Другой тип классового развития общества лежит гораздо ближе к нам. Это — капитализм.
Исходной точкой античного классового развития послужили патриархально-организованные натурально-хозяйственные общины, которые лишь слабо и поверхностно объединялись понемногу связью общественного разделения труда и выражающих его меновых отношений. Исходной точкой современного классового развития явились мелкобуржуазные хозяйственные единицы, глубоко и тесно связанные общественным разделением труда, совершенно не способные поддерживать свое существование вне меновых отношений, — городские ремесленные и торговые хозяйства средних веков.
По-видимому, эти исходные точки предрешают тот или другой тип классового развития. Всюду, где классовое развитие имело по преимуществу натурально-хозяйственный базис, оно направлялось по фатальному пути рабства; где преобладал базис меновой — развитие шло по пути капитализма. Это подтверждается не только историей тех народов Востока, которые не знали мелкобуржуазной городской организации и судьба которых оказалась чуть ли не хуже судьбы классического мира; это подтверждается и ходом развития европейских народов за последнее тысячелетие. Именно поскольку это развитие совершалось (как классовое), имея за собою вначале натурально-хозяйственное содержание, оно сбивалось на рабовладельческий тип. Такова была в большинстве случаев судьба деревни, которая получила классовую основу еще в натурально-хозяйственной фазе. Крепостная система, развившаяся из феодальной основы, сильно напоминает рабовладельческую и ведет в существенных чертах к тем же результатам: паразитический тип новейшей земледельческой аристократии отличается от древней рабовладельческой разве только меньшим благородством, отсутствием эстетической окраски, а вырождение крепостного крестьянства на почве его истощения чрезмерной эксплуатацией аналогично вырождению рабов и до сих пор еще дает себя чувствовать в «идиотизме деревенской жизни», замедляющем общий ход развития современного мира.
Причина, в силу которой различие этих двух начальных пунктов классовой дифференциации приобретает такое решающее значение для последующего, заключается прежде всего, я полагаю, вот в чем. В мелких натурально-хозяйственных организациях выделившаяся организаторская функция, воплощенная, например, в патриархе, простирает свое влияние и воздействие на всю жизнь и деятельность организации, а специально — всех тех ее членов, которые выполняют исполнительную функцию; и это есть необходимый результат «самодовлеющего», экономически замкнутого характера таких организаций: организатор регулирует все, потому что это все есть полное органическое целое, из которого нельзя обособить какой-нибудь части. Когда же классовое разграничение рождается из мелкобуржуазных отношений, в которых каждая хозяйственная единица представляет экономическую дробь целого, то организаторская функция предпринимателя, который является сначала в виде торгового, потом в виде промышленного капиталиста, его организаторская функция (и ее выражение — его «власть») простирается только на определенную, специализированную сферу деятельности исполнителя-рабочего, на его профессиональный труд; в остальной части своего существования исполнитель «самостоятелен», т. е. сам является «организатором» своих действий и даже своего «частного хозяйства». В первом случае для работника-исполнителя совершенно отсутствует возможность самостоятельного развития — он всецело «определен» и ограничен внешней организующей силою; во втором случае эта возможность существует, и притом тем в большей степени, чем меньшую долю существования рабочего занимает его профессиональная функция, в которой он «подчинен» организатору[189].
Другая причина, по существу нераздельная с первой, заключается в том, что мелкобуржуазное общество, благодаря своему глубокому разделению труда (и выражающему это разделение сложному социально-групповому составу), образует гораздо более широкий базис для технического прогресса, чем патриархальное или феодальное общество, с его слабым общественным разделением труда (при котором все социальное целое сводится к большему числу почти стереотипно-тожественных натурально-хозяйственных единиц).
Итак, мы перейдем теперь к вопросу об основных тенденциях и предельных результатах капиталистически-классового развития.
