И тут Элрику смутно припомнился древний союз его народа с некими сверхъестественными существами, помогавшими им при основании Мелнибонэ, но вспомнил он только их название…

— Плетеная женщина, — хрипло пробормотал он сухими губами. Ему казалось, что все его тело лишилось плоти и любое его движение разорвет его на десятки частей. — Роза знает…

— Вставай, — сказала Тайаратука, поднимаясь на ноги и цепляясь за уздечку своего коня. — Мы должны сказать им…

Но Элрику нечего было говорить, только воспоминание о воспоминании; был некогда в древности договор с каким-то природным духом, который не подчинялся ни Закону, ни Хаосу; мучительный намек на заклинание, какой-нибудь напев, который он выучил еще ребенком, упражняясь в призывании сверхъестественных сил…

«Плетеная женщина».

Он не мог вспомнить, кто она такая.

Гейнор снова исчез — направился в гущу своей армии в поисках Чарион Пфатт и Розы, ведь теперь он был вооружен мечом в четыре раза более мощным, чем те, что противостояли ему, и он желал испытать свое оружие на обычной смертной плоти.

Уэлдрейк продолжал наблюдать и молиться, он все видел со своего балкона. Он видел, как принцесса Тайаратука вложила в ножны свой меч и повела коня Элрика туда, где стояли ее сестры, позы которых тоже свидетельствовали об их крайней усталости. Их кони ускакали по следам Гейнора.

Но Гейнор еще не нашел Розы, да и Чарион Пфатт, легко ускользнувшая от него, как уличный мальчишка на рынке от погони, вернулась к другим и оживленно говорила что-то лежащему на земле альбиносу…

Потом из-за горы тел появилась Роза; оценив ситуацию, в которой находятся ее друзья, она сразу же спешилась.

Потом и она опустилась на колени рядом с альбиносом и взяла его за руку…

— Есть одно заклинание, — сказал Элрик. — Я пытаюсь его вспомнить. Возможно, мне это удастся. Оно касается тебя, Роза, или кого-то из твоего народа.

— Все мои соплеменники, кроме меня, мертвы, — сказала Роза. Ее мягкая розоватая кожа разрумянилась в пылу сражения. — И мне кажется, что и я должна умереть.

— Нет! — Элрик с трудом поднялся на ноги. Он крепко держал рукоятку своего меча, а его конь нервно перебирал ногами, не понимая, почему он не может и дальше участвовать в схватке. — Ты должна помочь мне. Там что-то говорится о женщине, о Плетеной женщине…

Это имя было ей знакомо.

— Я знаю только вот это. — Нахмурив брови, она прочла на память несколько стихотворных строчек:

Это написал Уэлдрейк. В юности, как он говорит.

И тут она поняла, что неведомым для себя образом сумела сообщить что-то бледнолицему властелину, потому что губы Элрика начали двигаться, а взгляд его устремился вверх в поисках иных миров, недоступных другим. С его губ стали срываться странные музыкальные звуки, даже три сестры не в состоянии были понять, что он говорит, потому что говорил он не на земном языке. Он говорил на языке темной глины и переплетающихся корней, старых гнезд в зарослях куманики, где, согласно легенде, когда-то резвились дикие вадаги, играли и рожали странных детей, частично состоявших из плоти, а частично из древесины, народ леса и забытых садов. Когда он сбивался, к нему в его песне присоединялась Роза, певшая на языке народа, к которому она не принадлежала, но чьи предки смешались с ее предками и чья кровь сегодня текла в ее жилах.

Они пели вместе, посылая свою песню через все измерения множественной вселенной туда, где спящее существо зашевелилось и подняло руки, сплетенные из миллионов кустов куманики, и повернуло лицо из розового дерева, повернуло его в направлении песни, которой оно не слышало сто тысяч лет. Песня словно воскресила это существо, придала какой-то смысл его жизни в тот момент, когда оно уже собралось умирать. И вот, словно по прихоти, как бы из любопытства, Плетеная женщина стала приподнимать свое куманиковое тело — каждую из своих рук, ног, голов, а потом с шуршанием, производимым ее лиственной оболочкой, она приняла форму, очень похожую на человеческую, хотя и гораздо крупнее.

Потом она небрежно сделала шаг сквозь время и пространство, которых еще не было, когда она улеглась спать, и оказалась в зловонной трясине гниющей плоти и костей, и это не понравилось ей. Но тут она почувствовала другой запах, в котором было что-то от нее самой, и она опустила свою массивную плетеную голову, голову из плотных шиповатых ветвей, глаза которой были вовсе не глазами, а цветами и листьями, потом она открыла свои шиповниковые губы и голосом таким низким, что от его звука сотряслась земля, спросила, для чего ее дочь вызвала ее.

На это Роза ответила на том же языке, а Элрик продолжал петь ей свою песню на мотив, который вызывал у нее отклик. Казалось, что она теснее сжала свои ветви и сурово взглянула на Гейнора и остатки наступающей армии Хаоса, которая остановилась при виде ее.

Сестры взялись за руки, они соединились и с Чарион, Элриком и Розой, они крепко держались друг за друга, чтобы обеспечить свою безопасность и усилить свою энергию, с помощью которой они общались с примитивной душой Плетеной женщины, направляли ее, и она согнулась и протянула свою состоящую из множества ветвей руку к Гейнору, который едва успел улизнуть, дав шпоры коню. Он проскакал под нею, без пользы хлестнув мечом по ее дереву, энергия которого была особого свойства — ее невозможно было украсть, так же как невозможно было оружием смертных повредить эту деревянную плоть, и на дереве от удара образовалась лишь едва заметная царапина, которая тут же затянулась.

И со спокойной медлительностью, словно она выполняла какую-то неприятную работу по дому, Плетеная женщина вытянула свои длинные пальцы, пронзая ими наступающие ряды Хаоса. Она не замечала ударов мечей и пик, их уколов и тычков. Она обхватила их своими пальцами, оплела, окрутила — все воины Хаоса, все его твари, еще остававшиеся в живых, оказались в ее куманиковой горсти.

Только одному удалось бежать — он мчался прочь от кровавых кристаллов этого поля боя, нахлестывая коня своим пресыщенным паразитом-мечом.

Плетеная женщина протянула тонкие щупальца к убегающему Гейнору, но в них почти не было силы — ее хватило только на то, чтобы тонкой зеленой веткой выбить меч из его руки, торжественно поднять его и зашвырнуть в лесную чащу, где сразу же возникла черная лужа, превращая окружающие кристаллы в уголь.

Когда меч-паразит исчез, они услышали яростные вопли Гейнора, который погонял своего потного жеребца вверх по склону холма, а потом, перевалив за его гребень, исчез из виду.

Плетеная женщина потеряла интерес к Гейнору. Она медленно освободила свою куманиковую руку от кровавых тел, нанизанных на шипы, от плоти, из которой была выдавлена жизнь, — ее жертвы встретили куда как более чистую смерть, чем та, которую предлагал им Элрик.

И Элрик наконец сел в седло. Остальные отвернулись, чтобы не видеть, как он добивает раненых, давая своему мечу возможность вновь набрать энергию. Элрик был исполнен решимости найти и наказать Гейнора за все зло, что он причинил. Он обходил эти еще живые тела, не обращая внимания на их вопли о пощаде.

— Я должен взять у вас то, что ваш хозяин взял у нас, — сказал он. И в этом убийстве не было ни чести, ни достоинства. Он делал только то, что было необходимо.