Мисс Силвер одобрительно кивнула.

— Я сразу же пойму, когда ты начнешь лгать, — предупредила она.

И Дики вдруг всем своим нутром почуял, что она действительно узнает. Это было очень неприятное чувство.

Ничего подобного он раньше не испытывал, оно ему очень не понравилось. Не окажись Дики в четырех стенах, он немедленно бы сбежал. И он мог бы держаться подальше от этой старухи, пока та не уйдет. Мог бы… Нет, он ничего не мог сделать… в самом деле ничего! Какой же он дурак, прислонился к этой дурацкой двери! А теперь, если он повернется, чтобы ее открыть, старуха его зацапает, а девушка поможет его держать.

Все время, пока он это обдумывал, улыбка оставалась простодушно невинной. Она угасла лишь на мгновение.

— А теперь, Дики, расскажи-ка про записку, которая у тебя есть.

— Про записку? — он изобразил крайнее изумление.

— Да. Про записку, адресованную мисс Дженни Хилл.

— О! Ах про эту…

Дики старался выиграть время, но мисс Силвер этого ему не позволила.

— Да, — сказала она. — Я хочу знать, что ты с ней сделал? Кто тебе ее дал и велел отнести мисс Хилл? Ты ведь знал, кто такая мисс Дженни Хилл?

Дики медлил. Если он сейчас сделает неверный шаг, потом уже не выпутаешься. Он мог бы кучу всего напридумывать, но чувствовал, что в данном случае безопаснее всего была чистая правда. Поняв это, Дики тут же ощутил сильный прилив добродетели.

— А то нет! — ответил он насмешливым тоном. — Все в деревне знают, что у мисс Дженни Форбс два имени, что раньше ее звали мисс Дженни Хилл. Все это рассказала миссис Уоррингтон. Она страшная болтунья! Про все, что делается у миссис Мерридью, рассказывает. И все, что знает миссис Уоррингтон, знает вся деревня!

— Значит, ты собирался отдать записку мисс Дженни?

— Да, собирался. Только… — Дики ощутил желание выложить все как на духу. — Только я встретил Роджера Бартона и Стаффи Крэддока. Они придумали отличную штуку, и… и я пошел с ними. А про записку забыл. Вспомнил он ней только после… ну после убийства.

— Ну а вдруг в записке было что-то важное? Об этом ты не подумал?

Говорить правду оказалось очень легко и даже приятно.

Не нужно было обдумывать, что сказать дальше. Выкладывай просто все, как было, ничего не добавляя. Дики так и делал.

— Нет. Сначала не подумал.

— А почему?

Дики заерзал.

— Не знаю. Просто не подумал, пока не вспомнил про номер машины, что он был закрыт тряпкой.

Дженни стояла у окна. Ей было страшно. Что-то ужасное надвигалось на нее… на них всех. И она ничего не могла сделать. Как будто стоишь на рельсах и приближается поезд. Слышишь свистки, видишь дым… по сдвинуться с места ты не в состоянии. Дженни не могла оторвать взгляд от лица Дики. Не могла ни двигаться, ни говорить — ничего не могла. То ужасное, что должно было случиться, постепенно приближалось… Неотвратимо.

— Как-как, был закрыт помер машины? — переспросила мисс Силвер.

— Что-то было запихано в багажник, оно свисало вниз и закрывало номер машины.

— Значит, номера ты не видел?

Дики замешкался, но только на секунду. Говорить правду оказалось очень даже интересно. И совсем не опасно! Не нужно останавливаться, чтобы все обмозговать и придумать что-нибудь новое. Говори себе и говори. И он говорил.

— У меня в кармане были спички. Я зажег одну и посмотрел на номер.

Дженни не могла сдвинуться с места. Она ждала неотвратимого. Руки были сжаты так сильно, что ногти врезались в кожу ладоней. Все в ней было натянуто как струна в предчувствии неизбежного.

Опрос продолжался.

— Ты запомнил его? — спросила мисс Силвер.

— А то нет! Пятьсот пять, — отчеканил Дики и еще назвал буквы графства.

— Ты вполне уверен?

— Конечно уверен! Я бы такое не стал придумывать.

Дженни глубоко, до боли под ложечкой, вздохнула.

