— Так это не твои стихи?

— Я не могу ответить тебе честно, принц Элрик. — Уэлдрейк сел на скамью против Элрика, который принялся за блюдо из тушеной зелени. — Добавьте туда немного меда. — Уэлдрейк пододвинул к альбиносу горшочек с медом. — Будет вкуснее. Есть веши, про которые я не помню — я ли их написал, слышал ли их где-то или позаимствовал у какого-нибудь поэта, хотя я сомневаюсь, что кто-нибудь может сравниться со мной в искусстве стихосложения (я не говорю, что я — гений, но утверждаю, что — мастер) — я ведь написал очень много. Такова моя природа, и, может быть, таков мой рок. Если бы я умер после первого или второго тома моих стихов, я бы уже покоился в Вестминстерском аббатстве.

Не желая задавать вопросов, за которыми последовало бы длительное и невразумительное объяснение природы сей Вальхаллы, Элрик, как уже вошло в его привычку, просто пропустил незнакомые слова мимо ушей.

— А этот лорд Сулис — кто он такой?

— Насколько мне известно, он просто выдумка. Я вспомнил о балладе, глядя на этих вот трех дам, но, конечно же, наши неуловимые три сестры тоже сыграли свою роль. Если я вспомню, что там дальше, то непременно скажу. Но я думаю, это всего лишь совпадение, принц Элрик. В мультивселенной полно различных цифровых значений силы и тому подобного, а тройка особенно популярна среди поэтов, поскольку три имени всегда являются превосходным средством поворота сюжета в длинном произведении, а природа повествовательной поэмы именно такова. Но она нынче выходит из моды. Художнику слава безразлична, но вот его кошельку — нет. Сегодня ночью в гавань, кажется, зашел корабль?

Элрик не видел никаких кораблей. Он поставил свою чашу и вместе с Уэлдрейком прошел к окну, где все еще стояли хозяйка с дочерью, разглядывая корабль, корпус которого отливал чернотой и желтизной, а на носу красовалась эмблема Хаоса. На мачте развевался черно-красный флаг, в центре которого виднелась вязь какого-то непонятного алфавита. На баке корабля находилось высокое квадратное сооружение, затянутое черной парусиной. Сооружение это занимало почти всю носовую часть палубы — корабль под его грузом странно накренился на нос, а корма поднялась так, что стал виден руль. Время от времени сооружение сотрясали мощные конвульсии, затем все вновь успокаивалось. Догадаться, что скрывалось под парусиной, было невозможно.

Элрик разглядывал корабль, когда из каюты под носовой палубой появилась фигура, постояла несколько мгновений на надраенных досках и вроде бы посмотрела прямо на альбиноса. Элрик никак не мог ответить на этот взгляд, поскольку из-за расстояния на шлеме смотревшего на него с палубы человека не видно было глазниц. Это был Гейнор Проклятый, а флаг, как теперь догадался Элрик, обозначал принадлежность корабля графу Машабаку. Похоже, он, Элрик, и Гейнор были соперниками, служа разным покровителям.

Гейнор вернулся в свою каюту, а потом из стоявшей на якоре галеры на пристань был спущен трап. Матросы работали быстро и споро, почти как обезьяны. Они закрепили трап, и на нем тут же появился парнишка лет пятнадцати, одетый в живописный, красочный наряд пирата. На поясе у него с одной стороны висела абордажная сабля, с другой — меч. Он направился в город с уверенным видом победителя.

Только когда фигура приблизилась к гостинице, Элрик узнал ее и снова подивился природе вращающихся сфер мультивселенной, поразился необычному сочетанию событий и миров, находящихся как в измерениях времени, так и вне их, сочетанию, возможному в пределах неопределяемых параметров квазибесконечности.

Но в то же время внутренний голос говорил ему, что он, возможно, видит иллюзию, а то и того хуже. Возможно, перед ним тот, кто был поглощен иллюзией, кто целиком отдал себя Хаосу и был всего лишь марионеткой в Гейноровых руках. Но по ее походке и по тому, как она поглядывала вокруг — весело и настороженно, — Элрик никак не мог поверить, что она стала прислужницей Гейнора. Он отошел от окна и направился встречать ее к двери, которую уже открывал Уэлдрейк. Ярко-голубые глаза поэта распахнулись во все лицо, и он прокричал с радостным недоумением:

— Да это же Чарион Пфатт, одетая мальчиком! Я влюблен! Как ты выросла!