Капиталистический тип классового развития уже в самом начале своем характеризуется резко выступающей жизненной раздельностью «организаторского», или предпринимательского, и «исполнительского», или рабочего, класса. С самого начала обособления этих частей общества их «стремления» и «интересы» оказываются противоположны, а это значит, что направление социального подбора в них существенно различно. Тут совсем нет той первичной гармонии, того начального идеологического единения, какие наблюдаются в патриархально-родовой группе, и даже феодальной. Нет с самого начала и той генетической непрерывности и устойчивости состава отдельной хозяйственной единицы — коллективности, как в тех организациях: рабочий не прикреплен к «организатору» предприятия — капиталисту — ни кровной связью, ни связью необходимого покровительства и наследственного личного подчинения. Все эти условия делают классовое развитие при капиталистическом его типе несравненно более быстрым, чем при всяком ином[190].
Капиталистическое классовое развитие, как и всякое классовое развитие вообще, имеет два полюса. Начнем с верхнего — с тенденций, свойственных «организаторскому» классу.
По существу, здесь повторяется уже знакомая нам картина. Вначале — сравнительно близкое, «непосредственно-организующее» отношение предпринимателя к техническому процессу; затем — необходимо вызываемая самым ростом и усложнением предприятия частичная передача организаторских функций особым «исполнителям» — наемным управляющим, надзирателям, ученым техникам и т. д.; затем, путем дальнейшего переложения организаторской работы на чужие плечи, — полная фактическая утрата первоначальной роли в производстве. И так как в организаторском классе, превращающемся таким образом в класс только господствующий, «усваивается» (или присваивается, что здесь одно и то же) весь излишек энергии, доставляемый техническим процессом (здесь в форме «прибавочной стоимости»), то эта эволюция класса означает сведение его к чисто эксплуататорской функции, к голому паразитизму. Законченный результат этого процесса представляет тип рентьера — землевладельца, или владельца акций, или обладателя больших вкладов в банках, — людей, паразитирующих за счет прибавочного труда предприятий, о которых они знают только по имени или даже и настолько не знают (как бывает с вкладчиками банков, оказывающих кредит промышленным предприятиям).
Но есть важное различие между этой формою паразитического перерождения «организаторского» класса и той, которую мы видели у рабовладельцев классической древности. И для капиталиста, и для рабовладельца основная тенденция жизни есть, конечно, прогресс эксплуатации. Но в то время как для рабовладельца эта тенденция всецело заменяла и вытесняла тенденцию технического прогресса, для капиталиста она сливается с этой последней.
Таково влияние различной социальной среды, в которую поставлены эти два эксплуататорских типа. Рабовладельческие хозяйства, затронутые обменом лишь в своих верхушках, слабо конкурировали между собою, а потому и в те времена, когда рабовладелец был еще непосредственным организатором рабского труда, стимулы технического прогресса были ничтожны. В позднейшие же времена, когда меновая функция усилилась и конкуренция стала ощутительной, социальный тип рабовладельца уже вполне сложился и вполне отграничился от всякой положительной роли в производстве, а потому не мог уже найти новых путей приспособления к этой конкуренции, кроме того же беспредельного выжимания рабов. Напротив, капиталист социально рождается уже среди конкуренции, пожалуй, даже из нее: ведь его власть не имеет наследственно-сословного характера, как власть рабовладельца, она завоевана в той жестокой, на каждом шагу мрачно-преступной борьбе, которая называется «первоначальным накоплением», и расширяться дальше она может лишь путем новой борьбы — капиталистической конкуренции. Таким образом, капиталист как организатор предприятия постоянно испытывает на себе давление этой социальной борьбы, в которой побеждает тот, кто лучше вооружен, и в которой высшая техника оказывается лучшим оружием. Благодаря этому, с самого начала стремление к maximum эксплуатации соединяется для капиталиста с заботой о техническом прогрессе. А по мере того как стремление к maximum эксплуатации встречает сопротивление рабочего класса, забота о техническом прогрессе тем более выступает на первый план: когда одно оружие в жизненной борьбе притупляется, тем более важно становится отточить другое. Для рабовладельца этого побуждения не существовало, потому что рабы не оказывали сопротивления, а самое большее — умирали от истощения.
