите! — крикнул он на ходу, и Ева проводила взглядом его спину.

— Ещё немного подышишь воздухом или уже войдёшь? — услышала она до боли знакомый голос, но повернувшись, увидела лишь лицо швейцара, открывшего для неё дверь.

В белой форме с золотыми пуговицами и белых перчатках, строгий, подтянутый, он был похож на капитана корабля. И Ева видела его первый раз. Такое лицо она бы запомнила. Такие лица не забывают. Их описывают в рыцарских романах, когда представляют главного героя, того, что без страха и упрёка. С них пишут портреты, от которых хоть в масле, хоть в карандаше, по телу бегут мурашки. Если бы она была настоящей Золушкой, именно таким должен был быть Принц в её сказке. И она прошла мимо него, боясь обернуться, забыв про вежливость, онемев от волнения.

— Тебе налево, — сказал он ей, замершей в нерешительности на выходе из этого вестибюля.

Вот опять! Этот голос!

Она с первого раза повернула куда надо, хотя понятия не имела лево ли это. Швейцар, словно знал, что ей просто повезло. Она бросила на него беглый взгляд — он улыбался — но её смущение уже скрыла спасительная стена. А дальше ноги понесли сами.

— Уверена, ты знаешь, что делать, — сказала Ева, входя без стука в дверь с белым крестом.

— Здесь много ума не надо, — ответил горбун и устало поднялся, словно давно её ждал.

В этой небольшой комнате была только одна кровать и Ева ещё переживала, что она свалиться со стула, когда Тео уже расстегнул на ней пояс.

Было такое ощущение, словно она попала в зону невесомости — стала лёгкой как пёрышко и выпорхнула из своего тела подхваченная ветерком. Она ещё смотрела, как безвольно упали вдоль тела руки, как голова вот-вот свесится вниз, не удержавшись на тонкой шее, но лёгкое движение сбоку отвлекло её. Анна Гард спустила с кровати ноги и ни слова не говоря, встала. Ева видела её зелёное платье, её строгие туфли-лодочки в тон, прядь темных волос, что выбилась из причёски, её мягкую улыбку. Но поразило её не то, что весь этот наряд сейчас скроет казённый халат, а то, какой воистину бесплотной она казалась на фоне собственного тела на стуле. И пусть она не просвечивалась и не казалась призраком, но она была словно бледная копия самой себя, выцветшая и размытая.

Пряжка знакомо щёлкнула. Ева помнила, что это не самый приятный процесс. Но, видимо, возвращаться в собственное тело совсем не так, как занимать чужое, потому что Анна всего через секунду уже открыла глаза.

Она глубоко вздохнула, слегка задержав дыхание на вздохе, и её счастливое лицо исказила гримаса боли. Она схватилась за низ живота и сквозь зубы застонала.

— Наверно, не лучшая идея была бегать через несколько часов после родов, — виновато пролепетала Ева.

— Ничего, — прошептала женщина сквозь зубы. — Это сейчас пройдёт.

И Ева тоже инстинктивно прижала руки к своему животу и к своей неимоверной радости обнаружила, что она в свитере и джинсах, тех самых, что она тоже не стала снимать, когда решилась на этот безумный, просто крайне необдуманный поступок. И это её руки, с кое-как накрашенными ногтями, а не с идеальным маникюром и ещё больше от этого им обрадовалась.

— Я думаю, вам не стоит задерживаться, — сказал Тео, присев на пустую кровать, и протягивая Еве застёгнутую пряжку.

Он словно резко постарел и ещё сильнее сгорбился. И то, о чём Ева даже ни разу не задумалась — Тео останется здесь один — при виде этого грустного старика больно защемило в груди.

— Ты больше не один, Тео, — сказала Анна, и голос её звучал нежно, но убедительно. — Теперь у тебя есть Агата и Беата.

— Нужны они мне, эти болтушки, — фыркнул он. — Галдят целыми днями, да под ногами путаются, а толку он них — чуть, — заворчал он беззлобно.

— Зато Заира молчит и никогда тебя не перебивает, в отличие от меня, — улыбнулась она и встала. — Мы будем тебя навещать. Обещаю!

— Марта! — он поднялся. — Если это девочка, назови её Лилия.

— Хорошо! — сказала она, крепко его обняла и подмигнула Еве.

Чем ближе подходили они к парадному выходу со швейцаром, тем сильнее Ева волновалась. Ей очень хотелось спросить Анну стоит ли ей волноваться и о чём-нибудь ещё, но она шла так быстро и так уверенно, что Ева только и успевала, что рассеяно смотреть по сторонам.

Как напомнили ей вход в Замок дорогую гостиницу, так ощущение отеля её и не оставляло. Только никаких картин и нарядных ваз со свежими цветами в коридорах — пустые каменные стены и скромные светильники. Единственное, что восхищало – потолок полностью стеклянный со стрельчатыми сводами. Если это не ловкая иллюзия, то сейчас за ним сгущался вечер, и на чернильном небе застыли лиловые облака, более светлые с одной стороны, там, где последние лучи уходящего за горизонт солнца ещё оставляли на них свои отсветы.

Ева засмотрелась и отстала. Анна почувствовала это, остановилась и повернулась, ожидая. Как она была хороша! Царственная осанка и гордо поднятая голова. «Эх, говорила мне мама не сутулиться!» — подумала Ева. Этой женщине пошёл бы горностаевый плащ и корона, но даже в этом бесформенном халате она выглядела как королева.

— Волнуешься? — спросила Анна, когда Ева с ней поравнялась.