Магистр похожий на высохший скелет, до того он был бледен и худ.
Алекс в инвалидном кресле, за которым стояла женщина в половину его моложе ярко-рыжая с остреньким носиком и очень внимательными глазами. Алекс называл её Гудрун. Она поправляла сползавший плед, и периодически ободряюще клала руку на плечо Командора, пока скрипучим старческим голосом он пояснял Дэну как они сейчас живут, и что Магистр решил передать свои полномочия Феликсу.
Феликс же, скорее возмужавший, чем постаревший, яростно настаивал, что раз Дэн вернулся, это место по праву должно принадлежать ему. Он почти не изменился. Только вместо слащаво модельного стал брутально обветренным, но по прежнему невозмутимым.
Вместо покинувших этот мир Янины, Адвоката и «тёти из офиса», как звала её Ева. (Она была очень удивлена, что когда-то работала с этой женщиной в одной конторе, а она оказалась рыцарем Ордена. Зато Дэну стало тогда очень хорошо понятно откуда Магистр знал о Еве так много). Теперь их место занимали Арсений, Изабелла и Лили.
Дэн был удивлён, что они не расстались. У них не было детей, именно это угнетало Изабеллу больше всего. Детей не было ни у кого, но ей это служило слабым утешением. И всё же она как всегда стояла у плеча своего мужа.
Арсений — всё те же длинные тёмные волосы, убранные в хвост, всё те же пронзительно-зелёные внимательные глаза, только теперь прикрытые очками в тонкой металлической оправе — он стал больше походить на какого-нибудь программиста, чем на художника. И он всё так же любил свою постаревшую жену.
Невыразимое восхищение Дэна вызвала сестра Арсения, Лилия. Она была точной копией своей матери, но ярче, живее, улыбчивее. Конечно, Дэн почти не общался с её матерью, ведь всё то время, что он её видел, он видел в ней Еву. Но именно Лили ему казалось такой, какой могла бы быть их с Евой дочь. Только фирменные зелёные глаза Гардов выдавали её истинное происхождение. И царственная грация её матери сквозила в каждом её движении.
Не досчитался Дэн и Клары. Зато Тагарат по-хозяйски поцеловавший Ирис в шею, расставил для Дэна все точки над «И» в их отношениях. Всё так же застенчиво улыбался Крот, ставший шире в плечах. Всё такой же строгой была Офелия, ставшая похожей на классную даму или «суперняню». И только Эмма не изменилась совсем.
Именно на неё больше всего старался смотреть Дэн, чтобы как можно меньше запомнить изменившегося. Он не хотел, категорически не хотел это запоминать. Он твёрдо решил, глядя на Эмму, вернуться туда, где все они были такими же, где Ева была жива, и не всё ещё было потеряно. И он никого не расспрашивал, как они провели эти годы. Он хотел знать текущее положение вещей и только то, что пригодится ему в прошлом.
И как не пытались рассказать ему это помягче, он узнал, что именно его, Дэна Майера, обвинили в том, что предел был открыт. По сути, так оно и было. Он принял решение спасать свою девушку, и всякая «нечисть», как выражались теперь, поползла в мир людей. Войны, насилие, терроризм, межнациональные распри, весь этот зомби-апокалипсис в мире людей спровоцировали вырвавшиеся на волю «новые боги».
Люди стонут, мир сходит с ума, но их Мудрейшие больше ничего с этим не могут поделать. Ситуация снова вышла из-под контроля. И снова они ринулись спасать людей, а их мир, мир алисангов встал на грань исчезновения.
— Чёрт! — Дэн стиснул зубы от боли. Мерзко запахло палёной кожей. — Эта местная анестезия ни хрена не помогает, — сквозь зубы процедил он.
— Терпи казак, атаманом будешь, — ответил Алекс со своего инвалидного кресла, и Дэн услышал, как зашипело, опущенное в воду раскалённое клеймо.
— Давненько я не клеймил магистров, — сказал он, когда Дэн в изнеможении опустился на каменную скамью.
Оказывается, было в их замке и специальное помещение для клеймления, с каменной жаровней и холодными каменными лавками.
— Эй! Девчонки и те держались лучше, — он посмотрел на него без капли сочувствия.
