— Благотворительный хлеб черств и безвкусен, — проворчало ископаемое, направляясь на негнущихся ногах в сторону играющих на улице детей. Но ему не удалось спугнуть их своей тощей рукой. — Расчетливость и самодостаточность! Они уничтожат наш народ. Мы все погибнем. Помяните мои слова — мы все плохо кончим!

Тут он свернул под арку Старого музея и исчез из виду среди рядов лавчонок, продемонстрировав напоследок еще раз свою удивительную угловатость.

Приветливый человек помахал ключом, а потом вставил его в скважину древней двери.

— Он может говорить только за себя. Таких нытиков хватает в любом городе. Я полагаю, наши друзья цыгане взыскали с вас «пошлину»? Что вы собирались предложить нам?

— Главным образом золото, — сказал Элрик, освоивший наконец манеру поведения и готовность лгать, свойственные наемнику и вору. — И драгоценные камни.

— Вы мужественные люди, если решились на такой шаг. Они вас нашли по эту сторону Рубежа?

— Похоже, по эту.

— И отобрали у вас все. Вам еще повезло — у вас остались одежда и оружие. Хорошо еще, что они не поймали вас, когда вы пересекали Рубеж.

— Мы долго выжидали, прежде чем рискнуть. — Эти слова были сказаны Уэлдрейком, который проникся духом этой детской игры. На его широких губах гуляла ироническая улыбка.

— Ну, другие ждали и подольше. — Дверь тихо открылась, и они вошли в коридор, освещенный мерцающими желтыми лампами. Стены здесь, внутри, были такие же перекошенные, как и снаружи, в самых неподходящих местах вдруг возникали лестницы, уходящие неизвестно куда. Проходы и помещения являлись внезапно и неизменно имели какие-то необыкновенные размеры и формы, иногда они были освещены свечами, иногда погружены в темноту. Хозяин вел их все глубже и глубже в дом, и наконец они оказались в большом приветливом зале, в центре которого стоял огромный дубовый стол, а рядом с ним скамьи. Места в помещении было достаточно, чтобы расположиться двум десяткам голодных путников. Но здесь кроме них находился только один гость, который накладывал себе ароматное тушеное мясо из котла над очагом. Гостем этим была женщина, одетая в простые одежды желтовато-коричневого и зеленого цветов, на боку у нее висел тонкий меч, а с другой стороны — кинжал. Женщина была мускулистая, широкобедрая, широкоплечая, лицо ее под гривой рыжевато-золотых волос было задумчивым и красивым. Она кивнула вошедшим, снова села на скамью и начала есть, явно демонстрируя, что она не желает вступать в беседу.

— Насколько мне известно, — хозяин понизил голос, — эта госпожа путешественница — ваш товарищ по несчастью. Она выразила пожелание не участвовать сегодня ни в каких разговорах. Здесь вы найдете все, что вам нужно, господа. Здесь где-то есть слуга, который поможет вам удовлетворить какие-то конкретные нужды, а я вернусь через час-другой — на случай, если вам понадобится что-то еще. Мы в Агнеш-Вале никогда не отговариваем неудачников от новых попыток, потому что иначе наша торговля умрет. Наша политика состоит в том, чтобы помогать неудачникам по мере того, как мы получаем прибыль от тех, чьи попытки увенчиваются успехом. Эти меры представляются нам как справедливыми, так и благоразумными.

— Так оно и есть на самом деле, — одобрительно сказал Уэлдрейк. — Вы, видимо, придерживаетесь либеральных убеждений. Нынче слышишь столько разговоров о консерватизме, когда путешествуешь по реаль… по миру, я хотел сказать.

— Мы верим в просвещенный эгоизм, мой господин, как и все цивилизованные люди, насколько мне известно. В интересах как узких, так и широких слоев общества обеспечить, чтобы все надлежащим и удобоваримым образом получили возможность стать тем, чем они хотят. Вы будете есть, господа? Есть вы будете?

Элрик чувствовал, что переменчивые глаза женщины поглядывали на них во время этого разговора, и отметил про себя, что со дня смерти Симорил не видел лица более красивого, более решительного. Она медленно пережевывала пищу, пряча от всех свои мысли, а ее большие голубые глаза смотрели немигающе и с достоинством. И вдруг она улыбнулась, а после полностью погрузилась в свою трапезу. Элрик, заметивший это, впал в еще большее недоумение.

