А еще в нем созрел холодный гнев на того, кто мог походя уничтожить столько живых существ, подобных ему, Элрику. Но гнев этот Элрик питал не только по отношению к Гейнору, но и по отношению к себе самому. Может быть, именно поэтому он и боится так Гейнора, ведь они очень похожи. Если верить некоторым философским теориям, то Элрик и Гейнор вполне могут быть двумя сторонами одного и того же существа. В Элрике шевелятся какие-то глубинные воспоминания, но он гонит их прочь. Он их гонит, но они возвращаются, будто твари с какой-то неимоверной глубины, твари, наводящие страх на все, что попадается им на пути, но и сами не выносящие света…

Другая часть Элрика, мелнибонийская часть, обвиняет его в глупости, говорит ему, что он попусту теряет время на эти мелочные рассуждения, подбрасываемые ему совестью, говорит, что союз с Тейнором может быть ему полезен, что вместе они смогут бросить вызов той силе, которой он не желает больше покоряться, и, возможно, победить.

И даже временное перемирие между ними принесет ему очевидные выгоды. Да, но что потом, спрашивает его другое «я». Что произойдет, когда Ариох потребует себе все, что он позволил найти Элрику? Можно ли обмануть Герцога Ада? Одержать над ним победу? Может ли смертный изгнать его из того или иного измерения?

Элрик понимает, что именно такие мысли и привели его отца в нынешнюю его нелегкую ситуацию, и с иронической улыбкой возвращается к прерванному завтраку.

Он отложит все решения до вечера, когда будет обедать с Гейнором на корабле.

Уэлдрейк бросает еще один взгляд вслед уходящей красавице, вытаскивает пергамент из одного кармана, перо из другого, из кармана жилета — чернильницу и приступает. Сначала он пишет секстину, потом переходит на песню с припевом, потом на вилланель, но потом все же снова возвращается к секстине…

Слыша это, владыка руин погружается в свои карты и свои проблемы, а Уэлдрейк замолкает, вздыхает и предпринимает попытку передать свои чувства сонетом…

— А может, попытаться написать оду? Что-нибудь вроде тех строк, которые я написал в Патни:

Добрый вечер, принц Гейнор. Полагаю, у тебя найдется объяснение, почему ты уничтожил целый народ? Я думаю, что послушать тебя будет по меньшей мере занимательно. — Маленький поэт посмотрел на таинственный шлем, уперев руки в бока. Его лицо выражает осуждение, а сам он ничуть не трепещет перед силой Гейнора. Не могут остановить Уэлдрейка и правила приличия, требующие уважительного отношения к хозяину корабля, на борт которого он взошел.

Элрикже почти ничего не говорил, предпочитая держаться на некотором расстоянии от других, что в прежние времена было для него, наследника правителей Мелнибонэ, делом само собой разумеющимся. Эта отстраненность Элрика была нова для Уэлдрейка, но не была тайной для Мунглама, где уж он там теперь пребывал — в Танелорне или других местах. Элрик принял эту манеру поведения, когда обстоятельства снова потребовали от него такого рода надменности, к которой примешивались качества, не поддающиеся ни определению, ни описанию. Его рука с длинными белыми пальцами опиралась на эфес огромного рунного меча, голова была чуть склонена набок, а задумчивые малиновые глаза светились иронией, которую иногда находили опасной даже Владыки Высших Миров. И тем не менее он поклонился. Сделал жест свободной рукой. Заглянул настойчивым взглядом в глаза за металлом шлема — в глаза, которые дымились, сверкали огнями ада.

— Добрый вечер, принц Гейнор. — В голосе Элрика слышались одновременно мягкость и стальная резкость, что напомнило Уэлдрейку о кошачьих когтях, спрятанных в мягких лапках.

Бывший принц Равновесия слегка наклонил голову — возможно, это был иронический жест — и заговорил тем мелодичным голосом, который столько веков служил Хаосу в качестве приманки.

— Рад тебя видеть, господин Уэлдрейк. Я только недавно узнал, что мы будем иметь возможность наслаждаться твоей компанией. А вот про тебя, Элрик, один наш общий друг сказал мне, что ты будешь в Улшинире. — Он заранее отмел вопрос, который мог возникнуть. — Похоже, нам начинает везти, хотя, возможно, ты бы и сказал об этом иначе. А может, мы всего-навсего простые компоненты? Яйца, из которых какой-то сумасшедший бог собирается приготовить омлет? Кстати, мой корабельный повар выше всяких похвал. По крайней мере, так мне все говорят.

Тут появилась Чарион Пфатт в черно-белом бархате и кружевах, ее юная красота сияла, как бриллиант, извлеченный из шкатулки.

Уэлдрейк в полуобморочном состоянии оказывал ей изощренные знаки внимания, которые она принимала с недоуменным доброжелательством. Он не отставал от нее, пока вся их компания направлялась к каюте мимо таинственной громады необычного груза, от которой исходили какие-то неясные звуки. Принц Гейнор и Чарион прошли мимо этой укрытой парусиной махины так, словно там ничего и не было.

Затем был обед. Элрик, который обычно был безразличен к поварским изыскам, обнаружил, что еда великолепна, как и обещал Гейнор. Проклятый принц рассказал историю его путешествия в Арманди и страну Мальвы, куда он отправился на поиски Хсеременифа Блюхе, главного повара Волофара. Они точно так же могли бы обедать и среди богатых интеллектуалов Троллона, забыв обо всех необычных обстоятельствах, обо всех воюющих богах, украденных душах, потерянных ясновидцах и тому подобном, и вести неторопливую беседу о достоинствах того или иного мусса.

Принц Гейнор в резном черном кресле во главе стола, покрытого темно-алой скатертью, обратил свой загадочный шлем на Элрика и сказал, что он всегда поддерживает определенные стандарты, даже в сражении или командуя дикарями, что нередко случается в последние дни. Он не без некоторого лукавства добавил, что нынче не выбираешь, кем повелевать, в особенности теперь, когда в связи с грядущим Пересечением сфер судьба стала совершенно неуправляемой.

Элрику все эти разговоры были не новы, и он нетерпеливо заерзал на месте, отодвигая от себя блюда и приборы.

— Скажи нам, принц Гейнор, зачем ты пригласил нас сюда?

— Только если ты, Элрик, скажешь мне, почему ты меня боишься, — шепотом ответил вдруг Гейнор, и на душу альбиноса дохнуло холодом Лимба.

Но Элрик устоял — он понимал, что Гейнор испытывает его.

— Я тебя боюсь, потому что ты готов на все ради того, чтобы добиться собственной смерти. А поскольку жизнь не имеет для тебя никакой цены, тебя нужно бояться, как боятся всех подобных тебе животных. Потому что ты ищешь власти ради самой эгоистичной из всех целей, а потому не знаешь меры в своих стремлениях. Вот почему я боюсь тебя, Гейнор Проклятый. И вот почему ты действительно проклят.

Безликое существо запрокинуло закованную в сталь голову и разразилось смехом, при этом краски за металлом задрожали и замерцали.