— У них и клеймо поменьше, а не полосами на всю лопатку, — едва выдавил из себя Дэн. Боль действительно была невыносимой. Его тошнило. В глазах потемнело.
— Их и принимали всего лишь в рыцари, а не в Магистры, — обрезал Алекс, и покатавшись в своём кресле туда-сюда, окатил Дэна холодной водой из ковша.
— Чёрт! — подскочил Дэн, отплёвываясь.
— Вот видишь, уже лучше, — отозвался Алекс. — А то чуть у меня тут сознание не потерял.
— А где Клара? Прошлый раз это была её работа. И у неё это получилось куда изящнее, чем у тебя, — отомстил ему Дэн.
— Она умерла в тот же день, что и Ева, — ответил Командор. — Они пришли освобождать нас и ввязались в бой. Ей не повезло. Просто царапина, но ветка из которой сделали оружие была срезана с молодого мортана. Её убил его яд. Ей не смог помочь даже Парацельс. Она умирала очень тяжело, с болями, в муках. Но не издала ни одного стона, не проронила ни одной слезинки. Она была настоящим бойцом. Феликс провёл у её постели все эти долгие несколько часов.
— Феликс, не Магистр? — Дэн сидел на своей лавке, опустив голову, капли воды стекали в его волос на пол, и боль отпускала.
— Феликс, — согласно покивал головой Командор. — Он всегда считал её чёрствой, жестокой, равнодушной, но именно потому, что она искренне любила его как своего сына, она воспитала его так. Она боялась, что он вырастет слабым, изнеженным, избалованным, если она даст волю своим чувствам. И она вырастила из него хладнокровного полководца. Иди-ка позови его. Посмотрим, на что способен этот новый Командор.
— Сука! — сказал Феликс, стиснув зубы, когда на его плечо легли две параллельных кровавых полосы клейма. — Мне кажется, или в прошлый раз не было так больно?
— Да, всё так же, Феликс, — равнодушно пробубнил Командор, но теперь Дэн точно знал, что то, чем он мазал кожу перед клеймением, не содержало ни грамма обезболивающего.
Алекс смотрел на него испытующе из-под своих кустистых седых бровей. Дэн видел, как Феликс сглатывал заполнившую рот слюну — его тоже безбожно тошнило — видел, как расширились его зрачки, и его прозрачные глаза стали чёрными. Но он тоже справился, выдержал, перетерпел.
— Вижу, не зря я дожил до этого дня, — довольно сказал Командор, разворачивая своё кресло к выходу. — Я вырастил достойную смену!
После церемонии передачи власти, строгой, торжественной, но короткой, как было принято в Ордене — не затягивать, не рассусоливать, Дэн сразу с рвением принялся за исполнение своих обязанностей. И за те дни, что он себе отвёл на подготовку, в голове его созрел очень простой и очень чёткий план. Бумажные листы с рукописным текстом — это единственное, что он возьмёт с собой в прошлое.
— Запомни, Дэн, а лучше запиши, ты запомнишь не всё, — сказал ему Франкин, который остался доживать свои годы в Замке Ордена. — Ты постоянно будешь встречаться с собой прежним. Ты будешь ходить по своей жизни пунктиром, первый раз оставляя короткие штрихи, а во все последующие такими же штрихами заполняя расстояние между ними. Только от тебя будет зависеть, кто из вас останется в том моменте, где ты сам с собой встретишься — ты прошлый или ты будущий. И процесс слияния двух твоих личностей очень болезненный. Будет ломить виски и тошнить, до обмороков, до потери ориентации. И каждый раз в момент этого слияния ты будешь восстанавливать свою стёртую наложением времени память, но, к сожалению, что-то будешь и терять.
— Я понял, Ма…, — он по привычке всё пытался назвать Франкина Магистром, — Анатолий Платонович. Понял!
— И в какой-то момент, — бесцветным голосом, таким же каким стал он сам, продолжал Франкин, — вся линия твоей жизни заполнится, прочертится от первой и до последней точки, ни оставив ни одного пробела, и ни одной возможности что-то ещё изменить. Ты поймёшь это, как понял я. Все вероятности сойдутся и будут чётко зафиксированы. Это значит, что в этот момент у тебя останется последний шанс. Если сможешь, не доводи до него.