Положив на глубокие тарелки тушеное мясо, распространявшее восхитительный запах, они уселись за стол и некоторое время вкушали молча. Наконец женщина заговорила. В ее голосе неожиданным образом слышались теплота и некоторая сердечность, показавшиеся Элрику привлекательными.

— Какая ложь купила вам этот бесплатный обед, друзья?

— Скорее недоразумение, чем ложь, моя госпожа, — дипломатично сказал Уэлдрейк, облизывая ложку и размышляя, не предпринять ли ему второй поход к кастрюле.

— Вы такие же торговцы, как и я, — сказала она.

— Это и было главное недоразумение. Они здесь явно не могут себе представить никаких других путешественников.

— Судя по всему, так оно и есть. Вы недавно прибыли в этот мир? И конечно же, по реке?

— Я не понимаю значения твоих слов, — осторожно сказал Элрик.

— Но вы оба, конечно же, ищете трех сестер.

— Похоже, тут все их ищут, — ответил Элрик, подумав про себя: пусть верит в то, во что ей хочется верить. — Я Элрик из Мелнибонэ, а это мой друг и поэт, господин Уэлдрейк.

— О господине Уэлдрейке я наслышана. — В голосе женщины прозвучала восторженная нотка. — Что же касается тебя, то, боюсь, твое имя мне неизвестно. Меня зовут Роза. Мой меч именуется Быстрый Шип, а мой кинжал — Малый Шип. — Говорила она с гордостью и одновременно с вызовом, и двум путникам стало ясно, что в словах ее содержится предупреждение, хотя Элрику и было непонятно, почему она их опасается. — Я путешествую по потокам времени в поисках возможности отмщения. — Она улыбнулась, глядя в свою пустую тарелку, словно смутившись своего признания, в котором услышала что-то постыдное.

— А что три сестры значат для вас, мадам? — спросил Уэлдрейк. В его негромком голосе послышались вкрадчивые нотки.

— Они значат для меня все. Они обладают средствами, которые могут меня привести к тому, ради чего я и живу, во имя чего я дала клятву, — к разрешению моей проблемы. Они дадут мне возможность удовлетворения, господин Уэлдрейк. Ведь ты тот самый Уэлдрейк, который написал «Восточные грезы»?

— Тот самый, моя госпожа, — с некоторой долей смущения ответил поэт. — Я тогда только-только появился в новой эпохе. Мне нужно было заново утверждать свою репутацию. А восток был тогда в моде. Но, однако, будучи зрелой работой…

— Она слишком сентиментальна, господин Уэлдрейк, но все же подарила мне парочку приятных часов. И я до сих пор получаю от нее удовольствие. После этого была «Песнь Иананта», безусловно, твое лучшее творение.

— Но, Господи милосердный, мадам, я ведь ее еще не закончил! Это набросок, не больше. Я сделал его в Патни.

— Превосходная вещь, мой господин. Но больше я о ней ничего не скажу.

— Я тебе чрезвычайно признателен, госпожа. И, — он поднялся, — благодарю за похвалу. Я и сам питаю слабость к периоду моего увлечения Востоком. Может быть, ты читала мой недавно опубликованный роман — «Манфред, или Джентльмен страны гурий»?

— Когда я в последний раз имела возможность интересоваться новинками, этот роман еще не числился в библиографии твоих сочинений, мой господин.

Пока эти двое говорили о поэзии, Элрик задремал, уронив голову на руки. Проснулся он, услышав слова Уэлдрейка:

— И почему же этих цыган никто не накажет? Неужели нет никаких властей, чтобы призвать их к порядку?

— Я только знаю, что этот народ не сидит на месте, — тихо сказала Роза. — Возможно, это некая большая кочевая орда. Называют они себя свободными путешественниками или людьми дороги, и нет никаких сомнений, что они достаточно сильны и наводят страх на местное население. У меня есть предположение, что сестры решили присоединиться к народу цыган. А потому и я тоже к ним присоединюсь.

И тут Элрик вспомнил широкую дорогу из спрессованной грязи и подумал, уж не имеет ли она отношения к народу цыган? Неужели они вступили в союз со сверхъестественными силами? Его любопытство возросло.