 Глава вторая

В КОТОРОЙ ВОЗОБНОВЛЯЮТСЯ СТАРЫЕ ЗНАКОМСТВА

И ДОСТИГАЮТСЯ НОВЫЕ СОГЛАШЕНИЯ

За время, прошедшее после их последней встречи, Чарион Пфатт преобразилась в настоящую женщину; в ней была какая-то твердость, основанная на уверенности в себе, и отсутствовала всяческая бравада. Она почти не удивилась, увидев Уэлдрейка, но однако же, пока она приветственно ему улыбалась, глаза ее шарили по комнате, пока не остановились на Элрике.

— Я принесла вам, господа, приглашение от хозяина корабля на сегодняшний вечер, — пробормотала она.

— И давно ты служишь принцу Гейнору, госпожа Пфатт? — спросил Элрик, стараясь говорить нейтральным тоном.

— Довольно давно, принц Элрик, приблизительно с того времени, когда я в последний раз видела тебя — тем утром на цыганском мосту…

— А твоя семья?

Она поправила каштановые волосы, ниспадающие на кружева и шелк ее одежды. Веки девушки на мгновение опустились.

— Моя семья? Дело в том, что именно ради них я и заключила союз с принцем Гейнором. Мы их ищем — ищем с тех самых пор, когда произошло то великое разрушение.

Она вкратце рассказала, что Гейнор освободил ее из темницы в одном из дальних миров, где ее посчитали ведьмой.

Гейнор сказал, что он тоже ищет ее дядюшку и бабушку, поскольку, по его мнению, только они и могут с уверенностью преодолевать границы между измерениями и вывести их к трем сестрам.

— Ты уверена, что они живы? — тихо спросил Уэлдрейк.

— По меньшей мере, я уверена, что живы дядя и бабушка, — сказала она. — Но вот маленький Коропит находится где-то дальше, чем они, а возможно, он каким-то образом скрыт от меня.

После этого она удалилась — сказала, что идет в город купить несколько драгоценных безделок.

— Я и в самом деле влюбился, — признался Уэлдрейк своему другу, который воздержался от комментариев, касающихся разницы в возрасте. Уэлдрейку было, судя по всему, под пятьдесят, а молодой женщине не больше восемнадцати.

— Такие вещи не имеют значения, когда сердца бьются в такт, — восторженно сказал он, и Элрик не понял, то ли он цитирует себя самого, то ли какого-то им почитаемого поэта.

Элрик погрузился в молчание, не обращая внимания на излияния своего друга. Элрик размышлял о капризах мультивселенной, той среды, которую он до сего времени понимал только в символическом плане.

Он размышляет о символике Равновесия, о том устойчивом состоянии, за достижение которого боролись все философы, пока из соображений целесообразности или из-за угроз их жизням и душам не стали заключать сделок — кто с Законом, а большинство с Хаосом, который является стихией, чья природа близка большинству колдунов. И таким образом пришли они к тому, что достижение цели, ради которой они столько готовились, стало невозможно. Некоторые из них были рождены для этой цели, а некоторые — обречены на ее поиски. Те, кто был обречен на эти поиски, поняли, что произошел великий обман, они в полной мере познали, что было потеряно ими.

Гейнор, один из бывших принцев Равновесия, понимал это лучше кого-либо другого, поскольку он прежде уже знал совершенство, но утратил его.

Ив тот день, закрывая дверь самой обычной гостиницы, Элрик понимает, что его ужас обратился в нечто другое, в некую решимость. В некое холодное безумие. Он поставил на карту судьбу не только своей души, не только души отца, но нечто гораздо большее. Он уже не хочет идти на поводу у событий, он не хочет быть их заложником, он решает ввязаться в игру, которую ведут между собой боги, и довести ее до конца, выиграть ее ради себя и своих смертных друзей, еще живых и любимых им существ, ради Танелорна. Это не больше чем обещание, которое он дает себе, оно еще не сформулировано, не оформлено, но оно станет основой будущих его действий — этот отказ принять тиранию рока, капризы какого-то полуживотного-полубожка, который желает управлять его, Элрика, судьбой и чье право на это зиждется лишь на том, что в распоряжении этого полубожка больше силы, чему Элрика. Эту реальность принимал его отец, хотя и пытался тонко и осторожно играть свою игру, поставив на карту свою жизнь и свою душу. Но Элрик не желает больше подчиняться этой реальности…