Подоконник был у нее за спиной. Она кое-как добралась до него, села и закрыла лицо руками. Время перестало для нее существовать. Значит, это был Мэк… И Мириам была убита вместо нее, Дженни… не оставалось ни малейшего сомнения. Если бы Дики не встретил своих друзей и отдал ей записку… Что бы она сделала? Пошла бы на встречу с Мэком? Точного ответа не находилось. То ей казалось, что обязательно пошла бы, то она содрогнувшись говорила себе «нет, конечно нет». Дженни не знала, как бы она поступила. И никогда не узнает.

Сквозь путаницу мелькавших в голове страшных мыслей, она услышала голос мисс Силвер.

— Выпейте это, дорогая! Давайте-давайте. Это всего лишь вода.

Дженни с трудом сделала глоток… Потом еще и еще…

В голове немного прояснилось.

— Со мной все хорошо, — взгляд у нее был жалкий.

— Да, дорогая, у вас все будет хорошо. Полежите немного не двигаясь.

Дженни осмотрелась. Оказывается, она соскользнула с подоконника и лежала на полу. Окно над ее головой было широко распахнуто. Впервые после многих-многих лет.

Дики был возмущен. Очень. Мать никогда не открывала этого окна. Однако духовный подъем, который он испытал сказав «правду, только правду и ничего кроме правды», был сильнее возмущения. Да, Дики прекрасно помнил слова клятвы, которую давал в суде, и теперь повторил их про себя с величайшим удовольствием. И с удовольствием перебирал в уме все преимущества правдивых показаний. Не надо следить за тем, чтобы не спутаться, чтобы точно помнить, что наплел. Говори все как есть, и никто тебе ничего не сделает. Ди и за что, если действительно все так и случилось?

Дики побежал наверх, чтобы взять записку Мэка. Когда он вернулся, Дженни уже снова сидела на подоконнике. Только была вся какая-то белая.

Дики протянул записку мисс Силвер. Записка была в плачевном состоянии: мятая, обильно покрытая пятнами, но текст был в целости и сохранности. Мисс Силвер развернула листок и прочла то, что Мэк написал Дженни почти две недели назад.

Дженни, никому ничего не говорите, но, как только стемнеет, я буду ждать вас на вересковой пустоши.

Мэк.

Записку принесите с собой.

И в верхнем левом углу стояло число… День убийства.

— Что вы собираетесь предпринять? — спросила Дженни.

— Думаю, вы и сами знаете, дорогая, — сочувственно глядя на нее, ответила мисс Силвер, когда они возвращались из коттеджа миссис Прэтт.

Дженни чувствовала страшную слабость и усталость. Сегодняшнее утро и торопливые сборы Ричарда, боявшегося опоздать на поезд в Лондон, все это казалось ей таким далеким…

— Да. Конечно. Вы сообщите в полицию.

— Я обязана это сделать.

Дженни молчала.

— Ужасно, — через некоторое время сказала она. — Ужасно даже подумать об этом! Мэк… Он всегда был таким… таким… — Дженни подыскивала нужное слово. — Таким особенным, недоступным. И мне казалось… долгое время я считала, что нравлюсь ему. Когда я узнала, что это не так… то почувствовала, будто я совсем одна. Вам знакомо такое чувство? Как будто все на свете исчезли и никого, кроме вас, не осталось. Это страшно… как кошмар.

— Очень удачное слово, — заметила мисс Силвер. — Кошмар — это что-то нереальное, когда вы просыпаетесь, он больше не имеет над вами власть. Вы избавились от кошмара, когда покинули Элингтон-хаус. Кошмар растаял, как и полагается дурному сну, вы совершенно от него освободились. С вами теперь мисс Дэйнсворт, которая о вас заботится. И Ричард. Он и поддержит, и защитит.

Вам больше нечего бояться.

Через боковую улочку они прошли в деревню. Дженни действительно вдруг словно очнулась от дурного сна.

До сих пор она переживала за Мэка, думая о том, что с ним случится. Теперь она поняла, что в ее жизни есть и другие: Ричард и мисс Дэйнсворт. Теперь они — семья.

Она больше не одинока и не беззащитна. Дженни стала успокаиваться. Но вспомнив о девочках, об Алене и даже о миссис Форбс, она снова разволновалась, чувствуя себя виноватой.